Государство и церковь

    В своих обращениях в высшие инстанции местные органы власти, кроме упрощения порядка закрытия церквей, требовали и введения таких мер, как ограничение разъездов служителей культа, запрещение подворного обхода для сбора денег и религиозных съездов и собраний вне молитвенных зданий, закрытие «церковных библиотек» и изъятие лишней литературы в макулатуру, ограничение деятельности епархиальных (и им подобных) управлений и постепенное их закрытие. Подчеркнем, что как эти, так и другие подобные предложения по ограничению деятельности религиозных организаций вносились в центральные органы зачастую со ссылкой на измененную ст. 4 Конституции РСФСР. По их мнению, если гарантированная ранее конституцией «свобода религиозной пропаганды» включала в себя признание за ними подобного рода деятельности, то «свобода исповеданий» ее уже не допускала. К примеру, административный отдел НКВД Крымской АССР, ставя вопрос о запрещении религиозных съездов, прямо писал, что «статья 4 Конституции имеет в виду уничтожение религии», а «свободу исповеданий» нужно рассматривать лишь как «терпимость» к культовой деятельности, ограниченной церковным зданием.

    НКВД  поддерживал подобные настроения, и  в своих инструкциях местным  органам НКВД и советским работникам указывал на необходимость активизации работы на «религиозном фронте». В циркуляре председателям исполкомов Советов всех ступеней (16.11.1929г.) отмечалось:

    «При  намечающейся активизации  религиозных объединений, зачастую сращивающихся с контрреволюционными элементами и использующими в этих целях свое влияние на известные прослойки трудящихся, надзору за деятельностью этих объединений должно быть уделено серьезное внимание. Между тем в адморганах это дело находится часто в руках технических сотрудников, недостаточно ориентирующихся в тех важнейших политических задачах, которые преследуются этой работой. В результате адморганы допускают положение, при котором религиозные объединения в своей деятельности выходят за пределы, установленные для них законом, предъявляя тенденцию участвовать в общественной жизни, иногда прикрывая нарушение закона «желанием содействовать мероприятиям советской власти». Каждая ошибка, допущенная адморганами в этом вопросе, широко используется церквами для усиления своего влияния на массы и подрыва авторитета советской власти».

    Так заканчивался 1929 год, похоронивший идею демократизации и усовершенствования законодательства о культах.

    Начавшийся 1930 год характеризовался продолжением «натиска» на религию и церковь. На местах партийные и советские работники, стремясь ускорить процесс «изживания религии», прибегали повсеместно к незаконным административным мерам: закрывали церкви, изымали культовое и иное имущество, арестовывали служителей культа и не допускали их на «свою» территорию, снимали колокола и изымали у верующих иконы из домов, запугивая введением специального налоги на них.

    Комиссия  не могла долго «игнорировать» требования местных партийных и советских органов, которым даже закон 1929 г, показался недостаточно жестким. Под давлением сложившихся обстоятельств она на заседании 6 февраля 1930 г. принимает решение: «Признать, что в связи с развертыванием кампании по закрытию молитвенных зданий закон об отделении церкви от государства от 8 апреля 1929 г. подлежит пересмотру в сторону упрощения процесса закрытия и увеличения радиуса прихода». Тогда же право окончательного решения вопроса о закрытии культовых зданий было передано краевым и областным Советам, что, конечно, развязывало «местную инициативу» и вместе с тем в значительной степени ограничивало возможности Комиссии по контролю за соблюдением законов, превращало ее в «регистратора» и «свидетеля» процесса «изживания религиозности».

    Еще одним откликом на «злобу дня» стало  постановление ЦИКа и СНК СССР «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений» (11.02.30 г.), принятое, как утверждалось в документе, в «целях борьбы с попытками враждебных элементов использовать религиозные объединения для ведения контрреволюционной работы» Правительствам союзных республик было предложено при регистрации органов церковного управления исключать из них «кулаков, лишенцев и иных враждебных советской власти лиц» и отказывать в регистрации тем религиозным объединениям, где не соблюдено данное условие.

    К весне 1930 г. ситуация в «религиозном вопросе» была критической. Уже нельзя было «не замечать», что коллективизации повсеместно сопутствовало «раскулачивание» служителей культа, неправомерное закрытие церквей и молитвенных домов. На духовенство и наиболее активных верующих обрушились судебные и внесудебные расправы. Это вызвало в ряде районов страны волну недовольства и возмущения и верующих и неверующих. Как отмечалось в информациях работников НКВД с мест, нередко они носили «характер массовых выступлений», в которых принимали участие «середняки, бедняки, женщины, демобилизованные красноармейцы и даже представители сельских властей».

