Традиции приема послов на Руси (по запискам иностранцев)

«Все, что  я привез с собой, этим я и располагал, например постельное белье, посуда и т. п. Корм для лошадей и все, до них касающееся, доставлялись мне также в изобилии. Когда однажды я купил живую рыбу, они рассердились, считая это зазорным для своего князя, и выдали мне четыре живых рыбины.»⁴

Герберштейн не раз пытается понять, почему же его желание попытаться самого прокормить себя так оскорбительно для русских. Он описывает позднее момент, когда они задержались в дороге и сделали непредвиденную остановку на ночь в доме крестьянина. В виду не запланированного визита, приставу пришлось срочно отправлять людей за пропитанием. Пока писец отдавал указания, Сигизмунд решил купить у хозяйки немного зерна.

«Убедившись, что пристав слишком нерадиво заботится о нашем пропитании, так как, по его словам, он отправил съестные припасы вперед, я сам купил еду у хозяйки, она продала ее охотно и за умеренную цену. Как только пристав узнал об этом, он тотчас же запретил женщине продавать мне что бы то ни было Заметив это, я позвал гонца и поручил ему передать приставу, чтобы тот или сам заблаговременно заботился о пропитании или предоставил мне возможность покупать его; если он не станет делать этого, то я размозжу ему голову.»⁵

По дальнейшим исследованиям, можно сделать вывод, что русские воспринимали это  со стороны иностранца, как намек на то, что ему не хватает того количества продовольствия, которое они ему предоставляют, что говорило о них, как о бедных и худых хозяевах.

«Они  обижались на это, говоря, что тем  самым их господину причиняется  великое бесчестье.»⁶

О передвижении по русской земле Сигизмунд пишет с большим сожалением. Он говорит, что болота, топи и отсутствие дорог - огромное препятствие на пути обмена информацией и сообщениями и для путешествий.

«Тем  временем зимние снега растаяли, и  все реки были полны воды; да и  ручьи, выйдя из берегов, катили огромное количество воды, так что через них переправиться можно было только с опасностью и великими трудностями, ибо мосты сделанные час, два или три тому назад уплывали от разлива вод. Цесарский посол, граф Леонард Нугарола, чуть было не утонул на второй день по выезде из Смоленска. Именно когда я стоял далеко от берега на мосту, вот-вот готовом уплыть, и следил за переправой поклажи, лошадь под графом упала, сбросив его на покрытый водой берег.»⁷

В этом абзаце Герберштейн сетует на то, что русские приставы даже не думали оказать помощь, видя, что граф чуть ли не тонет в реке. На упреки Герберштейна они ответили просто: «Одним надлежит работать, другим - нет.».⁸ Это говорит о довольно хладнокровном отношении к человеческой жизни, особенно важного человека. Но если углубляться, то можно увидеть трепетное отношение к сословному строю, что не дает русской знати вести себя как рабочая сила.

«В тот  день мы добрались до одного моста, через который граф и его люди переправились с величайшей опасностью. Видя, что повозки не поспеют за нами, я остался по сю сторону моста. Там присланные заблаговременно крестьяне быстро связали плот, а из ивовых прутьев — канат, к которому и прикрепили плот. На нем могли переправиться шесть — восемь человек. С его помощью, медленно и с трудом, мы перебрались на другой берег. Затем был еще один мост, до и после которого надо было долго ехать по воде. Я видел, как иные чуть было не переворачивались на этом мосту; уже близился вечер, и я не захотел переезжать сразу же, потому что провиант, да и другие наши повозки за нами не поспели бы»⁹

«От Смоленска  до сих мест мы добирались с большими трудностями, о чем выше, и через  множество длинных мостов, которые  зачастую совсем разбиты, и бревна иной раз лежат так далеко друг от друга, что прямо не верится, что по ним могут пройти лошади; иногда бревна моста лежали уже в воде, в беспорядке, вкривь и вкось, через них нам приходилось перебираться, что мы, слава богу, проделали, не понеся никакого урона. У Вязьмы мы выдержали борьбу с водой, бревнами и снегом и поехали по ровной дороге до самой Москвы»¹⁰

Последнюю ночь перед въездом в Москву, посол  и его свита провели под  открытым небом в лесу, совсем без  пищи, на сырой поляне под мелким дождем, что Сигизмунд нашел совершенно диким. Все путешествие для столицы было для него утомительным, неудобным и каждый раз он интересовался, что же происходит в центре страны.

До Москвы оставалось полмили, когда навстречу  послу и его свите вышел  навстречу секретарь, с личным посланием  от князя. Он доложил С.Герберштейну, что князь выслал ему навстречу больше людей и дары. В дар царь принес им новых лошадей лучшей породы. После обычного вопроса о их их поездке, последовал вопрос о здравии государей.

