Мифы истории

Как создается  этот миф, в каких условиях, кем  являются его создатели и какие цели они перед собой ставят, в чем состоит внешнее содержание мифа и каков его глубинный смысл, каким образом он распространяется и как воспринимается самой широкой аудиторией, как он влияет на этническую идентичность, на формирование этнической символики и как используется в этнополитике - все это далеко не праздные вопросы, имеющие самое непосредственное отношение к нашей сложной действительности. Ведь как давно установлено специалистами, в своих поступках человек руководствуется не столько внешними обстоятельствами и фактами внешней объективной действительности, сколько тем, как он воспринимает эти обстоятельства и эту действительность. А это восприятие далеко не всегда бывает полностью адекватным. Если этот постулат справедлив по отношению к отдельной личности, то в еще большей мере он справедлив по отношению к группе, ибо групповое восприятие мира, основанное на коллективных идеях, сплошь и рядом отличается чертами иррационализма. И это находит свое выражения в тех представлениях о своих этногенезе и этнической истории, которые бытуют в самых широких массах. Все это требует самого внимательного изучения, ибо в мифах, во-первых, отражаются наиболее болезненные для конкретных народов моменты нашей действительности, а во-вторых, содержатся представления о предпочтительном решении такого рода проблем, претензии данной группы на особое место в политической структуре мира и стимулы к этнической мобилизации во имя достижения поставленных целей. Вот почему современная этнополитология не в праве игнорировать такого рода иррациональные представления.

Изучая идеологию современного национализма, нельзя забывать о том, что мы имеем дело с обществом грамотных людей, которые черпают свои знания об истории из школьных учебников, художественной литературы, средств массовой информации (поэтому расхожее представление о “генетической памяти” является мифом). А вся такого рода продукция создается профессиональной интеллигенцией. Мало того, при анализе ситуации в многонациональных государствах, каким был СССР и каким остается Россия, следует иметь в виду двоякую сущность этих профессионалов, которые представляют, с одной стороны, доминирующую нацию (в нашем случае русских), а с другой, все иные этнические группы. В зависимости от самых разных факторов (политической ситуации, особенностей межэтнических взаимоотношений, демографических тенденций и т.д.) эти интеллектуалы могут выдвигать и пропагандировать разные этноцентристские исторические версии, весьма по-разному трактующие одни и те же события прошлого.

Кроме того, представляется необходимым проводить  четкую грань между профессионалами (лингвистами, историками, этнографами, археологами) и журналистами, писателями, другими деятелями художественной культуры или учеными-специалистами, чья профессиональная деятельность связана с иными областями  науки. Если первые, создавая этноисторические конструкции, так или иначе ограничивают себя рамками определенных методических приемов и в силу профессиональной подготовки вынуждены обуздывать свою фантазию, то для вторых таких сдерживающих начал не существует и они позволяют  себе самые невероятные построения, нарушающие все законы профессиональной науки. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Этнонационалистическая идеология

В тенденции  этнонационалистической версии истории  свойственна гигантомания. Ведь если только данный конкретный народ призван нести миру свет, то для этого он должен путешествовать по всему земному шару, не ограничиваясь каким-либо отдельным, пусть и крупным, регионом. Логически, рационально объяснить эту “страсть к перемене мест”, равно как и культуротворческую миссию данного народа, не представляется возможным. Поэтому этнонационалистическая идеология неизбежно должна прибегать к мистической, иррациональной аргументации. Такого рода аргументом и служит, в частности, идея мессианства. Ведь без нее никак нельзя объяснить, в силу каких причин именно данный народ в отличие от всех других обладает необычайными творческими потенциями и почему он обязан вести за собой все остальное человечество.

Из всего  культурного наследия особую ценность в глазах этнонационалистов имеют  письменность и государственность, которые, по мнению многих из них, и  делают народ “культурным”. Принцип  моноцентризма утверждает, что лишь один народ на земле мог изобрести  письменность и создать государственную  структуру. И для радикального этнонационалиста из этого однозначно следует, что  рассматриваемые достижения являются продуктом творческой активности именно его народа. Ведь главным методологическим орудием этнического национализма служит патриотизм, который заставляет трактовать все исторические события  в самом выгодном свете именно для своего народа к вящей его  славе. Вклад других народов в  сокровищницу человеческой культуры умаляется  или вовсе замалчивается. Как  правило, они оказываются безымянными  статистами и молчаливыми потребителями  тех достижений и ценностей, которыми их облагодетельствовал народ-культуртрегер. Тем самым, этнонационалистическая модель прошлого всегда содержит элемент  посягательства на чужое прошлое, чужих предков, чужие культурные достижения.

