Узкое и широкое определения терроризма смертников

  В отличие  от ливанского и палестинского терроризма смертников, где исполнителями атак становились добровольцы, ситуация с РПК полностью противоположная. Все смертники избирались и назначались напрямую высшим руководством. Им не предоставлялось выбора. Более того, в отдельных случаях имело место прямое психологическое принуждение под страхом немедленной смерти. Одна из избранных женщин – членов организации (Туркан Адияман), отказавшаяся стать смертником, была казнена в присутствии другой девушки, которой в свою очередь была предложена та же «высокая честь». Ею оказалась 18-летняя Лейла Каплан, в ноябре 1996 года взорвавшая Управление сил быстрого реагирования полиции в турецком городе Адана (исходом атаки стала смерть трех полицейских и ранение двенадцати человек, включая восемь офицеров)[106].

  Терроризм смертников служил новым  способом привлечения  внимания к проблемам  курдов и возрождения  массовой поддержки  организации в  случае неадекватных действий центральной  власти (возврату к  политике массовых репрессий). Миа Блум обращает внимание на ту закономерность, что террористические акты курдов коррелировали со временем европейского вмешательства в турецкую политику по вопросам соблюдения прав человека[107]. В террористической кампании 1999 года к этим задачам добавилась дополнительная цель – предотвратить казнь лидера партии Абдуллы Оджалана, арестованного турецкими спецслужбами в Кении. Из-за международного давления Турция, претендующая на членство в Евросоюзе, сочла благоразумным заменить приговор о смертной казни на бессрочное заключение в изолированной тюрьме на острове Имралы. Сам Оджалан давал повод для смягчения приговора. На суде он принес извинения семьям погибших турецких солдат и признал, что вооруженная борьба курдов была ошибкой[108]. Его официальное осуждение атак смертников сыграло решающую роль в отказе его последователей от подобной тактики.

  После потери лидера и безуспешности  террористической тактики  РПК, принципиально  не отказываясь от вооруженных отрядов (эмигрировавших в Северный Ирак), отреклась от насильственных действий и попыталась путем двухэтапной  реорганизации трансформироваться в легальную политическую партию, выступая в качестве представителя интересов курдского населения Турции. Прежняя РПК формально была распущена в ноябре 2003 года.

«Черные вдовы» чеченского джихада

  С июня 2000 года местный  терроризм смертников появился на российском Северном Кавказе.

  После распада СССР в 1991 году, радикальной  смены идеологического  курса и ослабления федеральной власти в Москве процессы дезинтеграции затронули  и Российскую Федерацию. Чеченская Республика, охваченная националистическим подъемом, в 1992 году заявила о своем одностороннем выходе из состава Российской Федерации, что привело к двум чеченским войнам в 1994–1996 годах и 1999–2000 годах. Первая чеченская война проходила под знаменем национализма и защиты независимого светского государства. Однако под влиянием внешней спонсорской поддержки из стран Персидского залива и Ближнего Востока, способствовавшей не только возрождению исламских институтов (существовавших в советские времена в полуподпольном состоянии), но и внедрению нетрадиционного для республики ислама в форме ваххабизма[109], стала происходить постепенная исламизация националистического движения в Чечне. К тому же некоторые ветераны советско-афганской войны, исповедующие радикальный ислам ваххабитского толка, такие как саудовец эмир Хаттаб, устремились в Чечню как новое поле битвы с неверными против угнетения мусульман. Исламизации подверглась идеология, символика и даже имена полевых командиров чеченского сопротивления. К примеру, герой первой чеченской войны Шамиль Басаев, лидер чеченских сепаратистов и разработчик самых громких террористических актов в России последнего десятилетия, принял новое имя Абдулла Шамиль Абу Идрис[110].

  После окончания регулярных боевых действий и  установления прочной  власти федерального центра в Чечне  в 2000 году боевики  чеченского националистического движения перешли к партизанской тактике и методам террористической войны. При этом лагерь чеченских сепаратистов не был единым. Наряду с ваххабитскими группировками против Российской армии и местных сил безопасности воевали националисты, исповедующие традиционный ислам[111]. Идеологические различия обусловили неодинаковость тактик вооруженного сопротивления, принятых в разных лагерях сепаратистов. Стоит особо отметить, что за внедрение терроризма смертников и подготовку всех атак смертников до гибели Басаева был ответственен лагерь воинствующих ваххабитов. Ваххабизм предоставил идеологическое обоснование и этическую легитимацию такой формы борьбы с противником. В начале 2000-х годов Басаев объявил о создании подразделения смертников под названием «Риядус Салихийн» («Сады праведных»), которое не отражало какую-то единую структуру, но было скорее вывеской, под которой лидер экстремистов объявлял о своей причастности к подготовке атак смертников.

