Социологическая концепция М.Вебера

     Понимание того, какое значение вкладывает инди­вид в собственные действия, основано на нашей спо­собности сопереживать, сочувствовать. Каждый че­ловек может поставить себя на место другого и понять логику его поведения, потому что такая или сходная логика присуща ему самому. Правда, говорит Вебер, чтобы понять Цезаря, не нужно быть самим Цезарем. «Повторение жизненного опыта» кого-либо - это важ­ная предпосылка для достоверного и адекватного по­нимания чужих действий, но она не является абсолют­но необходимой. Иначе говоря, наличие подобного ус­ловия - сопереживание другого - еще не гарантирует социолога от ошибки. Например, экстрасенсы, т.е. люди, способные к мистическому сопереживанию или «чтению» чужих мыслей, демонстрируют поразительные опыты угадывания другого. Но в результате их опытов практически невозможно исследовать смысл и значение действий этого другого.

      В  связи с этим Вебер подчеркивает, что базис для понимания значения действий других люден является рациональным, а не мистическим или метафизиче­ским.     Только    в     этом    случае    достигается      необходимая

_______________________________________

1 Weber M. Economy and Society. Vol. 1. P.8

верифицируемость и надежность результатов исследования. Понятие «рациональный базис» понимания можно употреблять в очень узком смысле, сводя его к логическому или математическому, т. е. интеллектуальному элементу. В узком смысле слова, т.е. в своей наивысшей форме, рациональное проявляется в лю­бом математическом выражении, например, 2x2 = 4, или в доказательстве теоремы Пифагора. Мы понима­ем их, ибо недвусмысленно представляем себе, что подразумевает индивид, когда употребляет такого рода выражения. Точно так же очевидны смысл и значение речи того человека, который пользуется похожей на вашу собственную логику аргументацией. Но вы ока­жетесь в затруднительном положении, если оппонент употребит те же самые слова, что и вы, но придаст им иное значение либо воспользуется непохожей логикой рассуждения. Как бы вы не убеждали его, он окажет­ся при своем мнении.

Говорить можно с каждым, а поговорить, почитай, и не с кем.

Феликс Хвалибуг

     Достаточно несложно понять, что делает человек, когда пытается достичь определенной цели, выбирая соответствующие средства, ориентируясь в своем поведении исключительно на факты и конкретную ситуацию. Разбираться в таких действиях приучил нас собственный житейский опыт. Правильность нашей интерпретации целесообразно-рационального дей­ствия может быть проверена. Правда, не всякая струк­тура и не все этапы этого действия проверяются, а лишь одни, но зато главный - выбор индивидом средств достижения цели. Допустим, вы голодны. Из нескольких вариантов - потерпеть, занять у соседа, своровать и т. д. - выбрали самый приемлемый: зай­ти в лавку и купить необходимый продукт. Посещение магазина - это и есть выбор средства достижения цели. По характеру выбранного средства мы можем судить о цели действия.

     В более сложных случаях мы можем мысленно представить конечные цели или ценности, на которые, как нам кажется, ориентируется в своем поведении индивид. И все же мы не способны до конца понять его действия, поскольку ценностный мир этого чело­века существенно отличается от нашего. Никакое со­переживание не поможет. Единственный выход, пола­гает Вебер, принять чужие ценности как факт. Так, например, нам трудно попять человека, который совершает те или иные поступки из религиозного рвения или идеологического фанатизма. Логика его дей­ствий строится иначе, чем логика нашего понимания этих действий.

   «Действие в смысле субъективно понимаемой ори­ентации поведения существует только как поведение одного или более индивидов. Для других научных це­лей может быть полезно или даже необходимо рас­сматривать индивида, например, как совокупность клеток, как комплекс биохимических «реакций или изучить его психическую жизнь», - писал М. Вебер1. Несомненно, подобные исследования приведут к цеп­ному знанию причинно-следственных связей. Однако субъективно понимаемое поведение - это нечто иное. Подобное утверждение, считает Вебер, справедливо и для психологии: чем точнее измеряющиеся психиче­ские элементы по правилам естествознания, тем мень­ше они доступны субъективному пониманию. Но для социологии и истории важно именно последнее. Даже психопатологи изучают поведение, лишенное субъек­тивного значения.

