Илья Петрович Ильин. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм

Постмодернизм представляет собой сравнительно недавнее явление, будучи прежде всего культурой постиндустриального, информационного общества, он вместе с тем выходит за ее рамки и так или иначе проявляется во всех сферах общественной жизни, включая экономику и политику. Наиболее ярко выразив себя в искусстве, он существует и как вполне определенное направление в философии. Постмодернизм предстает как особое духовное состояние и умонастроение, как образ жизни и культура и даже как некая эпоха, которая пока еще только начинается. Как особое явление, постмодернизм появляется в 70-е гг. ХХ века, его зарождение связано с разными событиями, наиболее значимым из которых является публикация книги Ж. Ф. Лиотара «Состояние постмодернизма» («Постсовременное состояние») в 1979г.

Жан-Франсуа Лиотар (1924-1998) - один из самых знаменитых мыслителей второй половины 20-го века. Он автор 27 книг, и спектр его интересов носит энциклопедический характер. Работы Лиотара повлияли на развитие философии и политологии, этики и художественной критики. Они остаются предельно актуальными сегодня, в начале 21-го века.

Его работа «Состояние постмодернизма» впервые обрисовала многие черты постмодернизма в обобщенном виде. Труд Лиотара спровоцировал оживленные споры среди философов, благодаря которым постмодернизм получил философское и глобальное измерение, стал некоей сенсацией, а впоследующие годы, благодаря средствам массовой информации, даже фирменным знаком времени, модным течением. Если прежде нельзя было не быть модернистом и авангардистом, то теперь так же трудно стало не быть постмодернистом. Тем не менее, далеко не все признавали и признают до сих пор существование постсовременности и постмодернизма. Наиболее известным оппонентом постмодернизма выступает немецкий философ Юрген Хабермас. В частности, он выдвигает утверждение, что факт возникновения некой постсовременности не имеют достаточных оснований, скорее имеет место новый этап развития модерна, сосредоточенный на том, чтобы исправить допущенные ошибки и внести поправки в первоначальный проект.

Жан-Франсуа Лиотар, утверждает, что главной характеристикой состояния постмодерна является особое, изменившееся состояние знания. В своей знаменитой книге "Состояние постмодерна" он писал, что вхождение общества в постиндустриальную эпоху, а культуры – в эпоху постмодерна, сопровождается изменением статуса знания.

Изменение статуса знания связано с недоверием к "метанарративам", которые в более раннюю эпоху служили легитимации знания; с появлением новой формы легитимации знания – через его операционализацию, прагматизацию, технологизацию. "Метанарратив"– это особый тип дискурса, возникший в эпоху модерна, и претендующий на особый статус по отношению к другим дискурсам (наррациям), стремящийся утвердить себя не только в качестве истинного, но и в качестве справедливого, т.е. существующего на законных основаниях. Этим термином и его производными ("метарассказ", "метаповествование", "метаистория", "метадискурс") Лиотар обозначает все те "объяснительные системы", которые, по его мнению, организуют буржуазное общество и служат для него средством самооправдания – религию, историю, науку, психологию, искусство (иначе говоря, любое "знание"). Операционализация знания в эпоху постсовременности связана с распространением новых информационных технологий. Технологии диктуют необходимость придания знанию некоего "технологичного", "машинного"ьхарактера, переведения знания на язык "информации", которую можно распространять посредством машин. Лиотар пишет:

Влияние … технологических  изменений на знание должно быть, судя по всему, значительным. Им отводятся  и будут отводиться две фундаментальные  функции: исследование и передача сведений. … нормализуя, миниатюризируя и коммерциализируя аппаратуру, уже сегодня модифицируют операции по получению знаний, их классификации, приведения в доступную форму и эксплуатации. Было бы естественным полагать, что увеличение числа информационных машин занимает и будет занимать в распространении знаний такое же место, какое заняло развитие средств передвижения сначала человека (транспорт), а затем звука и изображения (медиа).

При таком всеобщем изменении  природа знания не может оставаться неизменной.

Знание может проходить  по другим каналам и становиться  операциональным только при условии его перевода в некие количества информации. Следовательно, мы можем предвидеть,что все непереводимое в установленном знании, будет отброшено, а направления новых исследований будут подчиняться условию переводимости возможных результатов на язык машин"118.

Другой важный момент в  изменении статуса знания – его "экстериоризация" относительно знающего субъекта. Технологичное, операциональное знание и его получение не связаны с развитием разума и формированием личности, что подразумевала, в частности, идея классического образования.