Другим  важным атрибутом этнонационалистического  подхода к истории является теория вырождения. Действительно, если после  столь героических усилий, которые  предпринял данный народ для того, чтобы облагодетельствовать мир, тот  все-таки оказывается весьма далек  от совершенства, то это требует  объяснения. В качестве последнего может выступать упадок “творческого духа” в отрыве от родины или  от основного массива своего народа, сложность приспособления к новой  природной среде, межрасовые или  межэтнические браки, нарушившие чистоту  культуры и опять-таки подорвавшие  “дух”, и т.д. В любом случае и  такого рода аргументы неизбежно  носят налет мистицизма.

В условиях серьезного этнополитического или  социально-экономического кризиса  этноцентристские версии прошлого создаются  и используются всеми - и теми группами, которым грозит распад, и теми, кто  выражает желание от них отпочковаться  и образовать новую общность. При  этом каждая этническая группа интерпретирует прошлое, исходя из своих вполне конкретных сиюминутных этнополитических целей. Этот ярко выраженный примордиалистский  подход включает следующие достаточно универсальные компоненты.

а) Утверждение  о необычайной древности, если не исконности, своих этнической культуры и языка в целом и на занимаемой ныне территории в особенности (миф  об автохтонности);

б) Стремление проецировать современные этнополитические границы как можно глубже в  прошлое и, насколько это возможно, максимально расширять территорию древнего расселения своей этнической группы, что также имеет отношение  к борьбе за землю (миф о прародине);

в) Безусловная  идентификация своей этнической группы с вполне определенным языком, который был якобы присущ ей изначально (миф о лингвистической преемственности). Иначе говоря, если переход с одного языка на другой и допускается, то не для своего, а для иных этносов, так как этот факт как бы понижает статус этноса;

г) Убеждение  в том, что территория своего этноса была областью формирования не только его самого, но и иных родственных или “дочерних” этнических групп, которые позднее отселились на другие земли (миф об “этнической семье”). Тем самым, свой этнос рассматривается по отношению к ним в качестве “старшего брата”, что, следовательно, позволяет ему претендовать на важные привилегии и делает эти претензии естественными и законными;

д) Стремление идентифицировать своих этнических предков с каким-либо славным народом, хорошо известным по древним письменным или фольклорным источникам (миф о славных предках);

е) Претензии  на исторический приоритет некоторых  культурных (письменность) или политических (государственность) достижений своих  предков по сравнению с предками соседних народов (миф о культуртрегерстве). Всем националистам представляется важным подчеркивать, что их предки были создателями древнейших государств, ибо наличие древнего государства  как бы легитимизирует претензии  на строительство своей государственности  в наше время;

ж) Преувеличение  степени этнической консолидации в  древности и сознательный недоучет роли родоплеменных делений и многокомпонентности формирующейся общности (миф об этнической однородности). Этим свой народ как бы обретает вечную жизнь;

з) Нередко конструируется образ иноземного врага, борьба с которым цементирует этнос и ведет к высокой степени консолидации (миф о заклятом враге);

и) Иногда во имя единства государства или  для усиления своей мощи, в частности, демографическим путем, националисты причисляют к своей общности и  иные этнические группы (миф об этническом единстве).

