Внесудебные расправы в политике римских императоров

Известен  случай, когда вдобавок к старым друзьям и приближенным Тиберий  взял советниками в государственных  делах двадцать человек из первых граждан Рима. Из всех из них уцелели, быть может, двое или трое — остальных  он погубил под разными предлогами. Больше всего смертей повлекла гибель Элия Сеяна, которого он сам же возвел до высшей власти — не столько из доброжелательства, сколько с тем, чтобы его стараниями коварно расправиться с потомками Германика и утвердить наследником власти своего внука от родного сына Друза.

Тиберий преследовал  друзей и даже знакомых сперва матери, потом внуков и невестки, потом  Сеяна, — после гибели Сеяна он, пожалуй, стал особенно свиреп. Из этого  яснее всего видно, что Сеян обычно не подстрекал его, а только шел навстречу  его желаниям. Тем не менее, Тиберий  не поколебался написать в составленной им краткой и беглой записке о  своей жизни, что Сеяна он казнил, когда узнал, как тот свирепствовал  против детей его сына Германика; а между тем он сам погубил  одного из них, когда Сеян уже был  под подозрением, другого — когда  Сеян уже был казнен.

Перечислять его злодеяния по отдельности  слишком долго: довольно будет показать примеры его свирепости на самых  общих случаях. Дня не проходило  без казни, будь то праздник или заповедный день. Со многими вместе обвинялись и осуждались их дети и дети их детей. Никакому доносу не отказывали в доверии. Всякое преступление считалось уголовным, даже несколько невинных слов. Из тех, кого звали на суд, многие закалывали себя дома, уверенные в осуждении, избегая травли и позора, многие принимали яд в самой курии. Никто  из казненных не миновал крюка  и Гемоний: в один день двадцать человек  были так сброшены в Тибр, среди  них — и женщины и дети. Девственниц  старинный обычай запрещал убивать  удавкой — поэтому несовершеннолетних девочек перед казнью растлевал  палач.

Еще сильней  и безудержней стал он свирепствовать, разъяренный вестью о смерти сына своего Друза. Сначала он думал, что  Друз погиб от болезни и невоздержанности; но когда он узнал, что его погубило отравой коварство жены его Ливиллы  и Сеяна, то не было больше никому спасенья от пыток и казней. Дни напролет проводил он, целиком погруженный  в это дознание. Когда ему доложили, что приехал один его родосский  знакомец, им же вызванный в Рим  любезным письмом, он приказал тотчас бросить его под пытку, решив, что это кто-то причастный к следствию; а обнаружив ошибку, велел его  умертвить, чтобы беззаконие не получило огласки. Если бы не остановила его  смерть, он, вероятно, истребил бы людей  еще больше, не пощадив и последних  внуков: Гая он уже подозревал, а  Тиберия презирал как незаконно  прижитого. И это похоже на правду: недаром он не раз говорил, что  счастлив Приам, переживший всех своих  близких.

IV

Гай Юлий Цезарь Германик (Гай Калигула)

Свирепость  своего нрава обнаружил он яснее  всего вот какими поступками. Когда  вздорожал скот, которым откармливали диких зверей для зрелищ, он велел  бросить им на растерзание преступников; и, обходя для этого тюрьмы, он не смотрел, кто в чем виноват, а  прямо приказывал, стоя в дверях, забирать всех, "от лысого до лысого". Многих граждан из первых сословий он, заклеймив раскаленным железом, сослал на рудничные или дорожные работы, или бросил диким зверям, или самих, как зверей, посадил  на четвереньки в клетках, или  перепилил пополам пилой, — и  не за тяжкие провинности, а часто  лишь за то, что они плохо отозвались о его зрелищах или никогда  не клялись его гением. Отцов он заставлял присутствовать при казни  сыновей; за одним из них он послал носилки, когда тот попробовал уклониться по нездоровью; другого он тотчас после  зрелища казни пригласил к  столу и всяческими любезностями принуждал шутить и веселиться. Надсмотрщика над гладиаторскими битвами и  травлями он велел несколько дней подряд бить цепями у себя на глазах, и умертвил не раньше, чем почувствовал вонь гниющего мозга. Сочинителя ателлан за стишок с двусмысленной шуткой он сжег на костре посреди амфитеатра. Изгнанника, возвращенного из давней ссылки, он спрашивал, чем он там занимался; тот льстиво ответил: "Неустанно молил богов, чтобы Тиберий умер и ты стал императором, как и сбылось". Тогда он подумал, что и ему его ссыльные молят смерти, и послал по островам солдат, чтобы их всех перебить. Замыслив разорвать на части одного сенатора, он подкупил несколько человек напасть на него при входе в курию с криками "враг отечества!", пронзить его грифелями и бросить на растерзание остальным сенаторам.