…Знание производится и  будет производиться для того, чтобы быть проданным, оно потребляется и будет потребляться, чтобы обрести стоимость в новом продукте, и в обоих этих случаях, чтобы быть обмененным. Оно перестает быть самоцелью…119

Знание превращается в "продукт", "предмет пользования", инструмент и т.д. Но оно становится также товаром и производительной силой. Могущество

государств, как и других субъектов политической, экономической, социальной деятельности, зависит от того, насколько эффективно используется ими операциональное, технологичное знание. Знание, которое не "технологизируется" и не способно приносить "пользу", например, философское или эстетическое, становится неактуальным, невостребованным обществом, или, по крайней мере, большинством. Изменение статуса знания влияет на систему образования, задает направление научных исследований, определяет политику государства в отношении науки и образования, воздействует на рынок труда, формируя спрос на определенных специалистов, владеющих соответствующими запросам эпохи навыками.

Изменение статуса знания проблематизирует понятие истины. Уэбстер,

анализируя концепцию  Лиотара, делает вывод:

использование критериев  эффективности и товарности ведет  к иному пониманию истины, она  должна определяться через понятие  полезности. Истина перестала быть непререкаемой… её стали интерпретировать в духе практических потребностей институтов общества. Таким образом, возникает определяющая черта постмодернизма: место ИСТИНЫ занимает "множество истин", и больше нет никакого общепринятого способа выбора среди элементов этого множества. Как утверждает Лиотар, отныне истина – вопрос выбора, остается только то, что принято в данном контексте считать истиной.

Что должен делать, как должен чувствовать себя человек эпохи постсовременности, когда исчезло понятие истины, когда ни в чем нельзя быть уверенным и ничего нельзя знать наверняка? Когда множество точек зрения сосуществуют на равных, и никто не может быть уверен в правильности сделанного выбора? Согласно теоретикам постмодернизма, человек просто "играет", наслаждается жизнью во всем её многообразии, поскольку постсовременное общество предоставляет ему огромное количество благ и услуг. Человек постсовременности гораздо свободнее, чем люди, жившие в более ранние эпохи. Свобода проявляется во всем: от образа мысли и способов самовыражения до передвижений по миру и отношений между полами. Однако ничем не ограниченная свобода выбора оборачивается свободой от самого себя – проблемой кризиса идентичности.

Жан-Франсуа Лиотар

Постсовременное состояние

 Прежде всего, термин "постмодернизм" отражает состояние  духовности европейского типа  в наши дни, связанное с ощущением  изжитости какого-то важного этапа в развитии цивилизации, изжитости "современности".

 Во-вторых, постмодернизм  - это комплекс философских учений, так или иначе провозглашающих  конец Истории, когда структурированность  и упорядоченность человеческого  мира будут разрушены и исчезнет  само разделение на "мое"  и "иное".

 В-третьих, это характеристика  современной художественной практики, основывающейся на особом типе  письма, связанном с энтропией  смысла, деканонизацией материала, радикальной иронией, карнавализацией и т. д.

 Так или иначе многочисленные авторы, используя термин "постмодернизм", пытаются охарактеризовать сегодняшнее состояние и перспективы динамики культуры человечества.

 Книга Лиотара состоит из 14 глав, связанных логикой развития и разрешения одной проблемы, Определяя предметное поле своего исследования, автор отмечает: "Это исследование имеет в качестве объекта условия познания в наиболее развитых обществах. Мы решили назвать их "постсовременные" (postmodernes). Это слово часто употребляется на американском континенте, прежде всего выходит из-под пера социологов и литературных критиков. Оно обозначает состояние культуры после изменений, которые повлияли на правила игры в науке, литературе и искусстве, начиная с конца XIX века".

 Указывая на проблему, которой посвящена книга, Лиотар называет основное противоречие постсовременности. Оно состоит в тем, что основные (или макро-) нарративы* "современности" (эпохи, которая изжита) потеряли свою легитимирующую силу**. Наррати́в (англ. и фр. narrative — рассказ, повествование) — исторически и культурно обоснованная интерпретация некоторого аспекта мира с определенной позиции. "Наука изначально находится в конфликте с нарративами (les recks). По мерке их собственных критериев большинство из них становится не более чем баснями, небылицами. Но если только она (мерка) не сводится к критерию полезности, а заставляет искать истину, она должна легитимировать их правила игры. Вот уж кто имеет в своем собственном статуте дискурс легитимации, так это философия. Когда ее метадискурсы вновь обращаются с целью объяснения к тому или иному макронарративу, такому как диалектика Духа, герменевтика смысла, освобождение мыслящего или действующего субъекта, развитие богатства, мы решаем назвать ее "современной"<...>.