«“Великий господин Василий, божией милостью царь и господин всея Руссии и проч.”, — вычитывая весь титул, — “узнав, что прибыли вы, послы брата его Карла, избранного римского императора и высшего короля, и брата его Фердинанда, послал нас, советников своих, и поручил нам спросить у вас, как здоров брат его Карл, римский император и высший король”. Потом то же и о Фердинанде. Мы отвечали, как принято у них: “По милости божией каждый из нас оставил своего господина в добром здравии”.»¹¹

Глава III. Москва

Переправившись  через Москву-реку, Гербрештейн пишет о том, где они проживали. Это было места, которые назывались гостиницами, которые представляли собой огромный пустой дом, с маленьким количеством мебелью и открытыми окнами, несмотря на то, что он не жилой.

«Существует общий порядок, согласно которому содержат немцев, литовцев, ливонцев или татар, прибывающих с посольствами. Я имею в виду, что назначенные приставы имеют определенное, и притом свыше предписанное количество, в каком выдавать хлеб водку и другие, напитки, мясо, рыбу, соль, перец, лук, овес, сено, солому и все остальное по числу отдельных лиц и лошадей. Они знают, сколько должны выдавать каждый день поленьев для кухни и для топки бани, сколько соли, перцу, масла, луку и других самых ничтожных вещей. Тот же порядок соблюдают и приставы, провожающие послов в Москву и из Москвы. Но хотя они обычно доставляли достаточно и даже с избытком как пищи, так и питья, однако почти все, что мы просили сверх того, они давали вместо названного»¹²

Вскоре  им были предоставлены все удобства, и Герберштейн запросил о приема у государя. Накануне приема Герберштейна сам посетил советник, дав ему некоторые наставления о правилах поведения при аудиенции у царя.

При въезде в Москву, первое что бросилось  делегации в глаза это огромное количество народу, что встречало  их. Герберштейн пишет о толпе, которая радостными возгласами приветствовала иностранцев. Он отмечает, что все, кроме церковных служителей, носили шапки, именуемые колпаками, таким образом показывая величие князя. Было мнение, что «по приказу государеву созывают из окрестных и соседних мест низшую знать, наемников и воинов, запирают к тому времени в городе все лавки и мастерские, прогоняют с рынка продавцов и покупателей, и, наконец, отовсюду собираются граждане.»¹³ Это свидетельствует не только о гостеприимстве русского народа, но и о его любопытности, стремлении увидеть  своими глазами «заморских вельмож». Важным моментом, на который свое внимание акцентировал Герберштейн, и что нельзя пропустить, это расположение населения по сословному принципу. Другими словами, каждому сословию было свое место, для того, что бы поприветствовать иностранцев.

«Въезжая  в крепость, мы видели, что в различных  местах были поставлены люди разного  звания. По мере приближения ко дворцу от толпы одного рода переезжаешь  к другой, причем каждая одета все лучше и лучше. Ближе всего к лестнице стоят чужеземные наемники (Diennstleut): литовцы и” прочие; у них шапки не белые, а какие кто сам надел.).»¹⁴

Это не может не удивить иностранного гостя, особенно когда он отмечает перемены в поведении встречающих, с каждой новой «территорией» его встречали спокойней и умеренней.

«Затем, когда мы взошли на лестницу, там  стояли простые дети боярские т. е. низшая знать, встречают нас другие более  важные советники и, после того как  первые удалились — у них есть обычай, чтобы первые уступали место следующим и всем ближайшим по порядку и оставались на своем месте, как бы в назначенном им отделении — подают нам в знак приветствия правую руку. Затем при входе во дворец, где стояла кругом низшая знать, нас равным образом встречают первые советники и приветствуют вышеуказанным способом и порядком. Наконец, нас проводили в другую палату , вдоль стен которой располагались князья  и прочие наиболее родовитые, из разряда и числа, протянув нам руку и поцеловав нас; и далее у закрытых дверей в покои нас приняли еще другие, как и прежде.»¹⁵. Герберштейн часто отмечал богатые платья знатных господ, роспись и меха, украшающие их костюмы. Это было истинное русское одеяние, в то время галломания не была распространена.

В качестве дополнения к встрече, можно отметить, что у русских исключалась возможность сойти с коня около лестницы - считалось, что то привилегия одного лишь Великого князя. Герберштейн, по началу пытался нарушить этот запрет, но стоявшие литовцы не пропускали его.

К князю  иностранцы вошли в сопровождении  знати, которая представляла их. В  России в то время было выражать почтение «челобитьем».