    О нарастании в обществе настроений в  поддержку и защиту попираемых религии и церкви НКВД сообщал в высшие государственно-партийные инстанции:

    «Поступившие  от административных управлений краев  и областей сведения о подъеме антирелигиозного настроения, связанные с сообщением о чрезвычайно быстром темпе коллективизации сельского хозяйства, прекратились одновременно с прекращением преувеличенных сведений о все ускоряющемся темпе устремления широких середняцких масс в колхозы, под очевидным влиянием начавшейся ликвидации перегибов. Если осенью 1929 г, и прошлой зимой сводки пестрели донесениями об огромном количестве постановлений общих собраний граждан о ликвидации религиозных обществ, закрытии зданий культа, запрещении колокольного звона, то с февраля—марта текущего года мы имеем совершенно обратное положение- донесения из ряда мест говорят об отливе середняков из колхозов, сопровождающемся серьезным движением за открытие церквей, возвращение снятых колоколов, освобождение высланных служителей культа. Если до этого в административные отделы поступило большое количество ходатайств об оформлении закрытия церквей, то теперь усилилось поступление заявлений с просьбой об открытии церквей, о разрешении религиозных шествий и т. п.».

    Из  всего этого становится понятным, почему в известном постановлении ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении» (14.03.30 г.) содержится требование «решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке». Не остался в стороне и ВЦИК, направивший в адрес местных органов власти секретный циркуляр с осуждением административных перегибов. Сколь ни широко была распространена практика административного давления на религиозные организации, все же нельзя не видеть, что и тогда, в чрезвычайно сложных обстоятельствах, в партии и государственном аппарате были силы, выступавшие против деформации ленинского учения о социализме, делались попытки привлечь внимание руководства партий и страны к неблагополучной обстановке в государственно-церковных отношениях, к ошибкам антирелигиозного движения. И роль Комиссии здесь была очень заметна, После того как в 1930 г. были упразднены союзные, республиканские (в том числе и автономные) Наркоматы внутренних дел, Комиссия оставалась единственным государственным органом, на который возлагалась «обязанность общего руководства и наблюдения за правильным проведением в жизнь политики партии и правительства в области применения законов о культах на всей территории РСФСР». Аналогичные Комиссии образовывались при Президиумах ЦИКов АССР, краевых и областных -исполкомов, горсоветов, а при необходимости — районных исполкомов. Как правило, их возглавлял один из членов Президиума, а в состав входили представители прокуратуры, органов просвещения и отделов народного образования, других заинтересованных ведомств и организаций. В практической деятельности центральная и местные комиссии по вопросам культов руководствовались инструкцией «О порядке проведения в жизнь законодательства о культах», в которой были определены их права и обязанности. В частности, им предоставлялось право давать разъяснения советским и иным органам по «религиозным вопросам», рассматривать жалобы верующих и вести общий учет религиозных объединений и одновременно требовать от них предоставления статистических, финансово-хозяйственных и иных необходимых сведений, отменять постановления местных и центральных органов власти и заслушивать их на Комиссии по вопросам культов. Ведомства и организации республики к тому же обязывались предварительно согласовывать с Комиссиями все планируемые мероприятия, так или иначе связанные с деятельностью религиозных объединений, а постановления и требования Комиссий были обязательны для них. Но, как мы уже показали выше, реализовывать свои права и обязанности Комиссии приходилось в очень сложных обстоятельствах, сталкиваясь с противодействием и в центре и на местах, да и просто с игнорированием со стороны партийно-советского аппарата. И все же Комиссия боролась. Можно в подтверждение этого охарактеризовать некоторые из направлений ее деятельности.

    Соприкасаясь  с реальной религиозной обстановкой  в стране, анализируя информацию с мест о практике проведения в жизнь положений и норм постановления «О религиозных объединениях», Комиссия оперативно информировала центр о выявляемых нарушениях, вносила предложения по урегулированию конфликтных ситуаций. Так было, когда в районах «сплошной коллективизации» в отношении служителей культа применялись такие противозаконные меры, как «раскулачивание», выселение с места жительства, посылка на лесозаготовки и другие трудовые повинности, чрезмерное налогообложение. Комиссия настояла на принятии специального циркуляра в адрес местных советских органов, в котором осуждалась подобная практика и предписывалось не принимать «вопреки законам никаких мер, специально направленных против служителей культа, и чтобы не допускалось действий, связанных с оскорблением чувств верующих».

    И действительно, на какое-то время процесс закрытия церквей и молитвенных зданий несколько приостановился. Комиссия отменяла несправедливые решения. Только в Московской области к июню 1930 г. верующим было возвращено 545 культовых зданий, так было и в ряде городов: Вятке, Чите, Ленинграде, Ярославле, Нижнем Новгороде, Казани, Свердловске и т. д. Нередко Комиссия обязывала местные власти привлекать к уголовной или административной ответственности должностных лиц, нарушивших закон.

    Комиссия, как никакой другой орган, могла оперативно оценить, какие из принимаемых законов, инструкций и циркуляров, регулирующих сферу деятельности религиозных организаций и духовенства, требуют срочной корректировки или даже отмены. И об этом она вносила свои предложения в центральные органы.

    Специальным циркуляром Наркомфина, устранял волюнтаризм  и «местное творчество», в действовавший  ранее порядок налогообложения  были внесены изменения: определен точный перечень обязательных платежей и их размеры; возвращались религиозным обществам ранее излишне начисленные суммы платежей; не допускалось до особого решения исполкома местного Совета опечатывание молитвенных домов и наложение штрафов и ареста на имущество членов религиозного общества за неуплату налогов в срок.

