Художественный мир прозы Захара Прилепина

Деревенская сюжетная линия романа начинается во второй главе, где рассказывается о том, как Саша после устроенного им с друзьями погрома в Москве вынужден скрываться. В качестве места своего укрытия он выбирает родную деревню, в которой доживают свой век его бабушка с дедушкой. Здесь в повествование включаются и эпизоды из прошлой жизни Саши, фрагменты его детских и отроческих лет, когда в мире, окружающем мальчика, была гармония: все близкие и родные были живы и счастливы, а деревенское детство мальчика  протекало беззаботно, как и должно быть у любого ребенка. То, что рассказ о деревне начинается уже во второй главе, не случайно: этим осуществляется  контраст шумных, агрессивных событий в городе и тихой, пронзительно однообразной деревенской жизни. Но, с другой стороны, писатель намеренно сближает эти художественные пространства, показывая, что и в городе, и в деревне человек несчастлив; он или вынужден бороться за лучшую жизнь (что делают ребята из «Союза созидающих»), или просто смириться и тихо умереть (как в случае со стариками из деревни).

По дороге из Москвы в  свой маленький провинциальный городок  Саша прокручивает в голове московские события: «Город оказался слабым, игрушечным – и ломать его было так же бессмысленно, как ломать игрушку: внутри ничего не было – только пластмассовая пустота»  («Санькя», С. 29). Когда «Саша приехал в свой город, двери электрички захлопнулись за ним, словно он был аппендикс и его отрезали» (С. 30). Попадая же в деревню, он видит следующую картину:

        Деревня была темна, во многих домах не горели огни.

        Саша почти не чувствовал оживления от того, что он вернулся в места, где вырос.

       Ему давно уже казалось, что, возвращаясь в деревню, сложно проникнуться какой-либо радостью, – настолько уныло и тошно было представавшее взгляду. <…>  Все было чуждым. (С. 33)

Приведенные фрагменты  текста рисуют картину безрадостного мироощущения героя в настоящем, когда стираются даже светлые островки его в целом благополучного прошлого. Из фрагментов Сашиных воспоминаний можно сложить отдельные картины тех лет, когда Саша был «темноногим», «в царапках» мальчишкой. Каждое утро мальчика будили звуки радио, включенного дедушкой, который тогда еще был здоров и полон сил, а бабушка с самого утра хлопотала по хозяйству. Саша всегда просыпался  бодрым и веселым, с удовольствием съедал тарелку молочного супа, даже если в нем плавала муха. С отцом, который в то время был рядом, он часто проводил бесконечные летние дни возле речки, греясь на раскаленной солнцем плите и купаясь, – здесь у них было потаенное место. Гусей, проходивших по деревне, Сашка боялся и с ужасом убегал прочь, стыдясь своего страха... Только этот период своей жизни вспоминал юноша с радостью и умилением. Ныне же герою все враждебно, существование в любом из этих мест бессмысленно и нерадостно. Особенно трагичными выглядят эпизоды, где рассказывается о вымирании деревни, где всего-то и осталось несколько человек, в основном стариков. Таковы и бабушка с дедушкой Саньки. Дедушка уже совсем слег и «готовился умирать». А бабушка выглядела «бесстрастно и недвижимо, казалось, она не видит ничего». Примечательно, что бабушка в разговоре с Сашей все время говорит о смерти: она вспоминает троих умерших сыновей, в том числе отца Саши, говорит о скорой смерти дедушки и о том, что почти все в их деревне погибли – разбились на мотоцикле, спились или покончили жизнь самоубийством. «Бабушкина речь неприметно переходила с одного на второе, но речь шла об одном – о том, что все умерли и больше ничего нет» («Санькя», С. 39). А дедушка, который уже давно не встает с постели, говорит внуку, что ему надоела жизнь и он хочет смерти.

