Государственная молодежная политика: проблема социального проектирования будущего России

Собственно, проблема намного глубже и обширнее, чем она представлена в мероприятиях президентской программы с самого начала ее реализации. Точнее говоря, мы видим в программе лишь небольшой фрагмент проблем молодежи, которые упираются в положение ее в российском обществе, а частью с общемировыми социальными процессами. Мероприятия по снижению числа разводов, улучшению здоровья, снижению смертности и т. д., планируемые в рамках краткосрочной перспективы, заранее неэффективны. Но и в сферах, где большую роль играют субъективные факторы (готовности, направленность интереса и т. д.), переломить обширные процессы вряд ли возможно в столь малые сроки даже при серьезных усилиях.

Такова, например, сфера предпринимательства, где в 1990-е годы планировалось достичь особо впечатляющих результатов именно за счет активизации молодежи. Посмотрим на ситуацию того времени. По данным всероссийского исследования «Социальное развитие молодежи» (1997 г.)[5], доля молодых людей, желающих организовать собственное дело, в этот период не росла, а, напротив, сокращалась (в сравнении с 1994 г. с 38% до 31%). Сократилось и число тех, кто планировал работать в иностранной фирме (с 35% до 28%) или в совместном предприятии (с 26% до 19%)[6]. Только ли дело здесь в общественном настроении молодежи, на которое в той или иной степени можно влиять в рамках плановых мероприятий? Посмотрим на объективную сторону дела. Вот лишь одно из условий предпринимательства — ход процесса приватизации предприятий. Этот процесс за весь период 1990-х годов не дал заметного изменения ситуации в производстве и замедлялся год от года. В 1996 г. было приватизировано 4997 предприятий и объектов, что в 2 раза меньше, чем в 1995 г., но доля тех из них, по которым платежи купли-продажи были произведены полностью, по-прежнему составляла менее 60% приватизированных таким путем предприятий и объектов, а по акционированным — меньше половины (47%). Приватизация шла неравномерно по территориям России. В порядке убывания числа приватизированных предприятий и объектов первые в списке 15 территорий расположились следующим образом: Москва, Пермская, Свердловская, Московская, Кемеровская, Ростовская области, Краснодарский край, Республика Татарстан, Саратовская область, Санкт-Петербург, Архангельская, Тюменская, Ярославская, Волгоградская области, Республика Башкортостан (на долю этих регионов приходилось почти две трети  таких предприятий и объектов). Меньше 25 предприятий и объектов было приватизировано в 32 субъектах Российской Федерации[7]. Такого рода обстоятельства и процессы, непосредственно влияющие на мотивацию к предпринимательской деятельности, не могли быть поколеблены программами государственной молодежной политики.

 Программный подход в этих условиях проявил свои отрицательные стороны: система предусмотренных мероприятий, зыбкая организационная структура не могут обеспечить выполнения масштабных задач государственной молодежной политики в отведенные сроки. Профанация идейных и теоретических основ этой политики закладывается в инструменте ее реализации.

В этих парадоксах видится общая несуразность в практической реализации молодежной политики. Мы не решили вопросов о границах вмешательства государства в естественный процесс становления молодого человека, нам неизвестна эффективность мер, которые мы называем молодежной политикой, у нас плохо с подсчетом необходимых средств для реализации таких вселенских задач, как повышение качества жизни молодежи, изменение ее отношения к своему здоровью или стимулирование намерения родить ребенка и т. п. Сохраняется в целом малопрофессиональный подход к этой сфере государственной деятельности. В 1993 г. более половины ответственных работников в структурах, ведущих вопросы государственной молодежной политики, не обладали в достаточной мере профессиональными знаниями и навыками управленцев и не имели опыта работы с молодежью[8]. Положение в принципе не изменилось и спустя «годы перемен». Разумеется, здесь немало умных, честных, ищущих работников. Но раз масштаб ожиданий от молодежной политики само государство определяет на уровне задач национальной безопасности, то и спрос с государственных служащих особый.

В Москве несколько лет назад установили Сеть Терминальных Станций Информационной системы Мэрии «Молодежь», где каждый обратившийся молодой человек найдет сведения о 20 тыс. вакансий[9]. Начинание хорошее, но оценить его эффективность надо с учетом, во-первых, масштаба проблемы трудоустройства для молодежи и, во-вторых, наличия других способов помочь ей найти подходящую работу. Если это взять за точку отсчета, то несколько сот молодых москвичей, обращающихся в течение года к ресурсам Сети, — это капля в море. Действия производятся, проблема же не решается, а часто становится еще более острой.