       Для практических целей или в юридической на­уке подчас необходимо рассматривать социальные коллективы (social collectivities), - государство, ассоциации, деловые корпорации, учреждения: - так, как если бы они были отдельными индивидами. Они могут быть истолкованы, например, как субъекты права или обязанностей или исполнители легально значимых действий. Но в социологии, которая в центр внимания ставит субъективную интерпретацию дей­ствий, такие коллективы должны рассматриваться исключительно  как     результирующие   (resultantants)  или   как    способы

организации конкретных действий отдельных людей, поскольку только они могут интер­претироваться как агенты или носители субъективно

_________________

1 Weber M. Economy and Society: An outline of interpretive sociology. Berkeley: University California Press, 1978. Vol. 1. P.13

понимаемых действий. Тем не менее социолог не должен полностью игнорировать, считает Вебер, по­нятия о коллективах, пришедшие в социологию из других наук.

      Для целей субъективной интерпретации действий возможны три отношения социолога к коллективным понятиям. Имеют место ситуации, когда нужны лишь очень простые коллективные понятия, которые заме­няют обыденные представления более «интеллиги­бельными» терминами. Скажем, и в лексике юристов, и в повседневной речи употребляется одно и то же слово «государство». Оно - из ряда коллективных понятий. Но для социологии не обязательно пользо­ваться им для объяснения социальных действий. В со­циологии, говорит Вебер, вообще не существует таких вещей, как коллективная личность, которая как-то «действует». Когда социологу приходится обращаться к таким коллективностям, как государство, нация, кор­порация, семья или армия, то он должен отдавать себе отчет, что они обозначают только определенный вид развития реальных или возможных социальных действий индивидов. Можно назвать этот вид качеством, свойством, типом, формой или стадией развития со­циальных действии. Таким образом, юридические тер­мины, обозначающие коллективности, в социологиче­ском смысле неточны.

       Второе значение, в котором употребляются коллек­тивные понятия, - нормативный порядок. Человече­ское поведение и взаимодействие людей ориентиро­вано на определенные коллективные нормы и ценно­сти или коллективные идеи, в которые верят как в предписанный порядок и согласуют с ними свои дей­ствия. Нормативные предписания, традиции, коллек­тивные образцы поведения, совместные ритуалы, обы­чаи и обряды имеют огромную, иногда решающую силу и влияние на действие отдельных личностей. Вера в легальный закон, упорядочивающий взаимодействие людей, выступает важнейшим фактом существования современного общества наряду с субъективным зна­чением индивидуального действия личности1. Если использовать чисто социологические термины, то коллективные понятия в этом их значении придется ис­ключить, заменив их другими. Правда, в данном слу­чае коллективные термины обозначают уже не юри­дические понятия, а реальный процесс действия.

       Третья ситуация порождена деятельностью так называемой «органической» школы в социологии. Так, в работе Шаффли, на которого ссылается Вебер, дан образец описания социального взаимодействия на основе категории «целое». По отношению к такому целому каждая его часть выполняет ту или иную фун­кцию. Для целей социологического анализа функцио­нальные рамки вполне уместны, но лишь как практи­ческая иллюстрация либо временная (служебная) ориентация. И то не как полезная, а скорее как необ­ходимая, неизбежная процедура. Стоит только пере­оценить познавательное значение функционального подхода, как для социологии возникает опасность материализации незаконных понятий, превращения абст­рактного «общего» в конкретное явление. Кроме того, функциональный метод не есть специфически социо­логический, каковым выступает метод понимания.

      Функциональный подход выводит социальную организацию непосредственно из функционального разделения труда, что делать нельзя. Всякое сведение социологического подхода к функциональному осно­вано, по мнению Вебера, на нашем невежестве, т. е. неполном знании о предмете. Его употребление долж­но рассматриваться в качестве временной меры. С точ­ки зрения социологического подхода, базирующегося на усмотрении внутреннего смысла, между людьми и животными существует огромная дистанция. Но с точки зрения функционального подхода ее вроде бы и нет. Например, определенную степень функциональ­ной дифференциации можно

_________________

1 Weber M. Economy and Society: An outline of interpretive sociology. Berkeley: University California Press, 1978. Vol. 1. P.14

найти и в человеческих, и в животных сообществах, в частности, пчелином улье или муравейнике.

У самородка все от Бога и ничего от среднего учебного ведения.

Дон-Аминадо

      Сам по себе функциональный подход служит лишь подспорьем для социолога. Он уместен при решении строго определенного класса задач. Так, анализ уровня специализации функций поможет выявить фазу эволюции того или иного социального целого, сравнить ее низшие и высшие формы. Он является наилучшим для изучения тех способов, с помощью которых подвиды живых существ, в том числе и люди, обеспечивают свое выживание, добы­вают пищу, защищаются, воспроизводят себя, пере­страивают свою структуру. Именно в качестве носи­телей различных функций социолог описывает лю­дей как «королей», «солдат», «рабочих» и т. д. Но если ограничиваться лишь рамками функционального под­хода, то нетрудно скатиться в пропасть домыслов и абстрактных спекуляции. Функциональный анализ не дает социологу главного понимания логики и смысла поступков людей.