Усиливает трагизм  ситуации упоминание писателя о ребенке, играющем в луже с хворостиной возле дома бабушки. Бабушка, сидящая на лавочке, не замечает ребенка, а он, в свою очередь, не видит ее. «Бабушка и ребенок словно находились в разных измерениях» (С. 35). «Среди всего этого медленного и почти завершившегося распада ребенок смотрелся странно, стыдно, неуместно» (С. 36). Именно бабушка с дедушкой, растившие маленького Сашу, называют его так грустно и трогательно – Санькя. Недаром в таком, деревенском варианте это имя вынесено в заглавие романа. Из повествования становится понятным (и это немаловажная деталь в романе), что Саша не является для бабушки живым воплощением ее сына, Сашиного отца, а лишь тенью прошлого. 

    Саша был для бабушки невнятным напоминанием о том времени, когда семья была полна и сыны жили. Но она не в силах была наделить Сашу чертами его отца, почувствовать в нем свою – отданную сыну и проросшую во внуке – кровь. Саша был отдельным человеком, почти уже отчужденным… (С. 44)

Наконец, сам  Саша любит себя только в прошлом («…Саша только того мальчика и любил, темноногого, в царапках», С. 53).                                              

Таким образом, дистанция героя с жизнью, родными и самим собой, которую он так явственно ощущает, слишком велика и слишком безнадежна, хотя он еще молод и многое может сделать в жизни. Писатель специально включает этот эпизод в завязку произведения, чтобы показать драматизм Сашиной ситуации и, возможно, мотивировать его слова и поступки, которые мы наблюдаем в дальнейшем на страницах романа.                   

Не менее  важна глава 4-я, которая также относится к деревенской сюжетной линии. Она посвящена эпизоду из прошлого Саши, когда герой, в то время еще подросток, вместе с матерью и другом отца Безлетовым (с ним как раз Саша и вступает в идеологические дискуссии) едут хоронить Сашиного отца в родную деревню. Очень многие критики выделили именно этот эпизод как один из самых ярких и запоминающихся в произведении. Анна Наринская в статье «Нацбол в России больше, чем нацбол» (газета «КоммерсантЪ»)  говорит, что происходящее в романе «Санькя» довольно предсказуемо, кроме одной главы –  «идеологически и сюжетно ровно столь же дидактической, как и весь остальной текст, но выделяющейся особо ударной концентрацией всех авторских приемов и соображений». Далее она продолжает: «Метафоричность происходящего прямо-таки зашкаливает – гроб с телом отца символизирует все, что в России от России осталось. И происходит с этим гробом все соответствующее. Сначала гроб падает, крышка отлетает, и “отец, уже ледяной, едва не выпадает на снег”, потом этот гроб тащат, “чертыхаясь и рыча”,     потом  – скатывают с горки, потом, понятное дело, на нем режут колбасу и пьют водку. Потом произносят слова: “Это настоящие русские похороны... русские проводы...”».

События, происходящие в этом эпизоде, действительно символичны, но в такой форме они ярко и убедительно доносят одну из важнейших мыслей романа – о тотальном разложении и вымирании. Поэтому говорить об излишней дидактичности главы, не учитывая производимого ей художественного впечатления, как это делает в своей статье Анна Наринская, пожалуй, не совсем справедливо по отношению к писательскому мастерству автора. На примере судьбы отца Саши автор показывает, что та же участь ждет города, страну, а деревня уже и так почти вымерла.

      Вид белого, до горизонта поля, был тягостен. Эта даль и пустота – лишь с линией телеграфных столбов у дороги – засасывала.