15 лет назад 80% работающей молодежи были заняты в материальном производстве, теперь — 45%[10]. Больше 10 лет сохраняется положение, когда среди безработных молодежь составляет одну треть. Зарегистрированных молодых безработных в России почти полмиллиона. Коэффициент смертности в молодых возрастах за 15 лет перемен вырос почти вдвое. Такова реальность российской версии государственной молодежной политики. Она, собственно, не отличается от общего состояния социальной политики, проводимой в последние полтора десятилетия российским государством.

Но тогда закономерен вопрос: почему, несмотря на массу свидетельств об отвержении россиянами антинародных реформ, о высокой напряженности в обществе, о протестных настроениях, о немыслимом разрыве в уровне доходов населения, о массовом обнищании населения, об утере доверия к государственным органам, политикам, идеологам и т. п., несмотря на противоречие мировому опыту социальных взрывов — ничего такого не произошло? Если говорить о молодежи — не произошло выступлений (прежде всего студенческих) в 1990-е годы, когда по всем приметам мирового опыта они должны были прокатиться по стране?

Из исследований проблем молодежи, студенчества вытекает парадоксальный вывод: сохранению стабильности во многом помогла обстановка хаоса и снижения социального контроля при распаде СССР. Для студентов, в частности, возникли широкие возможности экспериментировать над собой, сочетая учебу с поиском работы и собственно работой — связанной с получаемой профессией или нет. Работа плюс учеба не только на вечерних и заочных отделениях, но и на очных стали своего рода графитом в ядерном реакторе: студент занят и учебой, и добыванием средств к существованию, он самостоятелен и относительно обеспечен, у него мало времени на протестные действия. Из этого стихийно возникшего положения следовало бы сделать практические выводы. Поддержание социальной стабильности в обществе во многом достижимо, если решаются вопросы эффективной занятости молодежи, студентов в первую очередь. Эффективная занятость должна быть понята не только как экономическая категория. Важно, чтобы молодой человек считал свою занятость эффективной. Иначе говоря, считал, что в достаточной мере реализует себя в деле, имеет перспективу роста, его работа ему интересна и т. д. Здесь видится главное направление для реализации программ воспитания у молодежи патриотизма и гражданственности, без чего никакие меры молодежной политики не принесут плодов. Но если с этим согласиться, то требуется новая организация трудоустройства молодежи: создание информационных систем, помогающих найти работу, разработка особого класса рабочих мест на современных производствах (с учетом перспектив информационного общества), организация научно-производственных предприятий при вузах и т. д., куда надо бы направить крупные средства. Многое делается и сегодня, но масштабы проблемы значительно превосходят проводимую экспериментальную работу. Даже ориентированные на свои силы студенты ждут поддержки в трудоустройстве от своих вузов. «Должен ли вуз давать какие-либо гарантии своим выпускникам по их трудоустройству?» — да, считают почти 80% опрошенных в нашем исследовании студентов. Но это вопрос не столько вуза, сколько государства, его молодежной политики. Надо исходить из того, что включение студентов в профессиональную деятельность формирует их планы на будущее, делает желаемые перспективы реальными, дает опыт взаимодействия в трудовых коллективах. Немаловажны и все формы дополнительного образования, второго высшего образования, послевузовского образования (аспирантуры).

ГМП: что дальше? Когда масштабы проблемы сопоставимы с национальным бедствием, попытки обойтись действиями отдельных ведомств не дадут результата. Так и в отношении ГМП. У нас, думается, есть две опоры в обновлении подходов к государственной молодежной политике.

Первая состоит в выходе при решении молодежных проблем за пределы того или иного министерства, той или иной целевой программы. Связь национальной безопасности и ГМП — верно поставленный вопрос. Из него следует, что ведомственное управление в этой сфере государственной политики, да еще и замкнутое в рамках Министерства образования и науки РФ, т. е. ограниченное по своему содержанию, недостаточно. Предложения об особой роли Президента РФ не только в определении основ ГМП, но и в организации деятельности органов исполнительной власти, заслуживают внимания. Но даже и в этом случае планировать, что государство решит все проблемы молодежи, а кроме этого возьмет под свой контроль ее социализацию, — значит идти по порочному пути патернализма в отношениях с молодежью, не доверять ей и опасаться ее даже больше, чем внешнего врага. Надо заново понять, что должно делать государство для решения молодежных проблем, не подменяя личных усилий каждого молодого человека по достижению жизненных целей, не сужая зоны самоопределения молодежи. Где здесь грань, отделяющая необходимые и достаточные меры от избыточных, а потому порождающих инфантилизм и неоправданные ожидания от «дающего государстве»? Это непростой вопрос, он требует широкого общественного обсуждения.

