Смутное время

  Лжедмитрий, став царем, повел  себя независимо от польского  короля: не разрешил строить католические  храмы, не отдал полякам Смоленска,  стал именоваться императором.  Он обладал блестящими способностями,  был умен и сообразителен. Бояре  дивились его умению быстро  и самостоятельно решать трудные  вопросы. Но в поведении «Дмитрия»  было много необычного: он свободно гулял по городу, не ложился спать после обеда, лично принимал челобитные. В общем, он разрушал образ царя-полубога, держался как обыкновенный человек. А в чем-то просто проявлял легкомыслие, не считаясь с русскими обычаями, порядками, установившимися при русском дворе. Возникли слухи о его переходе в католичество. Особенно они усилились после официальной женитьбы Лжедмитрия на католичке Марине Мнишек 8-го мая 1606 г. В Москве.  Обряд был совершен по старому русскому обычаю, но русских неприятно поразило здесь присутствие на свадьбе поляков и несоблюдение некоторых, хотя и мелких, обрядностей. Не нравилось народу и поведение польской свиты Мнишков, наглое и высокомерное. Царь Дмитрий с его польскими симпатиями не производил уже прежнего обаяния на народ; хотя против него и не было общего определенного возбуждения, но народ был недоволен и им, и его приятелями-поляками; однако это неудовольствие пока не высказывалось открыто.

  Лжедмитрий сослужил свою  службу, к которой предназначался  своими творцами, уже в момент  своего воцарения, когда умер  последний Годунов - Федор Борисович.  С минуты его торжества в  нем боярство уже не нуждалось. Он стал как бы орудием, отслужившим свою службу и никому более не нужным, даже лишней обузой, устранить которую было бы желательно, ибо, если ее устранить, путь к престолу будет свободен достойнейшим в царстве. И устранить это препятствие бояре стараются, по-видимому, с первых же дней царствования самозванца. Как интриговали они против Бориса, так теперь открывают поход на Лжедмитрия. Во главе их стал Шуйский, как прежде, по мнению некоторых, стоял Богдан Бельский. Но на первый раз Шуйские слишком поторопились, чуть было не погибли и, как мы видели, были сосланы. Урок этот не пропал им даром; весной 1606 г. В. И. Шуйский вместе с Голицыным начал действовать гораздо осторожнее; они успели привлечь на свою сторону войска, стоящие около Москвы; в ночь с 16 на 17 мая отряд их был введен в Москву, а там, у Шуйского было уже достаточно сочувствующих. Однако заговорщики, зная, что далеко не все в Москве непримиримо настроены против самозванца, сочли нужным обмануть народ и бунт подняли якобы за царя, против поляков, его обижавших. Но дело скоро объяснилось. Царь был объявлен самозванцем и убит 17 мая 1606 г. утром. "Истинный царевич", которого еще так недавно трогательно встречали и спасению которого так радовались, сделался "расстригой", "еретиком" и "польским свистуном". Во время этого переворота был, свергнут патриарх Игнатий и убито от 2000 до 3000 русских и поляков.

  Лжедмитрий был смелым человеком,  но в основе его действий  лежал авантюризм. Он не выполнил  своих обещаний, им были недовольны  практически все: польский король, русские дворяне, церковь, крестьяне, поэтому он так легко был свергнут.

3. Василий Шуйский и социальная смута.

  Москва после переворота  не скоро пришла в себя. И  17 и 18 мая 1606 г. настроение в городе было необычное. Ранним утром 19 мая 1606 г. народ собрался на Красной площади; духовенство и бояре предложили ему избрать патриарха, который бы разослал грамоты для созвания "советных людей" на избрание царя, но в толпе закричали, что нужнее царь и царем должен быть В. И. Шуйский. Такому заявлению из толпы никто не спешил противоречить, и Шуйский был избран царем. Впрочем, трудно здесь сказать "избран": Шуйский, по счастливому выражению современников, просто был "выкрикнут" своими "доброхотами", и это не прошло в народе незамеченным, хотя правительство Шуйского и хотело представить его избрание делом всей земли.