       – Безлюдье… – шептал Саша тихо. – На безлюдье льды… Снеги и льды… («Санькя», С. 98)

Символично  и то, что герои совершают такой тяжкий путь с гробом отца и сами едва не платят за это жизнью. Эта дорога  в  никуда, там нет  будущего. Именно в таком безнадежном ключе рисует автор картину одиноких и замерзших людей, потерявшихся в бесконечном снежном лесу с гробом на руках. «Холод последние силы подъедал. Захотелось спать… свернуться калачиком на гробе…» (С. 109). И, когда уже спасения никто не ждал, неожиданно приходит помощь в образе деревенского мужика Хомута, который отправился на поиски пропавших. Но при внешней крепости и бодрости этого человека в нем «едва различимой жесткой нитью чувствовалась смертельная тоска». «Нить была жестка и крепка настолько, что ей и удавить можно было, и удавиться» (С. 110). Именно такая смерть и ждет Хомута через несколько лет (о том, что он удавился, становится известно из рассказа бабушки Саши во второй главе). Таким образом, этот эпизод, находящийся в середине романного повествования, также является одним из ключевых для понимания авторской позиции.

Наконец, еще одна глава, посвященная деревне, – 12-я (предпоследняя в романе). Саша с друзьями прячутся от властей после крупных политических акций, проведенных ими и другими «союзниками». В этой главе есть несколько значимых фрагментов. Один из них заключается в разговоре Саши с Матвеем – главным «союзником» партии, исполняющим обязанности лидера Костенко, – о дальнейшей судьбе «Союза созидающих».

       – Матвей, – спросил он негромко. – А ты думаешь иногда о том, что нас ждет? Партию что ждет?

      Матвей посмотрел на Сашу серьезно.

      – Ну, ты умный человек, Саш, – ответил.

      Саша промолчал – так, чтоб Матвей понял, что он ждал иного ответа. И Матвей понял.

       – Саша, у нас нет ни одного шанса, – сказал он. – Но разве это имеет значение?

       Саша коснулся коры дерева рукой.

       – Не имеет, – ответил искренне.  («Санькя», С. 313)

 Из диалога становится понятно: ребята знают, что обречены, но продолжают делать свое дело, считая себя правыми. И то, что у партии «Союз созидающих» нет никаких шансов на дальнейшее существование, нисколько не останавливает ни Сашу, ни его друзей в совершении задуманных ими антигосударственных акций. В данном диалоге затронута и проблема образа современного положительного героя. Нельзя не обратить внимания на то, что ребята испытывают чувство долга и товарищества, бескорыстную любовь к родине, внутреннюю потребность действовать во имя справедливости, как они ее понимают.  Возможно, им не хватает целенаправленности и продуманности своих действий, но им, безусловно, присущ романтический порыв юности, ее бунтарство и нетерпеливая активность. Вспоминая слова П. Авена об однозначно разрушительном и бессмысленном характере деятельности героев романа, можно поспорить с такой односторонней точкой зрения, снимающей противоречия как на уровне образов персонажей, так и на идейно-смысловом уровне.    

 Второй важный фрагмент главы связан с образом старенького дедушки, приютившего ребят на ночь. Старичок, похожий на «лесовичка» (таким он показался Саше), рассуждает о  философии и религии, о трагедии сегодняшнего дня. По сути, его слова – это опять же позиция автора, утверждаемая им с первых глав романа. Старик говорит о том, что люди похоронили настоящие ценности, и за это будут наказаны. 

  – …  Вы там в церкву, говорят, все ходите. Думаете, что, натоптав следов до храма, покроете пустоту в сердце. Люди надеются, что Бога приручили, свечек Ему наставив. Думают, обманули Его. Думают, подмяли Его под себя, заставили Его оправдывать слабость свою. Мерзость свою и леность, которую то милосердьем теперь назовут, то добротой. Чуть что – и на Бога лживо кивают: «Бог так решил. Бог так сказал. Бог так задумал». («Санькя», С. 320)

Старичок как  будто является носителем высшей истины. Сам его облик и смешон и трагичен одновременно: «вот-вот то ли заплачет, то ли захихикает» (С. 321).  