«Великий  господин граф Леонард бьет челом  на великой твоей милости”¹⁶

Этим  словосочетанием подразумевался глубокий поклон в пояс, образно считалось, что человек бьется лбом о землю. Но конечно, вместо льба, по земле скользила рука. Это выражало глубокое почтение и милость. Напротив государя была скамья, пониже, чем его, куда обычно сажали послов. После оказанного почета, государь приглашает своих гостей присесть и спрашивает о здоровье их короля, а после об их путешествии. Это свидетельствует о приличии и заботе государя о том, что бы у иностранцев не было неудобств во время их пребывания.

«Затем  он подзывал нас, сначала одного, потом другого к себе и говорил: “Дай мне руку”, а взяв ее, прибавлял: “По здорову ли ты ехал?” На это мы оба согласно их обычаю отвечали: “Дай бог тебе здоровья на многие лета: по благости божией и твоей милости по здорову”. После этого он велел нам сесть. Мы же, прежде чем сделать это, в соответствии с их обыкновением поблагодарили наклонением головы на обе стороны прежде всего государя, а затем советников и князей, которые стояли, чтобы оказать нам честь. Кроме этого, послы других государей, в особенности из Литвы, Ливонии, Швеции и т. д., будучи допущены пред очи государевы, обычно вместе со своей свитой и слугами.»¹⁷

После обмена приветствиями наступает  черед обмена дарами. Этот процесс  очень четко описывает сам  Герберштейн:

«При  поднесении даров соблюдается такой порядок. После того как будет изложена и выслушана цель посольства, тот советник, который ввел послов к государю, встает и четким и громким голосом во всеуслышание говорит так: “Великий господин, такой-то бьет челом таким-то даром”, и это же самое повторяет он во второй и третий раз. Затем таким же образом он называет имена и дары отдельных дворян и слуг. Наконец рядом с ним становится секретарь, который также тщательно отмечает имена и дары, как послов, так и, каждого по порядку из приносящих. Сами же они называют такие дары поминками, т. е. как бы дарами на память. Они напоминали про дары и нашим людям, но мы отвечали, что у нас нет такого обычая. В свое время было принято на такие подарки отвечать подарками, втрое большими; поэтому и дарили, и взамен получали много. Но потом все переменилось...»¹⁸

Думаю, что автор достаточно четко расписал всю процедуру дарения, можно  даже отметить что это своеобразный указатель. Единственное, что сразу  привлекает внимание, это тот факт, что в Европе не было принято отвечать взаимностью на подарки. Мне кажется, что это был культурный мизальянс, расхождение, которое скорее дало негативный оттенок. Испокон веков гостеприимство в России имело в себе традицию обмена гостинцами. Я думаю это было серьезное упущение со стороны гостей.

3.1 Пир  в честь приезда послов.

По обыкновению, после небольшой аудиенции и  обмена дарами, иностранцев приглашают за стол. Что примечательно, обедать  идет вся делегация, включая личных слуг посла.

В самой  столовой соблюдалось все то же сословное деление прибывших.

«Столы  в столовой были расставлены со всех сторон, так что только-только можно  было войти и выйти в двери. Посредине залы стоял поставец, заставленный различными золотыми и серебряными  кубками. Государь и его сродники, а также советники сидели так, как в совете, разве что советники сидели друг против друга.). На столе, за которым сидел государь, с той и другой стороны было оставлено пустого места на расстоянии вытянутой руки. Затем сидят братья государевы: по правую руку—старший, по левую—младший. Далее за братьями,на расстоянии несколько больше обычного, сидели старшие князья и советники в соответствии с чинами и милостью, какой они пользовались у государя. Против государя, за другим столом, сидели мы, а отделенные небольшим промежутком — наши близкие и слуги, где могли бы усесться двое, сидели наши друзья и все, пришедшие с нами. Напротив них на другой стороне сидели по чину те, кто провожал нас из гостиницы во дворец. За последними же стоящими друг против друга столами сидели те, кого государь пригласил в знак особой милости; иногда к ним присоединяются наемники, несколько юных сыновей татарского царя, бывших на службе у великого князя и крестившихся, а также и прочие, кого пригласил государь, среди них пушкари и другие лица того же рода.»¹⁹

Все это  в очередной раз указывает  нам, насколько силен был самодержавный  строй на Руси, что сословное разделение порой определяло и жизнь и  карьеру того или иного лица. Судя по запискам, Герберштейн был осведомлен о большинстве пунктах из приема на пиру, и особого удивления у него не вызвало. Единственное, что нарушило его убеждения, это то, что его родственник, граф фон Турн, был вынужден занять место чуть поодаль от него, из-за своего положения.