Человек и время в романе Ю. Трифонова «Время и место»

      В романе «Нетерпение», посвященном судьбе Андрея Желябова, его личность и  судьба ярко высвечивает образ времени, эпохи. Трифонов вновь выражает мысль, что человек – «нерв истории». Нетерпение – не только психологическая особенность главного героя, но и характерная особенность эпохи в целом. Именно нетерпение становится причиной  обращения к тактике террора. Нетерпение подвигает революционеров на громадные жертвы, делает их убийцами и мучениками одновременно. Незаметно происходит искажение нравственных ценностей, утрата подлинно человеческого отношения к жизни и к людям.

      В повести «Дом на набережной» входят в непосредственное соприкосновение  несколько исторических эпох, становится очевидной их теснейшая взаимосвязь. Повествование построено в основе своей как косвенный монолог Глебова, вспоминающего о своем прошлом. Эти воспоминания имеют подневольный характер: герой ничего не хочет вспоминать, боится звонков из прошлого, пробуждающих память. Трифонов раскрывает причины нравственного преступления героя: его выбор предопределен коренящимся с детства в его душе страхом (типичным для атмосферы 30-х – 40-х годов) и жгучей завистью к обитателям Большого дома, наделенным материальным благополучием и властью. Образ Глебова -  это образ не просто подлеца, а конформиста, который выживает и достигает материального благополучия не только за счет обмана других, манипуляции их чувствами, но и за счет самообмана.

      В романе «Старик» Трифонов вновь обращается к событиям революции. Главный герой романа, старик Летунов собирает документы о Мигулине, герое гражданской войны, ложно обвиненном в измене. Собирая документы, работая в архивах, он стремится восстановить истину, преодолеть чувство вины (когда-то в 1921 году на вопрос следователя он ответил, что допускает возможность измены Мигулина). Стремление восстановить истину становится глубокой потребностью души. Объективное повествование от автора перебивается взволнованным монологом углубившегося в воспоминания старика, которого Трифонов оставляет один на один с прошлым, с совестью.

      Еремина С. и Пискунов В. считают, что в  произведениях Трифонова действуют  три времени – время бытовое, историческое и вечное (экзистенциальное). Большинство персонажей живут в  бытовом времени, живут сиюминутным, не замечая, как по капле тает их жизнь, и лишь немногим (таким, как Сергей Троицкий, Летунов, Антипов) удается уловить время историческое и время бытийное, понять свое время и место²³.

      Таким образом, можно сделать вывод  о важности проблемы «человек и время» в творчестве Трифонова. Взаимоотношения человека и времени в его произведениях сложны и разнообразны: одни герои живут временным, сиюминутным, долгое время не замечая «другой жизни» (Ольга Васильевна), некоторые сознательно стараются не замечать исторического времени, слишком больно бередящего память или неспокойную совесть, предчувствующую суровый приговор (Ганчук, Глебов), герои, стремящиеся изменить течение времени (образы революционеров в повести «Отблеск костра», Желябов). Но все эти пути оказываются тупиковыми, а судьбы персонажей – исполненными драматизма. Единственный выход открывается немногим героям Трифонова (Сергей Троицкий, Летунов, Антипов) мучительно вспоминать, непрерывно всматриваться в происходящее, стремиться понять свое время и место в жизни. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2.3. Проблема  взаимоотношений человека и времени  и трагизма человеческого бытия  в итоговом романе Ю. Трифонова  «Время и место». 

      Роман «Время и место» - последний в  творчестве писателя  (над ним  он работал до конца своей жизни), подводящий итоги его идейным исканиям в понимании проблемы взаимоотношений человека и времени, роман в котором на громадной высоте философского обобщения пересеклись идеи, образы мотивы всего предыдущего творчества Трифонова.

      До  сих пор спорным является вопрос о жанре этого произведения (что это - цикл новелл или роман?). Однако большинство исследователей, в том числе и автор монографии по творчеству Трифонова Иванова Н. Б.²⁴ рассматривают это произведение как роман, обладающий особой пунктирной композицией (о ее характере и функции речь пойдет ниже). Сам Трифонов определил жанр как «роман в тринадцати главах»²⁵. Уже это определение настраивает на трагичный лад последующего повествования, вызывая ассоциации с мифологической символикой «несчастливого числа».