  Во  многих отношениях терроризм  смертников в Чечне  необычен. Во-первых, для него характерен очень высокий  процент женщин –  исполнительниц атак смертников. Специалисты  в области психиатрии и психологии Анна Спекхард и Хапта  Ахмедова, проводившие специальные исследования чеченского терроризма смертников, подсчитали, что женщины-смертницы принимали участие в 22 из 27 террористических операций с участием смертников (с июня 2000 по май 2005 года). Их доля среди смертников составила 43 % (47 из 110 человек)[112]. Более того, его начало было отмечено первой атакой, осуществленной смертницей – Хавой Бараевой, сидевшей за рулем грузовика, взорвавшегося у штаб-квартиры омского ОМОНа в селении Алхан-Юрт. Российская пресса окрестила исполнительниц атак смертников «черными вдовами», поскольку многие из них были чеченскими женщинами, потерявшими в ходе войны своих мужей, братьев и других родственников.

  Несмотря на участие арабских волонтеров и бывших «афганцев» в боевых действиях чеченского националистического движения, терроризм воинствующих ваххабитов в Чечне не вышел за рамки регионального. Ш. Басаев выказывал стремление к освобождению всего Кавказа от власти федерального центра России и создания на этой территории исламского государства с шариатским правом. Те же амбиции повторил нынешний лидер боевиков Доку Умаров, объявивший в 2007-м об упразднении независимой Ичкерии и основании исламского эмирата Кавказ, что осталось чисто декларативным актом[113]. Несмотря на то что деятельность экстремистов перешла через границы Чечни и затронула другие территории Северного Кавказа (Дагестан, Ингушетию, Кабардино-Балкарию, Северную Осетию), ее масштабы и идеологическое видение не достигли глобально-джихадистской модели. Задачи экстремизма чеченских повстанцев так и остались ограниченными целью национального освобождения и независимости от власти федерального центра.

  Идеологической  основой терроризма смертников в Чечне  стал воинствующий ваххабизм, рассматривающий  атаки бомбистов-смертников как достойную  форму мученичества и легитимирующий насилие против собратьев  по вере, не исповедующих радикальный ислам и не практикующих строгие формы единобожия, характерные для ваххабитов. Ваххабитская идеология расколола чеченское общество, проложив грань между более молодыми и более старшими поколениями. Суфизм, лежащий в основе исламской культуры чеченского общества, с его культом святых, особыми обрядами (зикрами) и почитанием глав суфийских братств, по ваххабитским представлениям, есть искажение первоначальной чистоты ислама, его еретическая форма, приравниваемая к доисламскому языческому невежеству (джихшиййа). Отсюда для ваххабитов характерна жестокость не только по отношению к внешним врагам, но и соотечественникам, следующим традиционному исламу.

  Поскольку большинство местного населения, исповедующего  традиционный ислам  суфийского толка, не принимает атаки террористов-смертников как приемлемый путь мученичества и обретения рая, в Чечне фактически не сложился культ мучеников, подобный ливанскому или палестинскому. Восхваление смертников характерно только для ваххабитской среды. Чеченские смертники никогда не оставляли свои завещания, обращенные к родному сообществу и врагам, кроме одного исключения[114]. В сравнении с палестинским терроризмом смертников, получившим практически всеобщее признание в родной социальной среде и ставшим восхваляемым в качестве формы мученической смерти, соответствующей исламским идеалам, чеченский терроризм смертников как был, так и остался маргинальным явлением, не одобряемым местной общественностью. Однако ученые указывают на то, что сложная политическая обстановка в Чечне, жестокие меры по пресечению экстремистского подполья (включая похищение членов семей боевиков[115]), постоянные «зачистки» и контртеррористические операции, зачастую приводящие к арестам, пыткам и шантажу гражданского населения, создают благоприятную почву для обращения пострадавших к радикальному исламу и переходу на позиции сепаратистов.

