Кризис Европейской культуры в политических произведениях О. Шпенглера.

     Оглавление

     Оглавление 2

     Введение. 3

     Политические произведения О. Шпенглера. 9

     Заключение. 14

     Список литературы 15 

     Введение.

     «Но век, нас воспитавший

       находит некое  злобное удовольствие  в пессимизме:

       он барахтается  в нем

       осушает свою чашу  и сжимает мир  таким образом,

     что ничто возвышенное  не сможет устоять.

     От  этого века нам  достался только поток  злобы». 

     Х. Ортега-и-Гассет «Анатомия рассеянной души»

     1. Историки, размышляя о состоянии европейского общества начала ХХ века, обычно характеризуют его как кризис европейской культуры, в первую очередь это связано с ощущением  потери традиций, страхами перед войной и «большевистской» угрозой. Еще больше это настроение обострилось после того, как спустя несколько десятков лет мирной и сытной жизни разразилась Первая мировая война, когда европейцы узнали, что есть война в ХХ веке. И современный взгляд с позиции начала ХХI века обычно смотрит на него как на век кровавых войн и трагедий, как многие и предсказывали в начале того самого века.

     Для людей выросших до 1914 года, контраст состояния общества, образа жизни  и т. д. с началом войны и  после войны был столь велик, что многие из них… по крайней мере жители Центральной Европы, вообще отказывались признавать неразрывную  связь с прошлым¹. Ощущение конца стало всеобщим. Но была и другая точка зрения: связь с прошлым прямая; О. Шпенглер приводит слова Меттерниха, сказанные в 1820 году: «Я явился на свет или слишком рано, или слишком поздно; сейчас я чувствую себя ни на что не годным. Раньше я наслаждался бы временем, позже я послужил бы для того, чтобы строить вновь; сегодня я трачу свою жизнь на то, чтобы подпирать ветхие здания. Мне следовало родиться в 1900 году и видеть перед собою двадцатое столетие… моя самая сокровенная мысль состоит в том, что Европа находится в начале своего конца. Решившись погибнуть вместе с нею, я сумею исполнить свой долг. Новая Европа, с другой, еще только возникает; между концом и началом будет хаос»².

     Картины изменений: отживающие ценности, новое искусство (футуризм например), технические достижения, социально-экономические катаклизмы, ускорение истории, новый облик войны и страх перед «большевизмом» все это способно было вызвать пессимизм. Часто историки выделяют 1916 год, когда осознается вся тягота войны, а главное ее бессмысленность, к власти приходят левые партии, усиливается социалистическое движение, силу которого объясняют как протест войне: «бессмысленные войны заменить кровавыми муками рождения нового…»³. Сильное влияние оказала на общественные мнения и настроения октябрьская революция в России.

       Понимание происходившей культурной трансформации можно углубить, если обратиться к психологическим объяснениям. Что происходило с отдельным человеком…«Если прежде человек был в значительной мере растворен в системе традиционных групп, местных, религиозных и иных связей, то теперь он оказывался один на один с миром и потому ощущал утрату своего места в социуме, потерю самого смысла существования. «Ему угрожают, – писал   известный психоаналитик Э. Фромм, – мощные силы, стоящие над личностью, – капитал и рынок. Его  отношения с собратьями, в каждом из которых он видит возможного конкурента, приобретали характер отчужденности и враждебности. Человек подавлен ощущением свой ничтожности и беспомощности».

     Люди  по-разному реагируют на разрушение привычных социальных взаимоотношений, в том числе и деструктивно. Человек может искать замену исчезающим связям, некую внешнюю силу (псевдообщество) в виде государства, нации, движения, вождя или идеи, с которыми он мог себя идентифицировать. Такую  реакцию самоотречения Э. Фромм  характеризовал как «садомазохистскую», поскольку она соединяет в  себе стремление господствовать над  слабым и рабски покоряться высшим и сильным. Все это может сопровождаться специфическим бунтарством, однако, направленным не против господства как такового, а на подчинение новой, более сильной власти, иррациональной воле или «естественному закону». Другой тип агрессивной реакции – разрушительность, нацеленная не на подчинение, а на уничтожение объекта как части мира, в котором человек чувствует себя одиноким и униженным. Возможна также реакция «автоматизирующего конформизма», превращения человека в запрограммированную машину, действующим по общественным стандартам и шаблонам, по предписанным ему нормам, но с сохранением иллюзии, что решения принимаются им самим, свободно. В результате подавляется способность к критическому мышлению и действию, а страх, одиночество и бессилие вытесняются ценой роботизации личности и ее растворения в массе»⁴. Эти разработанные психологические реакции могут в какой-то мере объяснить, как мог возникнуть тоталитаризм, фашизм, собственно то, что возникло на переломе времен и, возможно, и было рождено кризисом культуры и стало его апогеем…