      Последующий эпиграф, напоминающий анкету 30-х годов, играющую решающую роль в судьбе человека и вернувшуюся к писателю в  кошмарном сне, углубляет трагизм: «Время и место вашего рождения…  Национальность… Были ли вы… Состояли ли вы… Ваше участие… Дата вашей смерти»²⁶. Последний пункт наводит на мысль о тщетности борьбы человека с неизбежным забвением, ведь время вечно, а предел земного бытия человека ограничен. Так Трифонов подводит читателя к неизбежному вопросу, с которого начинается роман: «Надо ли вспоминать?»²⁷. Воспоминание больно, мучительно, но только оно способно привести человека к пониманию истинного смысла жизни, осознанию своего времени и места.

      Время в романе изображается как стихия, как река, унесшая множество людей  в небытие, обобщается поэтически. Время объективно сильнее людей, мощнее, природнее. Все поэтические сравнения, все тропы, связанные с образом времени, передаются Трифоновым через природу (время – река, стихия, буря, ледяной ветер). Так, например, показано время в главе «Конец зимы на Трубной»: «На бульваре плешинами белел снег, деревья темнели сиво, голо… Зима кончилась, воздух был ледяной. И ледяной ветер гнал людей к Трубной»²⁸. Дрожь, озноб, ледяной холод передают не только физическое, но и историческое состояние людей: «люди, которые будут жить через сто лет, никогда не поймут нашей душевной дрожи в тот ледяной март»²⁹. 

      Роковые минуты жизни человека совпадают  с роковыми историческими мгновениями, и «домашняя обыкновенность»  происходящего в маленькой семье  «ужаса» на самом деле совсем не заурядна; и достойное противостояние этому «ужасу» может быть лишь единственным ответом личности той огромной, ветровой, силе, которая движет толпой на бульваре. Человек начинает видеть то, чего видеть нельзя. На этом парадоксе чувственного, материального видения невидимого строится Трифоновым образ времени: «Подойдя к окну, Антипов увидел месиво шапок, воротников, простоволосых голов, сбитых в плотную гущу. Время громоподобно катилось вниз. То, чего никогда увидеть нельзя. Антипов оглянулся…

      - Я тебя люблю, Таня, - сказал Антипов. – И ничего не нужно. Будем жить дальше»³⁰.

        Как отмечает Иванова Н. Б.³¹, очень важным в романе является противопоставление статического и динамического. Это противопоставление   заключено уже в самом названии романа: что может быть более стабильным, чем место, и более подвижным, чем время? Статичность воплощается в таких персонажах романа, как старуха Веретенникова, прозаик Киянов, Станислав Семенович и противопоставляется динамичности судьбы Антипова, главного героя романа.

      Старуха Веретенникова неподвижно сидит на балконе. Перед ее внутренним взором проходят картины истории, в ней, как в памятнике, застыли, сконцентрировались эпохи, времена – застыла сама история: «На балкончике, похожем на футляр, сидела в толстой шубе и меховой шапке старуха Веретенникова и смотрела вниз, в набитую людьми, воющую предсмертно ночь. Давно нужно было идти спать, но старуха не могла оторваться. Отсюда, с балкончика, она видела в своей жизни много всего, теперь не припомнишь: видела, как конные разгоняли толпу баб, как бежали юнкера по бульвару к Сретенке, как срывали с дома напротив вывеску «Братья Шмит», как шли с флагами, с барабанами, как встречали каких-то летчиков, бросали листовки, как чернели ночами пустые дома с окнами, заклеенными бумагой, и как громыхали танки, разворачиваясь на Трубной, сотрясая землю так, что дрожал балкончик. По лицу старухи Веретенниковой сами собой катились слезы. Никто бы не объяснил, и она сама не знала, почему плачет»³². Подвижное время обтекает Веретенникову, как бы прикрепленную к дому, к «месту». Время не стоит на месте, оно живет, переламывается, налетает, как ветер. А старуха сидит. Даже слезы, катящиеся по лицу, движутся помимо ее воли.

      Статичен  и образ учителя Антипова, прозаика Киянова. В отличие от друга молодости, Михаила Тетерина, Киянов дан в романе как человек, обреченный на неподвижность, - он сидит или лежит, только наблюдает, не участвует в действии. В одном из своих снов он видит бегущих людей, но сам вжимается в бетонную стену и видит, как толпа пробегает мимо. Киянов постоянно размышляет о судьбе, желая спрятаться, загородиться ею, он не хочет «выламываться из правил», наоборот, стремится прочитать прогнозы судьбы, прозреть ее указания, анализируя свои сны. Но все это не спасает Киянова, иссякает не только его физическое существование, но и способность к творчеству (ему так и не удается создать произведения более значительного, чем его ранний сборник рассказов «Звезда полынь», он задыхается в плену голубого капота судьбы. Эта неподвижность аккумулируется, концентрируется в самоубийстве – последнем отрицании движения.