  ^115 116

  Что касается объектов покушений, то из 28 террористических операций с участием смертников, осуществленных с июня 2000 по июль 2005 года, 10 были нацелены на военные объекты, 4 – на про-московские правительственные  учреждения и официальных лиц правительства Чечни, 14 – на гражданские объекты (из них 8 произошли в Москве)[116]. В первые два года атаки смертников происходили только в Чечне и были нацелены на российские военные базы. Но после укрепления их защиты и установления повышенных мер безопасности в Чечне террористы все чаще стали действовать за территорией республики, перенеся свои действия на весь Северо-Кавказский регион. С 2002 года (захвата заложников на Дубровке («Норд-Ост»), в котором участвовали 19 женщин с «поясами шахидок») чеченские боевики нацелили острие своих атак на столицу России. В 2003–2004 годах был достигнут пик интенсивности чеченского терроризма смертников. Множество террористических актов в этот период произошло в Москве. Пятого июля 2003 года у входа в аэропорт Тушино, где проходил рок-фестиваль «Крылья», взорвались две смертницы, что привело к гибели 15 человек и ранению 50. Пятого декабря того же года террористка привела в действие «пояс смертника» у гостиницы «Националь». Шестого февраля следующего года был взорван вагон электропоезда в московском метро между станциями «Павелецкая» и «Автозаводская» (погибли более 40 человек, около 100 раненых). Двадцать четвертого августа одновременно в двух областях (Тульской и Ростовской) потерпели крушение пассажирские самолеты Ту-154 и Ту-134, что привело к гибели 60 человек.

  Несмотря  на принятие в апреле 2009 года правительством РФ решения об окончании 10-летнего  «режима контртеррористической операции» в Чечне, что подразумевает выведение 200-тысячной группировки внутренних войск из Чечни и возвращение ее к режиму мирной жизни, в прошлом году возник новый всплеск терроризма смертников на Северном Кавказе. В частности, летом было совершено покушение на президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова, ответственность за которое взял Доку Умаров и возрожденные им бригады «Риядус Салихийн». Судя по сообщениям из прессы, в самой Чечне в 2009 году произошло не менее 10 атак смертников, при этом среди бомбистов была только одна женщина[117].

Аль-Каида  и глобализация терроризма смертников

  На  протяжении почти  двух десятилетий XX века (1980-1990-е годы) феномен террористов-смертников носил локальный характер. В конце 1990-х произошла его трансформация в глобализированную форму. Исламистская культура мученичества стала отрываться от конкретных региональных конфликтов между мусульманами и немусульманами, тяготея к идеологии всемирного противостояния: Запада, олицетворяющего мировое безверие (куфр), и мира ислама, хранящего истинные ценности единобожия. К концу XX века все более ясные очертания стал приобретать феномен движения глобальных джихадистов, представленных различными экстремистскими группировками, исповедующими радикальный ислам. Объединяет их общее самосознание: даже если они принимают участие в боевых действиях в конкретном локальном конфликте, квалифицируемых как ведение джихада, свою «священную миссию» они воспринимают в глобальных масштабах.

  Истоки  глобального джихадизма ведут свое начало от гражданской войны  в Афганистане  и движения муджахидов 1980-х годов. Вторжение советских войск для поддержки местного коммунистического режима вызвало резонанс во всем мусульманском мире и привело к притоку добровольцев из множества арабских и мусульманских стран для участия вджихаде против экспансии Советского Союза, несущей атеистическую, а значит, враждебную исламу идеологическую систему ценностей. «Арабские афганцы», прошедшие школу джихада и получившие серьезный военный опыт, составили ядро слабо структурированной и децентрализованной транснациональной организации, ставшей главным агентом интернационализации исламистского терроризма смертников. Эта организация широко известна под именем Аль-Каиды. Поставив на колени одну безбожную империю (так был воспринят вывод советских войск из Афганистана в 1989 году), афганские муджахиды обратили свой взор в сторону Запада, чье доминирование в современном мире было оценено как важнейшая угроза реализации проекта по возрождению исламской цивилизации. Вернувшись в родные страны, они сформировали костяк региональных радикальных движений, пропагандирующих антизападную идеологию и оппозиционных местным правительствам. Часть из них составила ядро будущего «интернационала» глобальных джихадистов, в 1990-х годах учредивших свою штаб-квартиру в дружественном Афганистане, власть в котором к тому времени пришла к местному фундаменталистскому движению Талибан.