  С нескрываемым чувством неудовольствия говорит об избрании Шуйского летопись, что не только в других городах не знали, "да и на Москве не ведали многие люди", как выбирали Шуйского. И рядом с этим известием встречается у того же летописца очень любопытная заметка, что Шуйский при своем венчании на царство в Успенском соборе вздумал присягать всенародно в том, "чтобы ни над кем не сделать без собору никакого дурна", т. е. чтобы суд творить и управлять при участии земского собора, по прямому смыслу летописи.

  Шуйский в июне 1606 г., тотчас  же по вступлении на престол,  помимо всяких других доказательств  самозванства прежнего царя, канонизирует  царевича Дмитрия и 3 июня торжественно  переносит его мощи из Углича  в Москву в Архангельский собор,  обращая, таким образом, это  религиозное торжество в средство  политического убеждения.

  Второе, что старался доказать  Шуйский, - это прирожденные свои  права на престол. Здесь он  не только опирается на простое  родство с угасшей династией, но и старается доказать свое старшинство перед родом московских царей Даниловичей. Род Шуйских, как и род князей московских, принадлежал к прямому потомству Александра Ярославича Невского, и Шуйские действительно производили себя от старшей, сравнительно с московскими Даниловичами, линии суздальских князей. Но это отдаленное старшинство мало теперь значило в глазах народа, и одно, само по себе, не могло оправдать воцарения Шуйского. Для этого необходимо было участие воли народной, санкция земского собора, а этим-то новый царь и пренебрег.

  Если следить хронологически, постепенно за развитием смуты  в этот новый период, то получаешь возможность различить здесь три основных факта: 1) первоначальное движение против Шуйского, в котором первая роль принадлежит Болотникову; 2) появление тушинского вора и борьба Москвы с Тушином и 3) иноземное вмешательство в смуту. Эти факты, однако, не сменяются постепенно один другим, а развиваются часто параллельно, рядом. Когда Болотников, потеряв шансы на успех, сидит еще крепко в осаде от Шуйского, является тушинский вор; в разгаре борьбы Шуйского с вором являются на Руси шведы и поляки.

  Еще ранее, в самый день переворота, один из приверженцев самозванца, Михаил Молчанов, бежал из Москвы, пробрался к литовской границе и явился в Самбор распространять слухи о спасении царя. На себя брать роль самозванца Молчанов вовсе не желал, а подыскивал кого-нибудь другого, кто решился бы выступить в такой роли и был бы к ней способен.

Слухи о Дмитрии сделали положение  Шуйского сразу очень шатким. Недовольных было очень много, и они хватались за имя Дмитрия; одни потому, что искренно верили в спасение его при перевороте, другие потому, что кроме его имени не было другого такого, которое могло бы их соединить и придать восстанию характер законной борьбы за правду. Одновременно со слухами, распускаемыми Молчановым, такие же слухи появились в северских городах и там всего раньше вызвали действительную смуту. Князь Григорий Шаховской, приверженец Лжедмитрия, сосланный за это на воеводство в Путивль, немедленно показал Шуйскому неудобство такого рода наказания. Он объявил в Путивле, что Дмитрий жив, и сразу поднял против Шуйского весь город во имя этого Дмитрия. По примеру Путивля очень скоро поднимаются и другие северские города,  Елец и Чернигов. В Чернигове начальствовал князь Андрей Телятевский, который год тому назад долго не хотел перейти на сторону Лжедмитрия, а теперь, когда Лжедмитрий был убит, сразу переходит на сторону его призрака, не зная еще, когда и где этот призрак воплотится. Это его, быть может, и не особенно интересовало, потому что поднялся он за Дмитрия исключительно по неприязни к Шуйскому. Когда затем царские войска, посланные усмирить мятежные города, были мятежниками разбиты, то к движению против Шуйского на юг примкнули и другие города, в числе их Тула и Рязань. Дальше возникли беспорядки в поволжских городах. В Перми явилась смута между войсками, набранными для царя; они начали побивать друг друга и разбежались со службы. В Вятке открыто бранили Шуйского и сочувствовали Дмитрию, которого считали живым. Во многих местностях поднимались крестьяне и холопы. Смутами пользовались инородцы, обрадованные случаем сбросить с себя подчинение русским. Они действовали заодно с крестьянскими шайками. Мордва, соединясь с холопами и крестьянами, осадила Нижний Новгород. В далекой Астрахани поднялся на царя народ и казаки. В самой Москве было заметно брожение в народе, хотя не доходившее до возмущения, но очень беспокоившее Шуйского.