Сенатор преторского  звания, уехавший лечиться в Антикиру, несколько раз просил отсрочить  ему возвращение; Гай приказал его  убить, заявив, что если не помогает чемерица, то необходимо кровопускание. Каждый десятый день, подписывая перечень заключенных, посылаемых на казнь, он говорил, что сводит свои счеты. Казнить человека он всегда требовал мелкими частыми  ударами, повторяя свой знаменитый приказ "Бей, чтобы он чувствовал, что  умирает!" Когда по ошибке был  казнен вместо нужного человека другой с тем же именем, он воскликнул "И  этот того стоил".

Даже в  часы отдохновения, среди пиров и  забав, свирепость его не покидала ни в речах, ни в поступках. Во время  закусок и попоек часто у него на глазах велись допросы и пытки  по важным делам, и стоял солдат, мастер обезглавливать, чтобы рубить головы любым заключенным. В Путеолах при освящении моста — об этой его выдумке мы уже говорили —  он созвал к себе много народу с  берегов и неожиданно сбросил  их в море, а тех, кто пытался  схватиться за кормила судов, баграми  и веслами отталкивал вглубь. В  Риме за всенародным угощением, когда  какой-то раб стащил серебряную накладку с ложа, он тут же отдал его  палачу, приказал отрубить ему руки, повесить их спереди на шею и с  надписью, в чем его вина, провести мимо всех пирующих. Мирмиллон из гладиаторской  школы бился с ним на деревянных мечах и нарочно упал перед  ним, а он прикончил врага железным кинжалом и с пальмой в руках  обежал победный круг. При жертвоприношении он оделся помощником резника, а когда  животное подвели к алтарю, размахнулся  и ударом молота убил самого резника. Средь пышного пира он вдруг расхохотался; консулы, лежавшие рядом, льстиво стали  спрашивать, чему он смеется, и он ответил: "А тому, что стоит мне кивнуть, и вам обоим перережут глотки!"

Среди этих безумств и разбоев многие готовы были покончить  с ним; но один или два заговора были раскрыты, и люди медлили, не находя удобного случая. Наконец, два человека соединились между собой и  довели дело до конца, не без ведома влиятельных вольноотпущенников и  преторианских начальников. Решено было напасть на него на Палатинских  играх, в полдень, при выходе с  представлений. Главную роль взял на себя Кассий Херея, трибун преторианской  когорты, который, как и многие другие потерпел от произвола императора.

В восьмой  день до февральских календ около  седьмого часа заговор был воплощен, Калигула погиб.

VI

Нерон

  Последний из династии Юлиев-Клавдиев, однако не последний по изощренности  и мастерстве  в зверских убийствах.

На одиннадцатом году он был усыновлен Клавдием, который концу жизни он начал обнаруживать явные признаки сожаления о его усыновлении.

  Злодейства и убийства свои он начал, с Клавдия, чьим наследником он и являлся. Однако Нерон не был зачинщиком его умерщвления, но знал о нем и не скрывал этого: так, белые грибы он всегда с тех пор называл по греческой поговорке «пищей богов», потому что в белых грибах Клавдию поднесли отраву. Во всяком случае, преследовал он покойника и речами и поступками, обвиняя его то в глупости, то в лютости, многие его решения и постановления он отменил как сделанные человеком слабоумным и сумасбродным; и даже место его погребального костра он обнес загородкой убогой и тонкой.

Затем Нерон  решил устранить Британика (более  законный наследник, что и погубило его), которому он завидовал, так как у того был приятнее голос, и которого он боялся, так как народ мог отдать тому предпочтение в память отца, решился он извести ядом. Этот яд получил он от некой Лукусты, изобретательницы отрав; но яд оказался слабее, чем думали, и Британика только прослабило. Тогда он вызвал женщину к себе и стал избивать собственными руками, крича, что она дала не отраву, а лекарство. Та оправдывалась, что положила яду поменьше, желая отвести подозрение в убийстве; но Нерон был настроен решительно и заставил ее тут же, в спальне, у себя на глазах сварить самый сильный и быстродействующий яд. Отраву испытали на козле, и он умер через пять часов; перекипятив снова и снова, ее дали поросенку, и тот околел на месте; тогда          Нерон приказал подать ее к столу и поднести обедавшему с ним Британику. С первого же глотка тот упал мертвым; а Нерон, солгав сотрапезникам, будто это обычный припадок падучей, на следующий же день, в проливной дождь, похоронил его торопливо и без почестей. Лукуста же за сделанное дело получила и безнаказанность, и богатые поместья, и даже учеников.

