Государство и церковь в 1930-е – 1940-е годы

    1.2. Положение православной  церкви в СССР.

    Как уже упоминалось выше, сам характер документа идет вразрез с положением Конституции о свободе совести, и, несмотря на декларированное отделение Церкви от государства, последнее активно распространяет над ней свой контроль. Во след изданному документу на XIV Съезде Советов принимается новая редакция соответствующей статьи: "В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести, церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами". Таким образом, слова "свобода религиозной пропаганды" заменяются словами: "свобода религиозных исповеданий" [5;311]. Как гласит комментарий, «как и по прежнему закону, каждый гражданин может исповедовать любую из существующих религий или не исповедовать никакой». Подмена понятий же «указывает на то, что деятельность верующих по исповеданию своих религиозных догматов ограничена средою самих верующих и рассматривается как тесно связанная с отправлением религиозного культа той или иной терпимой в нашем государстве религии.

    Если  свобода пропаганды была уже официально, хотя и постфактум, поставлена вне закона, то как на деле реализовывалась свобода религиозных исповеданий? Здесь нельзя обойти вниманием такой документ, как «Ответы митрополита Сергия (Страгородского) на пресс-конференции с представителями советской печати о положении православной церкви в СССР. (15 февраля 1930 г.) [6;261]. Предыстория такова: слухи о гонениях на Православную Церковь стали просачиваться через границы СССР и всколыхнули мировую христианскую общественность. Опасаясь, что заявления видных христианских деятелей повлияют на позиции западных стран и повлекут тем самым изоляцию СССР, советское правительство поспешило организовать интервью как для отечественной, так и зарубежной прессы[7;192-193]. На вопрос о гонениях митрополит Сергий отвечает, что «исповедание любой веры вполне свободно, и никаким государственным органом не преследуется»[6;261]. Постановление ЦИК и СНК РСФСР о религиозных объединениях от 8 апреля 1929 г., по словам митрополита, «совершенно исключает даже малейшую видимость какого-либо гонения религию»[6;262]. Закрытие церквей происходит «не по инициативе власти, а по желанию населения, а в иных случаях даже по постановлению самих верующих» [6;262]. И наконец, «репрессии осуществляемые Советским правительством, в отношении верующих священнослужителей, применяются к ним отнюдь не за их религиозные убеждения, а в общем порядке, как и к другим гражданам за различные антиправительственные деяния» [6;262]. Здесь же митрополит Сергий расценивает какие-либо выступления зарубежных христиан в поддержку Русской Православной Церкви как «излишние и ненужные» [6;262]. Если судить только по этим словам, налицо практически полная реализация свободы совести в секулярном государстве. Но отвечали ли действительности эти слова митрополита или здесь имело место стремление властей отвести подозрения? О действительных обстоятельствах появления текста интервью говорят многие исследователи. И все сходятся в одном: за несколько дней до интервью митрополиту был дан готовый текст ответов с требованием его подписи и ультиматумом. Исследователь Кашеваров приводит слова начальника «церковного» отдела ОГПУ Е.А.Тучкова: «Если митрополит Сергий доведет до их сведения, что на церковь в России ведется гонение, то все наличное духовенство, остающееся ещё временно на свободе, будет немедленно арестовано и ликвидировано»[1;108]. Выбирая между гибелью церковной организации и позором лжеца, митрополит выбрал второе и на все вопросы отвечал, что советское государство защищает Православную Церковь. Так, «ценою унизительного интервью, во время которого за стеной присутствовал агент ГПУ, митрополит Сергий спас множество сельских священнослужителей от разорения и гибели»[3;160].