Вторая опора — сама молодежь. Молодежное движение идет сегодня в разные стороны. От единой и единственной молодежной организации — комсомола, в котором доля охвата молодежи (достигаемая нередко формально) доходила до 60%, — от этой безразмерной, но славной многими своими делами организации Россия ушла. Пришла к безмерному числу организаций, даже неизвестно, сколько их: по статистике от  300 до 500 тысяч; по данным исследований, в них — примерно 6% молодых россиян. Получается, что в среднем в каждой из организаций состоят менее 4 человек. В общем, уже сама нестыковка данных показывает, как хорошо известно государству, с кем оно работает. Сейчас некоторые органы власти снова пытаются  создавать организаций молодежи, на которые они смогут опереться. Такого рода попытки обычно быстро себя исчерпывают.

Государственным структурам важно определить, с кем в молодежном движении они объединяют усилия для проведения реалистического курса в области молодежной политики. Не заигрывать с молодежными организациями и не строить иллюзий, что они сегодня могут контролировать молодежь. Не ставить перед ними такие задачи в обмен на государственную поддержку их деятельности. Их роль определяется тем, насколько они способны участвовать в построении гражданского общества в России.

По всей видимости, время федеральных целевых программ, подобных Президентской программе «Молодежь России», или прошло, или не наступило. Возможно, на федеральном уровне должна быть программа преимущественно управленческого характера, позволяющая координировать средства, выделяемые на цели ГМП по разным каналам, наладить подготовку социальных проектов, организацию обучения кадров, консультации для регионов и исследования. В этой программе должен реализовываться принцип субсидиарности — передачи средств на осуществление задач государственного характера тем, кто сможет их наилучшим образом реализовать. Если говорить о молодежной политике — в первую очередь молодежным и детским общественным объединениям, студенческим в том числе. В этом, между прочим, был смысл Федерального закона «О государственной поддержке молодежных и детских общественных объединений» (1995), впервые закрепившего механизмы реализации принципа субсидиарности. Принятые в 2004 г. изменения в Законе сделали его ненужным. Приходится констатировать: смысл Закона новым поколением политиков не понят[11]. Не понята не только идейная, воспитательная сторона поддержки молодежных и детских организаций, но и экономическая эффективность вложения относительно небольших средств в общественно полезные дела организованной молодежи, которые высвобождают намного большие средства, расходуемые на преодоление девиаций в молодежной среде.

Все надо начинать сначала. Снова нужна широкая дискуссия о молодежной политике, каковая была развернута в 1987–1991 гг. Снова необходимо убедить руководство страны и общество в том, что «взять под государственный контроль социализацию молодежи» (центральный пункт в проектах документов, подготовленных в 2002 г. к заседанию Госсовета) невозможно иначе, как став на путь тоталитарного государства. Строить же молодежную политику на сотрудничестве государства и гражданского общества, создавая условия для того, чтобы молодой человек приобщался к национальным ценностям и реализовал себя в деле, проявлял свои способности, можно и нужно.

В этом, видимо, и ответ на вопрос о том, насколько меры в области ГМП могут предотвращать участие молодежи в «цветных революциях». События, подобные украинской «оранжевой революции»,  не прогнозировались при формировании основ государственной молодежной политики в России. Сегодня же призрак «студенческого бунта» может заслонять главное, ради чего обществу нужна ГМП, а именно — стратегию социального развития. Надо признать, во-первых, что никакие конкретные меры ГМП не смогут дать власти гарантию от политических выступлений оппозиционной молодежи, во-вторых, что планы активизировать протестный потенциал молодежи строит не только «своя» оппозиция: они — и часть продолжающейся в иных формах «холодной войны», о чем так ярко пишет И. М. Ильинский[12]. Планы эти давно ориентированы на молодое поколение, на тех, кто и наивен, и активен, кого легче сбить с толку и повести на баррикады. Противодействие этому со стороны российской контрразведки и контрпропаганды необходимо, но недостаточно. Пока власть отдает возможность «заботиться» о молодых россиянах иностранному капиталу (переманивать таланты, перестраивать образовательное пространство, оккупировать сферу досуга и т. д.), тенденция к самореализации молодежи в интересах не только собственных, но и нашей страны вряд ли может стать определяющей.

Проектирование будущего России. Фактически проектирование молодежной политики есть и проектирование будущих состояний общества, а также — проектирование будущих проблем социального развития.

Для осмысления всей конструкции государственной молодежной политики, осуществляемой в России, подход с точки зрения теории и практики социального проектирования представляется продуктивным. Проектное мышление становится базовым в сфере управления социальными процессами на макро- и микроуровнях, работа по проектам все более широко применяется в мировой практике социальных преобразований. Важнейшие черты проектного мышления — отказ от оценки нововведений лишь по их экономической успешности и все более определенная связь всех действий в рамках проекта, включая и расчеты затрат и возможной прибыли, с ценностными ориентирами — гуманитарными и экологическими.