"Таков был нарратив Просвещения, где герой познания действует во имя чистого этико-политического блага, всеобщего мира. На этом примере мы видим, что легитимируя знание с помощью метанарратива, который содержит в себе философия истории, мы волей-неволей вынуждены задать себе вопрос об обоснованности тех установлений, которые управляют социальной связью. Они также требуют легитимации. Так справедливость на том же основании, что и истина, оказывается приписанной к разряду макронарративов".

"Можно говорить о  ситуации "постмодерн" как о  неверии в метанарративы, разочаровании в них. Без сомнения, это неверие является следствием прогресса наук и, в свою очередь, его предполагает. Именно устарелости метанарративного обоснования легитимности соответствует кризис метафизической философии, а также зависящего от него университетского образования. Нарративы теряют своих "действующих лиц", "великих героев", свои "опасности", "великие приключения" и "великую цель".

 Христианский нарратив Лиотар тоже характеризует как относящийся к современности. Но наиболее яркое воплощение спекулятивного духа этой эпохи, по его мнению, являет философия Гегеля, которая вобрала в себя все просвещенческие нарративы: развитие Разума, прогресс свободы, освобождение человека и т. д. Предназначение нарративов гораздо шире, они обеспечивают легитимацию социальных институтов во всем их многообразии: от законодательства до способов мышления. И в этом они похожи на мифы.

 Нарративы современности, вместе с тем, отличаются от мифов, отмечает Лиотар, в общей направленности легитимирующей аргументации. Если мифы основу легитимности фиксируют в прошлом, то нарративы - в будущем. То есть, если мифологическое обоснование построено по классическому правилу, "по прецеденту", то нарративное - по принципу "истинная идея обязательно должна осуществиться". Таким образом, смысловое единство современности задается тем, что она проект будущего.

 Что же происходит  в постсовременной ситуации с обессилившими метанарративами? "Они рассыпаются на облака языковых элементов, причем не только нарративных, но также и денотативных, прескриптивных, дескриптивных и т. п.; при этом каждый из них несет с собой порождаемые спонтанно прагматические смыслы. Каждый из нас существует на перекрестке многих из этих смыслов. Языковые комбинации, которые мы формируем, не являются необходимо устойчивыми и не обязательно могут давать способность коммуникабельности".

< ... > "Приходящее на  смену общество меньше всего  утверждает антропологию ньютоновского типа (как в свое время структурализм или теория систем), а более всего нацелено на грамматику языковых частиц. Возникает множество различных языковых игр. Таково проявление гетерогенной природы этих элементов. Они дают место образованию лишь своим внешним проявлением, это, так сказать, "локальный" детерминизм".

 Люди, принимающие решения,  пытаются, тем не менее, втискивать  эти облака социального смысла  в матрицы технологического толка,  построенные по принципу "вход/выход", соответственно логике, которая  внутренне содержит сверхъединство элементов и всеобщий детерминизм. Наша жизнь представляется им посвященной увеличению силы, мощи в любых их формах. Ее легитимация в материи социальной справедливости или научной истины вероятностно направлена на оптимизацию функционирования системы, ее эффективности. Приложение этого критерия ко всем языковым играм не может быть осуществлено без некоторого террора, мягкого или жесткого: "Будьте операциональны, так сказать, технологичны, или вы исчезнете".

<...> "Постсовременное состояние все-таки чуждо разочарованию, "слепой" делигитимации. Где же может обитать легитимность после метанарративов? Критерий операциональности технологичен, и он не применим, чтобы судить об истине и справедливости. Тогда консенсус достигается, вероятно, через дискуссию, как это предполагал Хабермас? Но консенсус насильничает гетерогенность языковых игр. А изобретение, открытие нового всегда осуществляется через разногласие. Постмодернистское знание не является лишь инструментом власти. Оно рафинирует наше чувствование различий и усиливает нашу способность противостоять неизмеримому. Само по себе оно не находит свой смысл в гомологии знающих, но в паралогии открывателей, изобретателей".

<...>"Интересуясь неразрешимым, границами уточнения контроля  и исчисляемости, противоречивостью неполной информации, результатами языкового разрушения ("les fracta"), катастрофами, прагматическими парадоксами, постсовременная наука создает теорию своей собственной эволюции как динамики "непродолжаемой", катастрофической, неисправимой и парадоксальной. Она изменяет сам смысл слова "знать" и указывает, как это изменение возможно. Она продуцирует не столько знакомое, сколько незнакомое. И внушает модель легитимации, которая совершенно не предполагает лучшего достижения, исполнения, но предполагает различие, включает его в себя как паралогию".