    Завесу  над реальной картиной происходящего  приоткрывает «Ответ Русской Зарубежной Церкви на интервью митрополита Сергия от 15 февраля 1930 г.» [6;263]. Иерархи Русской Зарубежной Церкви утверждают, что «в СССР действительно происходят жестокие гонения на религию и в особенности на Православную церковь» и что «советские законы о свободе совести лишь фикция, которой эти гонения прикрываются» [6;263]. В подтверждение этих слов приводятся факты и свидетельства того, что «православные епископы без суда и предъявлений обвинений бросаются в тюрьмы и далекие ссылки. Церковь вот уже 13 лет лишена права созыва Соборов, Епархиальных съездов, лишена печати, религиозных школ. Проповедь религии рассматривается как преступление, в то время как проповедь безбожия везде и всюду насаждается верующие миряне, если они не скрывают своей веры, лишаются работы, гражданских прав, и терпят всякие утеснения (в особенности это касается учителей)» [6;263]. Говоря о разрушении всего церковного устроения, авторы показывают, что даже те «немногие» епископы, что ещё живут в своих епархиях, «лишены возможности посещать свои паствы, будучи связаны подписками о невыезде из городов»[6;266]. Оставшееся духовенство и активные миряне лишаются полноценных прав, не могут получить продовольственные карточки[6;267]. «Полный произвол местной власти в отношении духовенства, особенно в селах, делают его положение нестерпимым; при этом имеют место такие дикие случаи, как например, выселение духовных лиц с конфискацией всего имущества, обложение несуразными налогами, назначение невыносимых повинностей» [6;267]. А такие факты, как запрещение печатать не только религиозные журналы и книги, но даже «богослужебные книги — Евангелие, молитвенники, церковные календари»[6;265], «звонить в колокола по Москве», праздновать «воскресения и прочие церковные праздники» [6;267]. Запрет даже минимального преподавания веры детям, притом, что «во всех школах ведется систематическая антирелигиозная пропаганда» [6;265] лишний раз приводятся авторами как «проявления общего грандиозного и систематического гонения на религию и в частности на Православную Церковь» [6;267]. Все это коренным образом расходится содержанием текста, навязанного митрополиту Сергию. Сам он, безусловно, знал не меньше о происходящем в стране. «Получив накануне пресс-конференции заверения властей о возможности некоторой нормализации церковной жизни»[1;109], митрополит Сергий сразу же направляет председателю комиссии по делам религиозных культов при Президиуме ВЦИК П. Г. Смирдовичу письмо «О нуждах Православной Церкви в СССР»[6;268]. По нему становится наглядной суть всех положений «Постановления» и видна их реализация. Этот краткий документ обнажает действительную картину притеснений, которые скрывались за «демократическими» формулировками. Первая часть письма касается экономических притеснений религиозных обществ, которые, как выясняется, направлены на планомерное их сокращение. В частности, речь идет об обязательной страховке здания. На деле же «страховое обложение церквей, особенно в сельских местностях иногда достигает таких размеров, что лишает общину возможности пользоваться церковным зданием» [6;268]. Митрополит Сергий призывает снизить тариф страхового обложения и саму оценку церковных зданий, которые по плате приравниваются «к зданиям доходным» [6;268]. То, что храм, клир и паства рассматривались как источник дохода для государства говорит следующий пункт, призывающий собирать «авторского гонорара в пользу Драмсоюза только за исполнение в церкви тех музык, произведений, которые национализированы или же по авторскому праву принадлежат какому-либо лицу, а не вообще за пение в церкви чего бы то ни было, в частности при богослужении» [6;268]. Это говорит о том, что на тот момент повсеместно «исполнение служителями культа своих богослужебных обязанностей рассматривалось, как исполнение артистами музыкальных произведений», и потому «церкви привлекались к уплате 5-ти% сбора со всего дохода, получаемого духовенством, т.е. и дохода от треб, совершаемых даже вне храма» [6;268]. Ещё одним источником дохода для местных органов становился не предусмотренный прямо «Постановлением» «сбор за страхование певчих» [6;268]. Он взимался и «за пропущенные годы (иногда с 1922 г.)», невзирая на официальную отмену в июне 1929 г[6;268]. Митрополит просит о том, чтобы духовенство, прихожане и «др. лица, обслуживающие местный храм не приравнивались за это к кулакам» и ещё из-за этого «не облагались усиленными налогами» [6;268]. Просит он, по крайней мере, чтобы «служители культа, не занимающиеся сельским хозяйством, скотоводством, охотой и т.п. не облагались продуктами упомянутых занятий», «причем иногда в экстренном порядке ("в 24 часа")»[6;268], а «при описи имущества за неуплату налогов оставлялся законный минимум обстановки, одежды, обуви и пр.» [6;268]. Просит он также и о том, чтобы размер налагаемой трудовой повинности был «сообразным со здравым разумом» и «возрастом и состоянием здоровья подвергаемых повинности» [6;269]. Митрополитом подтверждаются факты выселения священников из квартир (ст.16)[6;270], говорится о притеснениях детей духовенства и исключении их из школ и вузов (ст.17) [6;270]. Во всем этом имеет место явный произвол властей. Он прослеживается и в просьбе Сергия о том, чтобы «представители прокуратуры на местах, в случае обращения к ним православных общин или духовенства с жалобами, не отказывали им в защите их законных прав, при нарушении их местными органами власти или какими-либо организациями» [6;268-269]; чтобы «при закрытии церквей, решающим считалось не желание неверующей части населения, а наличие верующих, желающих и могущих пользоваться данным зданием»[6;269]. И наконец, судя по документу, делались попытки вообще пресечь существование религиозных объединений: «иногда местные власти не принимают от общины заявлений о регистрации и даже запрещают делать какие-либо подготовительные шаги» [6;269]. Т.е. даже тот минимум свобод, указанный в «Постановлении», нарушался в каждом его пункте. В самом конце письма митрополит Сергий пытается ходатайствовать о «каком-нибудь периодическом издании» [6;269] при Патриархии, в котором «давно чувствуется потребность» [6;269], «хотя бы в виде ежемесячного бюллетеня для печатания распоряжений, постановлений, посланий Центральной Церковной власти, имеющих общественный интерес» [6;269]. Таким образом, все эти просьбы, из которых властями была удовлетворена только последняя[6;246], видно, в какое униженное положение была поставлена Церковь самим законом, и как еще этот закон усугублялся действиями конкретных органов на местах. Во всем чувствуется уверенность местных «исполкомов» в своей безнаказанности. И по тону письма митрополита видно, что он в силах только нижайше просить о смягчениях темпов «выживания» Церкви из общества.  