     Обычно  выделяются две черты духовного  кризиса культуры: это разочарование  в либерализме и рационализме, этих двух основных детищ европейской культуры, то на чем основывались все представления о прогрессе. Эти европейские ценности были поставлены под сомнение и возможно, глубже всех это сделал Ницше; В философии: феменологическое направление, популярный экзистенциализм во Франции и Англии возникают на отрицании рациональности, прогресса…

     Когда на глазах одного-двух поколений кардинально меняется образ жизни, старые ценности рушатся, человек начинает искать причины в первую очередь культурного, духовного порядка. Начинается рефлексия. История становится чем-то, что может объяснить изменения, начинается поиск связей с прошлой культурой. Прошлая эпоха становится объектом исследования, когда возникает что-то новое. Появляется стремление вывести единые тенденции, которые оказались самоубийственными; например рационализм, европейская деятельность, даже христианские ценности. У Ницше именно «демократизм христианства с его равными правами и защитой слабых и угнетенных приводит к анархиям и революциям».

     2. Тексты, популярнейшего в Германии в начале ХХ века О. Шпенглера можно рассмотреть как воплощение в частном, индивидуальном ракурсе общих для всей Европы духовно-культурных проблем. Даже исходя только из того факта насколько сильно были популярны его произведения, можно принять, что его мысли были созвучны его поколению. Другой, английский историк сказал о популярности «Заката Европы»: «Конечно, поводы для страхов были всегда, но не было чувства, что грозят рухнуть самые основы мира… Работа Шпенглера стала сигналом тревоги для бесчисленного множества людей. Это не означает, что все читатели прославленной книги разделили мнения и взгляды автора. Но благодаря ей читатели, некогда еще полностью находящиеся во власти безрассудной веры в прогресс, прониклись мыслью, что гибель современной цивилизации – это уже не просто страшный призрак»⁵. Первый том «Заката Европы» (вышел в 1917 г.) выдержал за 1921-1925 годы 35 изданий, сразу приобрел налет сенсационности. О. Шпенглер тогда говорил: «Я увидел современность – грядущую мировую войну – в современном свете. Это уже не была единственная в своем роде констелляция случайных, зависящих от национальных настроений, личных влияний и экономических тенденций, фактов, на которых историк с помощью какой-либо причинной схемы политического или социального характера создает видимость единства и объективной необходимости: это был тип исторического стыка времен, занимавшего биографически предопределенное в ходе столетий место в точно очертанных границах большого исторического организма»⁶. На часто отмечаемую черту Шпенглера – фатальность (рок, судьба, определяемая прасимволом, неизменной сущностью), пронизывающую его работы, также можно взглянуть как защитную реакцию на необъяснимость провала прогресса, казалось, так прочно покоившегося на рационализме. И отношение к рационализму: он разделяет рассудок и интуицию ( сам он пользуется методом аналогий ); и рассудок у него предстает разрушительным, убивающим началом, так как он расчленяет и, познавая, убивает. (отсюда будет его понятие становление как жизни и расцвета, а ставшее – смерть, которая приходит как только начинается анализ прошлого рассудком). Эти глубокие основы его философии нельзя ли интерпретировать как индивидуальное проявление того же кризиса европейского рационализма, ухода старых духовных ценностей или просто как реакцию на новый реальный мир, оказавшийся далеким от утопий, к которым стремились европейцы, генерируя идеи свободы, равенства и т. д…

     Пару  штрихов к его портрету. Шпенглер был мизантроп, холоден, до конца жизни он так и остался одиноким, не умея проявлять теплые чувства; антипатия к людям – вот еще одна его черта. «Вместе с тем, его чувственность подчас приобретала болезненную, едва ли не патологическую окраску. Даже один вид неудачного в архитектурном отношении здания мог вызвать у Шпенглера физические страдания, а то и слезы. Его часто мучили головные боли…»⁷. Он пару раз впадал в беспамятство и забывал адрес своего дома.

     В Германии он был особенно популярен, возможно, поэтому, фашисты не избавились от него, когда он отказывался их поощрять… Как бы там ни было эта популярность оставила след на его жизни, «налет сенсационности» всегда сопровождал имя Шпенглера, «пророк»… Он был интересен, Т. Манн говорил о нем, не скрывая эмоций: «Ну, был бы он циничен, как дьявол! Но он всего лишь фатален. Он не нашел ничего лучшего, как назвать предшественниками своих гиеноподобных пророчеств Гете, Шопенгауэра и Ницше. Это были люди. Он же всего лишь пораженец гуманизма»⁸.