Все эти волнения, происходя в  разных местностях без всякой связи  одно с другим, различаются и мотивами, и деятелями: в них участвуют  люди разных сословий и положений, и преследуются очень разнообразные цели. Всех серьезнее было движение на юге, в Северской земле. В центре его стоял первоначально Шаховской. Поднял он движение во имя Дмитрия, но не находил человека, который взял бы на себя его роль, а такой человек был ему необходим, иначе движение в народе могло заглохнуть.

Боясь этого и узнав, что Молчанов выдавал себя за Дмитрия, Шаховской  звал его к себе, но Молчанов не ехал, и поднятое дело грозило неудачей. В это время случай послал Шаховскому выдающуюся энергией и способностями, любопытную личность Ивана Болотникова. Жизнь этого человека полна приключений: он был холопом князя Телятевского, как-то попал в плен к татарам, был продан туркам и несколько лет работал в Турции на галерах. Затем неизвестно как освободился оттуда и попал в Венецию. Из Венеции он пробрался через Польшу на Русь, но в Польше его задержали. Там он встретился с Молчановым, и тот нашел его пригодным для своих дел человеком, сблизился с ним и послал его в Путивль к Шаховскому. Шаховской принял Болотникова хорошо и поручил ему целый отряд. Болотников скоро нашел легкое средство увеличить свой отряд. Он призывает под свои знамена скопившихся на Украине подонков: гулящих людей, разбойников, беглых крестьян, холопий, - обещает им именем несуществующего Дмитрия прощение и льготы. Рассылая своих агентов и свои грамоты, он везде, где может, поднимает низшие классы не только против Шуйского и не только за Дмитрия, но и против высших классов и этим самым сообщает смуте до некоторой степени характер социального движения.

  Летом, 1606 года, на юго-западе страны, на границе с Польшей (Путивль) начинается мощное восстание Ивана Болотникова. Основу его войска составили казаки, крестьяне, кабальные холопы, городская беднота. Его поддержали также дворянские отряды П. Ляпунова, И. Пашкова, недовольные правительством. Болотников выдал себя за воеводу царя Дмитрия, который якобы не погиб в 1606 г., а чудом спасся и требовал замены Шуйского «хорошим царем Дмитрием».

  Восставшие одержали крупные  победы под Кромами и в устье реки Угры, а  осенью 1606 г. подошли к Москве. В решающий момент дворяне, испугавшись ширившегося народного восстания, пошли на сговор с Шуйским. Дворянское ополчение узнало симпатии и цели своих союзников по их разбойничьему поведению. Болотников и не скрывал своих намерений: он посылал в Москву грамоты и в них открыто поднимал чернь на высшие классы.

Такое поведение и направление  Болотникова и его шаек заставило  рязанских и тульских дворян отшатнуться от дальнейшего единения с ними и перейти на сторону Шуйского, который был все-таки охранителем и представителем государственного порядка, хотя, может быть, и несимпатичным.

  В сражении у села Коломенского Болотников потерпел поражение и отошел в Калугу, а потом в Тулу.