    1.3. Вовлечение в народное  хозяйство церковных  ценностей.

    Параллельно по стране разворачивалась «антиколокольная кампания». После изданной еще в середине 20-х гг. «Инструкции о порядке пользования колокольнями» [6;248] звон был сильно ограничен, а в некоторых местностях и вообще запрещен. Колокола снимались с колоколен по всей стране. Часто это делалось под предлогом того, что они мешают слушать радио. В 1932 г. в связи с тем, что в Москве ударными темпам» шло строительство здания Публичной библиотеки им. В. И. Ленина, было принято решение о снятии с восьми московских церквей колоколов с целью получения 100 т металла, требующегося «для бронзовых горельефов» по фасаду здания.

    Закрытые  храмы нередко использовались под  производственные цеха, склады, квартиры и клубы, а монастыри - под тюрьмы и колонии. Разворачивавшееся социалистическое строительство требовало в те годы огромного количества средств, которых катастрофически не хватало. По этой причине церковные ценности, как сравнительно легкий и доступный источник пополнения бюджета, вновь стали привлекать все более пристальное внимание государства. 24 февраля 1930 г. хозяйственный отдел ОГПУ направил в секретариат председателя ВЦИК письмо с просьбой о разрешении снять позолоту с куполов храма Христа Спасителя. В ходатайстве отмечалось, что на купола этого храма в свое время было израсходовано свыше 20 пудов золота «прекрасного качества». В документе подчеркивалось, что 20 пудов золота, или «1/2 миллиона валюты», остающиеся на куполах, являются «излишней для СССР роскошью, а реализация золота будет большим вкладом в дело индустриализации страны». Наркомат финансов возражений против проведения этой операции не имел. Закрашивать купола, как предполагалось первоначально, не стали. В 1931 г. храм Христа Спасителя был просто взорван.

    Наряду  с колоколами утилизированию подлежали и прочие материальные ценности, уцелевшие в церквях. По всеобщему мнению в то время, закрытие церквей было выгодно для экономики и виделось хозяйственными структурами как прогрессивный шаг в развитии промышленности. Церковь рассматривалась как источник бесплатного сырья для различных нужд, и с самими верующими здесь не было смысла считаться.