     В каком-то смысле Шпенглер, все же последователь  этих людей. Но «пророком» был скорее Ницше, Шпенглер же стал отражением своего времени, главных идей. Разочарование в демократии, либерализме, во всем к чему так тяжело шел прогресс рациональности, стало всеобщим. Х. Ортега-и-Гассет писал в 1912 году: «Но если посмотреть в глаза нашей потаенной сущности, мы обнаружим, что почти не интересуемся ни одним из главных движущих мотивов второй половины прошедшего века. Та грубая демократическая эмоция – если в буржуазной манере интерпретировать демократию – настолько не имеет сейчас жизненной силы, что не способна даже поднять руку. Да и социализм, обещавший плодотворное будущее, остается неподвижным, как будто что-то препятствует полному распрямлению его внутренних пружин: дело в том, что он сохраняет много демократического балласта и никак не освободиться от тяжелейшего груза материалистического фундамента»⁹. Усталость от разочарования и отрицания рождает ожидания действия, активности человеческого духа, преодоления – «Воля к власти». Идея «Цезаризма» ох как созвучна идеям сильного вождя-лидера, (ницшеанский «сверхчеловек» - стал идеалом, возможно диктаторы начала ХХ века так и чувствовали себя – «сверхчеловеками»).

     Основные  идеи Шпенглера не новы. Его антиевропоцентризм, своего рода преодоление докоперниковой системы миры: каждая цивилизация индивидуальна и самоценна; преодоление национальной истории – нельзя понять историю отдельной страны без общего контекста… - все эти идеи уже мелькали в текстах ни раз; его представления о цикличности культур уходят еще к античности (в молодости Шпенглер изучал Гераклита) и переходят в представления об органичности: рождение, расцвет, зрелость, упадок – что созвучно популярности биологии, дарвинизма у мыслителей начала ХХ века. Отсюда логично вытекает представление о цивилизации как об упадке, что в свою очередь было и у Канта, Гумбольдта – цивилизация как падение морали – то есть цивилизация не есть прогресс¹⁰. И завершит великий варварский закат Европейской цивилизации – «Цезаризм». Это уже более оригинально, но очень созвучно настроениям времени. Суть этого рассуждения ни в том, что Шпенглер не оригинален, а в том, что эти философские и исторические представления соединились в концепцию, которая отразила практически все стороны болезненных вопросов европейской цивилизации и Германии в частности… «Закат Европы» - это явление мучительной рефлексии западного человека, пытающегося понять, что он такое и к чему он пришел.

     Успех первого тома, небывалый ажиотаж  может свидетельствовать о том, что она определила идейную ситуацию в Германии тех лет. В течение 1919-1922 годов шла дискуссия по поводу книги, даже был выпущен специальный  выпуск «Логоса», где выступили с  критикой Шпенглера учеными-специалистами  разных областей, что имело обратный эффект, делало книгу еще более  популярной и волнующей. О. Шпенглер уловил в политическом развитии Европы новые тенденции, характерной чертой которых было «ужесточение жизни». Прежние идеалы были либо с хохотом брошены в бездну, либо отодвигались на задний план под агрессивным натиском толпы и вождей нового типа, циничных и аморальных. Старая Европа корчилась в предсмертных конвульсиях, распятая между коммунистическим Вельзевулом и фашистским Мефистофелем¹¹.

     Моя цель посмотреть  на произведения Шпенглера  как на отражение глубокого европейского кризиса, как его индивидуальное проявление конкретно в текстах  Шпенглера,  принимая во внимание, что  писал он во многом о Германии и в ее интеллектуальной и социальной среде, то скорее получится рассмотреть проблему культурного перелома в индивидуальном, в текстах Шпенглера, в его политических произведениях.

     Политические  произведения О. Шпенглера.

     Потрясение  конца 1918-1919 годов заставили Шпенглера  обратиться к политике.  С книги  «Прусачество и социализм», как считали младоконсерваторы, берет свое начало национальное движение в Германии. Шпенглер соединил старопрусский дух и социалистические взгляды и автоматически сделался хранителем традиции и провозвестником будущей немецкой нации. Подлинное несчастье для него не военное поражение, а революция¹².

     «Новые  формы мировой политики» (1924) и  «Годы решений» (1933) - два политических произведения, в которых О. Шпенглер излагает свое мнение по поводу наиважнейших тенденций в Европе и мире и судьбе Германии. Первое посвящено политическому владычеству Франции в Европе, которое подходит к концу, что объясняется естественными причинами, или по-другому истощенностью духа французской «расы», и активным призывом к завоевательной политике, к реализации немецкого потенциала: «нападение дает больше надежд на победу»¹³. Светлое будущее может реализоваться, если появится личность, будущее теперь только за сильной личностью. «Тем самым в будущем для Германии существует возможность, благодаря появлению выдающихся личностей, избежать всего, что представляется теперь безнадежным. В эпоху, когда судьбу воплощают в себе индивиды, а не безличные формы, даже побежденная и наполовину уничтоженная страна может в один день подняться и обрести огромное значение…»¹⁴. По Шпенглеру идея личности, «цезаризма» всеобъемлюща. От нее зависит судьба каждой нации, будет она жить или ее уничтожат; мировая политика перестает быть бездушной системой форм, это поле для личности и ее планов.