      Станислав Семенович, страдающий от странной болезни  ничегонежелания, по целым неделям  неподвижно лежит в постели. Он живет  не настоящим временем, а прошлым: он пишет историческую справку о бывших владельцах Нескучного сада, из которых и он сам, как ему представляется, происходит. Он это делает не ради какой-то корысти (его мечта – всего лишь мемориальная табличка) и не по причине душевной болезни. Станислав Семенович  хочет найти историческую цепь, нить, связующую людей и времена и определить свое место в ней – то есть он тоже своеобразный автор, сочинитель, неудачливый двойник Антипова.

      Время протекает сквозь частную жизнь, разламывая ее. Люди с трудом преодолевают (если могут преодолеть) эти разломы: мать Антипова и сестра Люда, Киянов и Тетерин, Антипов и Таня… Разделены непониманием даже «двойники» - Антипов и «я». Время движется и разносит людей. Этот настойчивый мотив романа воплощается в символических образах треснувшего плота или льдины, частички которой понесло в разные стороны. Так в романе показано взаимное отчуждение Антипова и Тани, они, как две половинки треснувшего плота, тихо отдалялись друг от друга, расплывались своими путями.

      Как и в других произведениях Трифонова, в романе сосуществуют время бытовое, время историческое и время экзистенциальное, вечное, связанное с осознанием своего места в мире, воспоминанием и творчеством³³. 

      Ряд второстепенных персонажей захвачен суетой бытового времени. Их изображение по  сюжету и по стилистике напоминает «московские» повести, опять возникает присущая Трифонову ироническая интонация, некоторые образы  носят фельетонный характер: поэт Самшитов, заливший вином бархатный пиджак; деляга Ройтек, отец Вики, двадцатишестилетней  самоуверенной дамы в расшитой дубленке; карьерист Федор Квашнин; Виктуар Котов, сытый директор дома творчества. Напоминают «московские» повести и некоторые эпизоды: мучительная связь Антипова с Ириной, новоселье у Антиповых, встреча Нового года в ЦДРИ.

      Но  в то же время в романе передан подлинный трагизм человеческого бытия. Роман строится на настойчивом повторении темы соседствования жизни и смерти (исчезновения). Мотив исчезновения появляется в самом начале романа и задает общий тон повествования: «Надо ли – о людях, испарившихся, как облака? Надо ли - о кусках дерна, унесенных течением, об остроконечных башнях из сырого песка, смытых рекой…». Почти каждая из глав включает в себя упоминание о смерти, гибели, исчезновении кого-то из близких или далеких людей, окружающих двух главных героев романа – автора-повествователя и писателя Сашу Антипова: исчезновение так и не вернувшегося из Киева отца Саши (I глава), такая же судьба, постигшая родителей автора-повествователя, самоубийство матери его друга и смерть ее мужа, летописца истории Нескучного сада (II глава), гибель сына писателя Киянова (III глава), убийство Бориса (IV глава), рассказ об убийстве ссыльного Иннокентия (V глава), похороны Сталина (IX глава), смерть Киянова (X глава) и Виктуара Котова (XII глава), инфаркт Антипова, отметивший конец его прежней жизни (XIII глава).

      Такой интерес к теме смерти объясняется  тем, что именно в ситуации чрезвычайной, на разломе бытового и исторического  времени, при разрыве годами налаженных связей обнаруживается бытийное (экзистенциальное) измерение времени. Именно ситуацией смерти близкого человека или приближения собственой смерти Трифонов постоянно проверяет своих героев.

      Еремина С. и Пискунов В. отмечают: «Конечно, не все эти смерти становятся толчком  для выхода героев в сферу экзистенциального времени, для осознания ими тут же и теперь своего места в мире, своей человеческой участи. Но они накапливаются, наслаиваются друг на друга, вбираются «в кровь, в ткань» (как сказано в «Старике»), чтобы позднее развернуться авторским воспоминанием, стать стимулом для написания Антиповым романа «Синдром Никифорова», толчком для его озарения в тот момент, когда его будут выносить на носилках по лестнице».

      Таким образом, именно мучительное преодоление  духовных кризисов, беспощадный самоанализ обеспечивают человеку выход в сферу бытийного времени. Человек вспоминающий, способный к творчеству преодолевает поток времени, раздвигает рамку ограниченного предела земного человеческого бытия. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2.4. Образ Антипова  в романе. Творчество как сила, преодолевающая время.