    «Генеральную  линию» в этом случае проясняет «Инструкция  к Постановлению ВЦИК и СНК РСФСР "о религиозных объединениях" от 8 апреля 1929 г. с определением прав и обязанностей всех религиозных объединений и установленном отношении к ним органов советской власти. 20 июля 1930 г.» [6;282] . По этому документу также можно наглядно судить не о всех, но о крупных злоупотреблениях, раз они были вынесены на республиканский уровень. «За последнее время, - гласит документ, - местные органы советской власти в некоторых местах по отношению к религиозным объединениям допустили нарушения указанного закона» [6;282]. Таковыми официально признаются «1. Неправильное изъятие из пользования верующих молитвенных зданий и в расторжение договоров с верующими о пользовании молитвенными зданиями; 2. Чрезмерное налогообложение этих зданий, а также служителей культов; 3. Неправильное лишение служителей культов жилой площади; 4. Разного рода другие нарушения революционной законности, препятствующие служителям культов отправлению культов» [6;282]. Из текста документа выясняется, что местные органы в широком масштабе расторгали договоры с верующими и изымали молитвенные здания «без утверждения этих действий ЦИКами» [6;282] соответствующего уровня. В этой связи ВЦИК постановляет «рассмотреть все случаи изъятия молитвенных зданий, если постановление о расторжении договоров будут обжалованы верующими» (ст. 1). «При рассмотрении этих дел, - гласит документ, - не допускать изъятия молитвенных зданий из пользования религиозных объединений, если таковое изъятие приводит к невозможности, в данном месте, отправлении культа (если данное молитвенное здание является единственным)». Кроме того, «решение административных органов об изъятии молитвенных зданий подлежит отмене» «при наличии протеста значительно части населения» (ст. 1), а также если «оно не связано с немедленным использованием для удовлетворения действительных общественных надобностей» (ст.1). По второму пункту инструкция предусматривает «проверить правильность страховой оценки обложения молитвенных зданий, не допуская преувеличенной оценки и обложения этих зданий, приводящих иногда к их механическому закрытию» (ст. 2). Официально запрещаются «сборы и налоги, не установленные законом». Признаются и все, упомянутые митрополитом Сергием, факты экономического нажима на священников. Осуждая лишение священнослужителей жилой площади в произвольном порядке, инструкция поясняет, что «один факт лишения избирательных прав не может служить основанием к выселению из муниципализированных зданий» (ст. 3). Постановляется, что «не должна предъявляться непосильная плата за жилую площадь и за коммунальные услуги выше установленных норм»; также не должно допускаться «обложение служителей культа сборами, не соответствующими их правовому положению», в частности «членскими взносами» «кооперативных организаций», «тракторными сборами» и пр., а «взысканные сборы подлежат возврату» (ст. 3). Статья 4 закрепляет лишение священнослужителей избирательных прав, но запрещает какие-либо «дополнительные ограничения». Не должны также допускаться непосильные «трудповинности, приводящие к невозможности отправления культа». По статье 5 «в районах сплошной коллективизации изъятие имущества (раскулачивание) может допускаться по отношению к служителям культа лишь при наличии у них кулацкого хозяйства», а также запрещается предъявлять «требования на продукты не выработанные внутри этого хозяйства». В итоге на ЦИКи автономных республик, краевые и областные исполнительные комитеты возлагается обязанность «наблюдать за тем, чтобы не принималось никаких мер специально направленных против служителей культа и чтобы не допускать действий, связанных с оскорблением чувства верующих». «Виновные в проведении таких мер и совершении таких действий должны неуклонно привлекаться к ответственности» [6;284] - постановляет ВЦИК. Все вышеупомянутые злоупотребления превышают даже перечень митрополита Сергия. Статьи же документа по-прежнему допускают произвольную трактовку. В частности, ст.5 позволяет каждый раз в удобной для местных органов степени трактовать термин «кулацкое хозяйство». «Поскольку никогда за историю советской власти не появлялось официального и точного определения, что такое кулацкое хозяйство», этот пункт «оставлял возможность для широкого произвола по отношению к духовенству» [3;162]. Тем не менее, документом сделана попытка поставить действия местных властей под контроль и держать их в рамках установленной государством политики.

    Принесла  ли эта инструкция какие-либо изменения в положение вещей на местах можно судить по «Докладной записке хозяйственного отдела ОГПУ в Секретариат Председателя ЦИК СССР и ВЦИК РСФСР» от 13 марта 1932 г. [6;292], составленной спустя фактически два года после. Записка представляет иллюстрацию хода кампании по вовлечению в народное хозяйство церковных ценностей. Она гласит: «Практика работы ХОЗО ОГПУ по извлечению золота из старого церковного имущества показала, что несмотря на ту большую ценность, которую представляет из себя указанное имущество, на местах делу сохранности и сдачи его нам на переработку (смывку) не придают должного значения, и благодаря небрежному, а подчас и преступному обращению с этим имуществом, гибнет не один десяток килограммов золота» [6;292]. В ходе проверок «лишь в редких случаях не находят завалявшегося, беспризорного золоченого имущества» [6;292]. Фиксируются также «случаи передачи золоченых иконостасов разным организациям в качестве строительного или поделочного материала, а то и просто их сжигают как топливо» [6;292]. Главная причина видится в том, что «как областные, так и районные учреждения безобразно относятся к церковному золоченому имуществу, допуская гибель его» [6;292]. В ходе проверок ОГПУ по-прежнему выявляет «большое количество церквей, фактически не функционирующих, но закрытие коих юридически не оформлено» [6;292]. Таким образом, можно судить, что уточнения к «Постановлению» 1929 г. мало что изменили в ходе стихийных процессов в регионах. В практике районных исполкомов «продолжают наблюдаться случаи изъятия от верующих молитвенных зданий не только до решения Президиумом ВЦИК'а, но и до соответствующих решений ЦИК'ов АССР, краевых и областных исполкомов. В налогообложении не соблюдаются те нормы, которые установлены, как предельные. Применяется обложение в индивидуальном порядке, при отсутствии нетрудового дохода. ВЦИК постановляет местным органам принять меры по «немедленному исправлению допущенных местными органами нарушений» [6;295].