       Стоит ему задаться вопросом о том, почему груп­пы, выполняющие одни и те же функции, скажем рабочие или солдаты, в типичных ситуациях ведут себя таким образом, что результатом их действий ока­зывается сохранение групповых ценностей, борьба за выживание, а не что-либо еще, как необходимость вы­хода за рамки функционального подхода станет очевидной.

       Формулируя научную интерпретацию человече­ских действий, социолог поступает так же, как и спе­циалист в любой другой отрасли науки. Он сверяет свою гипотетическую модель о предполагаемом собы­тии с реально наблюдаемой совокупностью действий. К сожалению, предупреждает Вебер, такой способ ве­рификации дает не абсолютную, а относительную точ­ность, да и случается он крайне редко - обычно лишь в психологических экспериментах. Подобный способ проверки истинности гипотез возможен также при изучении массовых явлений с помощью статистиче­ских методов.

Но не все они дают надежную инфор­мацию, степень приближения к истинности в них чрез­вычайно варьируется.

       Во всех остальных случаях на долю исследователя остается только одна возможность: подобрать как мож­но больше исторических примеров или современных явлений и классифицировать их, сравнивая между собой таким образом, чтобы в одну и ту же группу попали действия, которые между собой во многом сходны, но различаются одним решающим моментом - своим отношением к конкретному мотиву или факто­ру, роль которого для этой группы действий ранее уже изучена. Это Вебер называет «фундаментальной зада­чей сравнительной психологии»1.

      К сожалению, такого рода построения, и в этом Вебер отдает себе отчет, случаются редко - только в крайне неопределенных процедурах, называемых «мысленным экспериментом». Их суть в исключении каких-то элементов из общей цепи мотивации и построение такой логики действия, которая была бы более правдо­подобной, учитывая цели причинного объяснения. Та­кова в общих чертах веберовская теория логических условий доказательства причинно-следственных связей.

      В качестве примера неудачного «мысленного экс­перимента» Вебер рассматривает, в частности, попыт­ку Э. Майора реконструировать влияние марафонской битвы на судьбы западной цивилизации и развитие Греции, Майер дает интерпретацию значения тех со­бытий, которые должны были произойти по предска­заниям греческих оракулов в связи с нашествием персов. Однако сами предсказания можно непосред­ственно верифицировать, полагает Вебер, только изу­чив реальное поведение персов в тех случаях, когда они оказывались победителями (в Иерусалиме, Егип­те и Малой Азии). Но  подобная   верификация не мо­жет удовлетворить строгий вкус ученого.

__________________

1 Weber M. Economy and Society: An outline of interpretive sociology. Berkeley: University California Press, 1978. Vol. 1. P.14

Майер не сделал главного - не выдвинул правдоподобной ги­потезы, предлагающей рациональное объяснение со­бытий, и не объяснил способа ее верификации. Часто историческая интерпретация только кажется правдоподобной. В каждом конкретном случае необходимо указывать исходную гипотезу и метод ее проверки.

     Мотив у Вебера - это комплекс субъективных значений, которые представляются действующему лицу или наблюдателю адекватной основой поведения. Если мы интерпретируем ту или иную цепочку дей­ствий, сообразуясь лишь с нашим здравым смыслом, нашими стереотипами мышления, то подобную интер­претацию надо считать «субъективно приемлемой» (достаточной) либо «корректной». Но если интерпре­тация основывается на индуктивных обобщениях, т.е. носит интерсубъективный характер, то ее можно счи­тать «казуально адекватной». Она показывает вероят­ность того, что данное событие реально произойдет при тех же самых условиях и тем же порядком. Здесь применимы статистические методы, измеряющие сте­пень корреляции событий, или устойчивости связи     повторяющихся явлений.

      Оба способа интерпретации событий имеют свои пределы. Так, суждение о смысле социальных дей­ствий на основе общепринятых или обыденных норм влечет за собой включение в научный анализ типич­ных ошибок, свойственных здравому смыслу. Они отразят пристрастие или субъективные предпочтения одних норм другим. «Субъективная адекватность» действительна лишь в рамках «закрытого» поведения. «Открытое» поведение, когда смысл поступков прояв­ляется во внешних результатах, видимых глазу реак­циях, поддается скорее статистическому анализу, количественным методам.

       Принято считать, что основные потребители — взрос­лые. Однако данные последних опросов, доказываю­щие, что около 50% просьб своих детей удовлетворя­ются любвеобильными родителями, заставляют сомне­ваться в расхожей истине. Может быть, действительно дети — двигатель торговли?