  Стремясь консолидировать землевладельцев  в борьбе с восставшими, Шуйский  в 1607 г. издает указ о пятнадцатилетнем  сроке сыска беглых крестьян. Одновременно перебежчики из лагеря Болотникова освобождаются от крепостной зависимости.

  Болотников четыре месяца  держался в осажденной Туле. Шуйский  пошел на обман: он заверил  восставших, что сохранит им жизнь,  если они сдадутся. Но как только ворота крепости были открыты, руководители восстания были схвачены. Болотникова сослали на север, в Каргополь, сначала ослепили, а потом он был утоплен.

4. Лжедмитрий II.

  В то время, когда Шуйский запер Болотникова в Туле, явился второй Дмитрий самозванец, прозвищем Вор. Кто он был - неизвестно. Толковали о нем разно: одни говорили, что это попов сын из Северской стороны, другие называли его дьячком, третьи - царским дьяком и т. д. Впервые его след появился в Пропойске (порубежном литовском городе), где он сидел в тюрьме. Чтобы выбраться оттуда, он объявил себя родней Нагих и просил, чтобы его отпустили на Русь, в Стародуб. Добравшись до Стародуба, он посылает оттуда какого-то своего приятеля по Северской стороне объявлять, что Дмитрий жив и находится в Стародубе. Стародубцы уверовали в самозванца и стали помогать ему деньгами и рассылать о нем грамоты другим городам. Вокруг Вора скоро собралась дружина, но не земская: составилась она из польских авантюристов, казачества и всяких проходимцев. Никто из этого сброда не верил в действительность царя, которому служил. Поляки обращались с самозванцем дурно, казаки тоже относились к нему так, как к своим собственным самозванцам, которых они в то время научились фабриковать во множестве: у них одновременно существовали десятками, разные царевичи: Савелий, Еремка, Мартынка, Гаврилка и др. Для казачества и для польских выходцев самозванцы были простым предлогом для прикрытия их личных видов на незаконную поживу, "на воровство", говоря языком времени. Служа самозванцу, они и не думали ни о каких политических или династических целях. В лице Стародубского вора явился поэтому не представитель династии или известного государственного порядка, а простой вожак хищных шаек двух национальностей, русской и польской, - шаек, которых манила к себе Русь своей политической слабостью и шаткостью русского общества. Поэтому-то второй Лжедмитрий, как продукт общественного недуга того времени, получил меткое прозвище Вора. Русский народ этим прозвищем резко различал двух Лжедмитриев, и, действительно, первый из них, несмотря на всю свою легкомысленность и неустойчивость, был гораздо серьезнее, выше и даже симпатичнее второго. Первый восстановлял династию, а второй ничего не восстановлял, он просто "воровал".

  Летом 1607 г. собрав большое  войско, около 40 тысяч человек,  самозванец дошел до Москвы, но  не смог её взять и обосновался  лагерем в подмосковном селе Тушино, откуда пошло прозвище «тушинского вора». Из тушина отряды самозванца грабили центральные и северные уезды. К новому царю пришли большие польские войска, его «признала» Марина Мнишек. Теперь польско-литовские войска не просто поддерживали авантюру Лжедмитрия II, а защищали «русского царя» и «русскую царицу». Наиболее известными предводителями польско-литовских казаков  были Лисовский и Сапега. Из лагеря в Тушино войска поляков и Лжедмитрия блокировали Москву, затруднив подвоз продовольствия. Они грабили окрестности, пытались взять иные города. Осадили Троицкий монастырь 30-ти тысячным войском. Монастырь мог сопротивляться очень долго, в нем были большие запасы продовольствия, и осада Троицкого монастыря, продлившись почти полтора года (с сентября 1608 до начала 1610 г.), окончилась ничем: изнемогший от голода и болезней гарнизон все-таки не сдался и своим сопротивлением задержал очень много тушинских сил.