    В 1934 г. из-за сопротивления верующих и международного резонанса Советское государство временно приостановило активные гонения против РПЦ. Однако перерыв был очень недолгим. Так складывается ситуация в первой половине 30-х годов. Посмотрим же, произошли ли изменения после.  

    ГЛАВА II. ТОТАЛЬНАЯ ВОЙНА ПРОТИВ РПЦ В 1935 – 1941 г.г.

    Это было время самых страшных испытаний  для РПЦ. За всю историю христианства не было гонений, которые по своему размаху были бы сопоставимы с гонениями на Русскую Церковь в эти четыре года. Советское государство решило полностью уничтожить религиозную жизнь на своей территории. Именно в это время РПЦ как организованная структура была почти полностью разгромлена. Начало Второй Мировой войны, без сомнения, было промыслительным для РПЦ и спасло ее от полного уничтожения. В связи с началом Второй Мировой войны и с захватом СССР западных территорий репрессии против Церкви резко сократились: власти надо было сначала утвердиться на завоеванных землях, где Православие было верой большинства населения. К тому же власть, в преддверии вступления в войну, нуждалась в консолидации общества, для чего использовала и РПЦ. Но и это была очередная тактическая пауза в гонениях, необходимая для подготовки новых репрессий. С середины 1940 г. маховик репрессий вновь стал набирать обороты. Лишь начало войны и кардинальное изменение ситуации вынудило Советскую власть начать с Церковью мирный диалог.  

    2.1. Эпоха «большого  террора».

    Убийство  Кирова в декабре 1934 г. положило начало эпохе, названной позднее “большим террором” (термин ввел английский историк  Сивел Конквист). По стране прокатилась волна репрессий, от которой пострадали миллионы людей.

    На  пленуме ЦК в феврале - марте 1937 г. Сталин настоял на принятии положения “об окружении СССР враждебными державами, которые засылают в СССР армии шпионов и диверсантов с целью помешать строительству социализма в СССР”. Разумеется, РПЦ в глазах государства была “социально опасным элементом”, готовыми пойти на сотрудничество с внешними врагами для свержения Советской власти.

    В 1937 г. уже фактически давно начавшееся гонение было оформлено юридически. Следует отметить, что Сталин любил предоставлять инициативу в возбуждении репрессий кому-либо другому. Поэтому 20 мая Маленков направил Сталину записку, в которой писал: “За последнее время вновь оживилась враждебная деятельность церковников “…”, организации церковников содействует декрет ВЦИК от 8. 4. 1929 “О религиозных объединениях”. Этот декрет создаёт организационную основу для оформления наиболее активной части церковников и сектантов “…” Сам порядок регистрации требует организованного оформления двадцати наиболее активных церковников. Указывается порядок создания исполнительных органов религиозных организаций “…” при чём предусматривается, что заседания этих исполнительных органов происходят без уведомления или разрешения органов власти “…” Считаю целесообразным отменить этот декрет, содействующий организации церковников “…” ликвидировать “двадцатки” и установить такой порядок регистрации религиозных обществ, который не оформлял бы на наиболее активных церковников. Точно так же следует покончить в том виде, в котором они сложились с органами управления церковников. Декретом мы сами создали широкую, разветвленную, враждебную Советской власти организацию. Всего по СССР лиц, входящих в “двадцатки” насчитывается около 600 тысяч”.

       Ответил на записку, после ознакомления с нею Сталина и членов Политбюро, сам нарком НКВД Н. Ежов: “Вопрос поднят совершенно правильно. “…” Декрет ВЦИКа от 08.04.1929. укрепляет Церковь тем, что узаконивает церковные организации “…” известны многочисленные факты, когда антисоветский актив использует в интересах проводимой антисоветской работы легально существующие “церковные двадцатки” “…”. Для выработки нового законодательства о религиозных культах считаю нужным создать комиссию при ЦК ВКП (б). 2 июля 1937 г. Политбюро приняло решение о проведении массовых репрессий в стране.