    Комиссия  была органом, куда стекались многочисленные жалобы и обращения верующих и духовенства в связи с нарушениями законодательства о культах Собранные все вместе, они свидетельствовали о том, что речь идет не о частных фактах нарушения законов, в установившейся практике беззакония в отношении верующих и религиозных организаций. Многие из жалоб Комиссия направляла для проверки и реагирования в центральные партийные и советские инстанции, в правоохранительные органы. По многим она вела многолетнюю переписку с местными властями, пресекая или предотвращая их незаконные действия. Немало из них П. Г. Смидович, многие годы работавший бок о бок с М. И. Калининым - председателем ВЦИКа, передавал ему их, что называется, напрямую, ища поддержки и соучастия в разрешении. Отличительная черта письменных обращений П. Г. Смидовича - правдивость информации, отсутствие какого-либо стремления «смазать» ситуацию, приукрасить реальность. В мае 1930 г. П. Г. Смидович принимал председателя Центрального духовного управления мусульман в Уфе муфтия Р. Фахретдинова, который представил доклад о ситуации, сложившейся в мусульманском культе. В нем сообщается о закрытии мечетей, о наложении непосильного налога, штрафах и арестах за их неуплату, о «раскулачивании» служителей культа, их высылке на принудительные работы, арестах, конфискации личного имущества, об изъятии у верующих Корана и других религиозных книг, запрещении молитвенных собраний и т. д.

    И хотя властных полномочий для положительного разрешения подобных обращений у «всесоюзного старосты» к тому времени явно не хватало, а авторитет «партийных установок» был несравненно выше законов государства, все же М. И. Калинин как в этом, так и в других эпизодах вступался за верующих. Вполне соглашаясь со П. Г. Смидовичем о необходимости «опираться» на партийные органы, М. И. Калинин сам обращается «по инстанциям», с просьбой в «партийном порядке» рассмотреть ситуацию в «религиозном вопросе».

    Комиссия  информировала директивные органы о манипуляциях со статистикой, получивших широкое хождение в краях и областях республики в целях сокрытия фактов администрирования. Убедившись, что доставшаяся от НКВД в 1930 г. религиозная статистика не отражает реального положения, она стремилась провести полный учет всех действовавших религиозных объединений, потребовав от республиканских (автономных), краевых и областных комиссий предоставления отчетов. Однако Комиссия столкнулась с рядом трудностей. Местные органы под всяческими предлогами не давали такой отчетности, или представленная ими статистика вызывала серьезные сомнения в ее достоверности, чаще всего в ней не указывались те культовые здания, которые были закрыты административным путем, в обход существующего порядка. Информируя о создавшейся ситуации ЦК ВКП(б) (декабрь 1933 г.), Комиссия привела следующий пример. В 1931 г. в Ленинградской области было учтено 2343 общества, а в 1932 г. их оставалось уже 1988, т. е. уменьшение составило 355 единиц, тогда как за этот период ВЦКом было утверждено закрытие лишь 32 церквей. Таким образом, только за год в области, по существу, беззаконно закрыли 323 молитвенных здания.

    К сожалению, такое соотношение «законной» и «незаконной» практики характерно было и для многих других регионов РСФСР. Пыталась Комиссия и непосредственно воздействовать на республиканские (автономные), краевые и областные Советы и их комиссии по культам. В этих целях ввела практику заслушивания на своих заседаниях наиболее «отличившихся». В декабре 1932 г., к примеру, отчитывался Горьковский крайисполком, который за 1930—1932 гг. закрыл 305 молитвенных зданий, из которых, по рассмотрению жалоб верующих, ВЦИК постановил вернуть как незаконно закрытые — 119.

    И все же, как ни стремилась Комиссия выправить ситуацию в религиозной  сфере, ей этого не удавалось. Начиная с 1933 г. ее правозащитные усилия все чаще становятся лишь эпизодами, которые тут же «перекрывались» все новыми и новыми отступлениями (зачастую вынужденными) перед теми силами в государственно-партийном аппарате, что ориентировались в решении «религиозного вопроса» на административный диктат. К примеру, в феврале 1933 г. Комиссия по настоянию представителя ГПУ приняла постановление «О состоянии религиозных организаций». В нем утверждалось, что перед лицом «консолидирующегося контрреволюционного актива в рамках религиозных организаций» необходимо «удвоить бдительность», «провести решительную линию по сокращению возможности влияния служителей культа в массах трудящихся». Подобные призывы «переводились» органами власти на местах в действия по сокращению числа религиозных обществ и групп, монастырей, духовных учебных заведений, по ограничению деятельности служителей культа. Одновременно все они в большей степени оправдывали насаждавшиеся в обществе подозрительность и враждебность в отношении духовенства. В этих условиях деятельность местных Комиссий все более свертывается, они превращаются в бюрократическую инстанцию, лишь «проштамповывающую» решения местных властей по закрытию культовых зданий, придавая видимость законности этим решениям.