Изложенные  выше принципы являются наиболее характерными для этнонационалистических версий прошлого. Но они отнюдь не означают, что все эти версии, как капля  воды, похожи друг на друга. Напротив, сравнительный  анализ позволяет выделить несколько  разных моделей, которые имеют предпочтительное хождение у тех или иных народов. Для украинцев, например, характерна автохтонная модель, утверждающая, что их предки жили на Украине с  незапамятных времен. Русские националисты-неоязычники  предпочитают “модель блудного сына”, предполагающую скитания по всему миру с последующим возвращением на родину. Русские евразийцы делают упор на “государственную модель”, согласно которой Евразия в силу своего геополитического положения обречена быть политическим единством, будь то Тюркский каганат, Золотая Орда, Российская империя или СССР. Идеологам пантюркизма  более всего подходит “модель  Чингисхана”, делающая акцент на великие  подвиги предков-завоевателей. Тем  самым, ради славного прошлого они иногда готовы пожертвовать территориальными аргументами. Осетины пытаются совместить автохтонную модель с “моделью Чингисхана”, чтобы и территорию за собой закрепить, и славное древнеиранское прошлое  не потерять (“модель двуликого  Януса”). У казахов популярна  “модель перевоплощения”, которая  настаивает на их исключительно местных  корнях, несмотря на то, что население  раннего железного века отличалось от современных казахов и по физическому  типу, и по языку. Следовательно, эта  модель допускает смену языка  и физического типа. Наконец, было бы неверным считать, что этнонационалисты данного народа жестко придерживаются только одной модели. На самом деле у них нередко имеется одновременно не менее двух разных версий, которые пускаются в ход в зависимости от изменения политической ситуации или к которым прибегают для достижения совершенно разных целей. Для этого, например, татары Поволжья используют булгарскую и золотоордынскую версии, азербайджанцы - албанскую и тюркскую версии, а казахи, наряду с “моделью перевоплощения”, в последние годы прибегают и к “модели Чингисхана”.

Важно подчеркнуть, что для пущей убедительности такие версии должны опираться на научную информацию и выглядеть  наукообразными. Здесь-то и возникает  серьезная проблема, с которой  неизбежно сталкивается создатель  исторического мифа. Она заключается  в том, каким образом можно  совместить заранее сформулированную априорную идею с научными фактами, которые либо не способны дать ей прочные  основания, либо вообще полностью ей противоречат. Чтобы решить эту проблему, мифотворец обязан произвести определенную манипуляцию с научными материалами, прибегая как к некоторым методам, принятым в науке так и к прямым подлогам. В частности, в последние годы широко распространяются подделки, такие как “Влесова книга” у русских и украинцев или “Джагфар тарихы” у татар-булгаристов. Они находят поддержку среди местных этнонационалистов и кое-где даже внедряются в систему школьного обучения. 
 
 
 

Национальные  герои

 Для современных народов так важны списки официально признанных героев и врагов, великих деятелей и тех, кого нация хотела бы вычеркнуть из своей памяти. Так, в последние годы в Казахстане всех остальных великих предков уверенно потеснил образ Чингисхана, а в Узбекистане столь же бесспорно лидирует Тамерлан, памятник которому торжественно возвели в 1994 г. в Ташкенте на месте снесенного памятника Карлу Марксу. Вместе с тем, выбор образов героев и недругов - это очень острые вопросы, которые сейчас с жаром дискутируются во всех новообразованных государствах на территории бывшего СССР. В Латвии, например, еще недавно бурно обсуждали, кому отдать предпочтение - красным или белым латышским стрелкам, в Киеве - кого называть патриотом - Мазепу или Богдана Хмельницкого. Дело доходит до борьбы за право включать в число своих предков наиболее знаменитых древних полководцев и завоевателей. Например, у многих народов, от украинцев до казахов и туркмен, наблюдается стремление национализировать вождя гуннов Аттилу.

Составление таких списков героев и мерзавцев  происходит весьма болезненно. Во-первых, претензии на одних и тех же исторических деятелей могут омрачить взаимоотношения между соседними  народами. Давние посягательства узбеков  на великих ученых и поэтов персидской традиции (Ибн - Сина, Аль - Фараби, Рудаки, Беруни и др.) всегда вызывали негодование у таджиков. Башкиры и татары никак не могут поделить между собой целый ряд выдающихся просветителей и деятелей культуры XIX в.

В свою очередь в последние годы русские  с недоумением наблюдают как  древнерусские князья-Рюриковичи и  летописец Нестор превращаются на Украине  в “украинцев”. Можно представить себе, как армяне воспримут заявление чеченского автора о том, что знаменитый просветитель и создатель письменности Месроп Маштоц имел нахское, а не армянское происхождение.