   Нерон  казнил без меры и разбора кого угодно и за что угодно. Всех своих родственников казнил со всей изобретательностью. К примеру, своего сына от первой жены велел его рабам во время рыбной ловли утопить в море, так как слышал, что мальчик, играя, называл себя полководцем и императором. Сенеку, своего воспитателя, он заставил покончить с собой, хотя не раз, когда тот просил его уволить и отказывался от всех богатств, Нерон священной клятвой клялся, что подозрения его напрасны и что он скорее умрет, чем сделает наставнику зло. Бурру, начальнику преторианцев, он обещал дать лекарство от горла, а послал ему яд. Вольноотпущенников, богатых и дряхлых, которые были когда-то помощниками и советниками при его усыновлении и воцарении, он извел отравою, поданной или в пище, или в питье.

  Изощренность императора  Нерона можно подчеркнуть следующим  поступком.  Был один знаменитый  обжора родом из Египта, который умел есть и сырое мясо, и что угодно — говорят, Нерон дал ему растерзать и сожрать живых людей. Гордясь и спесивясь такими своими успехами, он восклицал, что ни один из его предшественников не знал, какая власть в его руках, и порою намекал часто и открыто, что и остальных сенаторов он не пощадит, все их сословие когда-нибудь искоренит из государства, а войска и провинции поручит всадничеству и вольноотпущенникам. Поэтому, когда кончался он на тридцать втором году жизни Ликование в народе было таково, что чернь бегала по всему городу в фригийских колпаках (Колпак, надевавшийся на раба при отпущении на волю, был символом свободы).

VII

Вителлий

  В повествовании  Светония встречается еще один  император, который тяготел к  расправам и казням.

  Светоний  отмечает, что наказывать и казнить кого угодно и за что угодно было для него наслаждением. Знатных мужей, своих сверстников и однокашников, он обхаживал всяческими заискиваниями, чуть ли не делился с ними властью, а потом различными коварствами убивал.   Одному он даже своими руками подал отраву в холодной воде, когда тот в горячке просил пить.

  Из отпущенников заимодавцев, менял которые когда-нибудь взыскивали с него в Риме долг или в дороге пошлину, вряд ли он хоть кого-нибудь оставил в живых. Одного из них он отправил на казнь в ответ на приветствие, тотчас потом вернул и, между тем как все восхваляли его милосердие, приказал заколоть его у себя на глазах. За другого просили двое его сыновей, он казнил их вместе с отцом. Римский всадник, которого тащили на казнь, крикнул ему: "Ты мой наследник!" — он велел показать его завещание, увидел в нём своим сонаследником вольноотпущенника и приказал казнить всадника вместе с вольноотпущенником. Несколько человек из простонародья убил он только за то, что они дурно отзывались о "синих" в цирке: в этом он увидел презрение к себе и надежду на смену правителей. Но больше всего он злобствовал против насмешников и астрологов и по первому доносу любого казнил без суда: его приводило в ярость подметное письмо, появлявшееся после его эдикта об изгнании астрологов из Рима и Италии к календам октября: "В добрый час, говорят халдеи! А Вителлию Германику к календам октября не быть в живых". Подозревали его даже в убийстве матери: думали, что он во время болезни не давал ей есть, потому что женщина из племени хаттов, которой он верил, как оракулу, предсказала ему, что власть его лишь тогда будет твёрдой и долгой, если он переживёт своих родителей. А другие рассказывают, будто она сама, измучась настоящим и страшась будущего, попросила у сына яду и получила его без всякого труда.

  На восьмом месяце правления против него возмутились войска в Мёзии и Паннонии, а потом и за морем, в Иудее и Сирии: частью заочно, частью лично они присягнули Веспасиану. Враг наступал по суше и по морю. Войска Вителлия были разбиты. После захвата императора войсками Веспасиана, связав ему руки за спиною, с петлёй на шее, в разодранной одежде, полуголого, его поволокли на форум.П о всей Священной дороге народ осыпал его издевательствами не жалея ни слова, ни дела: за волосы ему оттянули голову назад, как всем преступникам, под подбородок подставили острие меча, чтобы он не мог опустить лицо, и всем было его видно; одни швыряли в него грязью и навозом, другие обзывали обжорой и поджигателем, третьи в толпе хулили в нём даже его телесные недостатки. Действительно, был он огромного роста, с красным от постоянного пьянства лицом, с толстым брюхом со слабым бедром, которым он когда-то ушибся о колесницу, прислуживая на скачках Гаю. Наконец, в Гемониях его истерзали и прикончили мелкими ударами, а оттуда крюком сволокли в Тибр.