Таким образом, деревенская повествовательная  линия, хоть и не является основной, несет на себе огромную смысловую нагрузку и для понимания идейно-содержательной стороны романа является, пожалуй, первостепенной. Именно в ней лейтмотивом проходит авторская мысль о бессмысленности существования и потерянности людей в современном мире, об отсутствии  у них нравственно-этических ориентиров, что неизбежно грозит  разрушением и катастрофой.  Несмотря на то, что деревенские главы романа относятся к разным временным отрезкам (прошлое героя – его настоящее), они объединяются в одно целое за счет наличия стержневого конфликта и, таким образом, приобретают символическое звучание. «Калейдоскопичность» хронотопа в романе позволяет расширить рамки времени и пространства, создавая единую универсальную картину мира, которая рисуется автором в трагических тонах. Можно говорить о том, что проблематика романа становится всеобъемлющей, выходит на уровень космоса, и расширение конфликта до таких огромных масштабов говорит о чутком и болезненном мировосприятии писателя, а также об оригинальности его художественного воплощения.     

Заслуживают отдельного рассмотрения фрагменты произведения, где Саша участвует в идеологических спорах со своими оппонентами. Эти эпизоды не выделяются в отдельную сюжетную линию, но занимают особую нишу в романе. Всего их три: в главах 3, 8 и 11.

 Содержание идеологических споров сводится к тому, что «противники» Саши не понимают смысла действий «партийцев». В главах 3 и 11 фигурирует основной классовый враг Саши, друг его погибшего отца, университетский преподаватель, а впоследствии помощник губернатора – Алексей Константинович Безлетов. Являясь полной противоположностью Саши, он не согласен с тем, что делает «Союз созидающих», и прямо об этом заявляет: «Все ваши телодвижения, ваше трепетание – все это давно потеряло смысл. Вы ничего не исправите» («Санькя», С. 72). Он пытается убедить Сашу, что страны и государства уже давно нет и их агрессия бессмысленна; она только навредит людям. Но ни Саша, ни его друзья, конечно, не могут принять либеральной точки зрения Безлетова. В том, что говорит Алексей Константинович, безусловно, есть смысл, но образ этого персонажа нельзя назвать положительным (вспомнить хотя бы эпизод похорон отца, где, в отличие от Саши, который стойко держится в суровых условиях, Безлетов дает слабину и не проявляет себя как надежный и мужественный человек). Поэтому автор позволяет героям оставаться каждому при своем мнении, но симпатия его именно на стороне Саши и его друзей-«союзников».

Вторая важная дискуссия происходит в 8-й главе. Здесь уже появляется другой персонаж-антагонист – Лева, в образе которого критики увидели     писателя Д. Быкова (как и в вожде «Союза созидающих» Костенко писателя Э. Лимонова). После того, как Сашу поймали и жестоко избили агенты спецслужб, он попадает в больницу, где знакомится с Левой, соседом по палате, и между ними также возникает спор на идеологической почве. Лева, как и Безлетов (и вышеупомянутый П. Авен), хочет услышать от Саши четко сформулированную идею, ради которой они совершают свои революционные действия. Следующие слова Саши можно считать ответом не только собеседнику, но и всем оппонентам самого З. Прилепина: « – Ни почва, ни честь, ни победа, ни справедливость – ничто из перечисленного не нуждается в идеологии, Лева! Любовь не нуждается в идеологии» («Санькя», С. 195). Более того, свое отношение к родине герой сравнивает с отношением к жене (понимание А. Блока). «А жена – это непреложно. Жена – та, которую ты принимаешь. <…> Если у тебя любовь, скажем, к женщине, у тебя уже нет выбора. Или она, или ничего. И если у тебя Родина… Здесь так же…» (С. 197)

Конечно, спор между оппонентами  неразрешим, и каждый вновь остается при своем мнении. Но очевидно, что писатель не зря поднимает проблему идеологического антагонизма в романе, причем не единожды. Автор не дает однозначно положительной оценки тому, что делают ребята-партийцы, но он показывает их позицию, из которой уже становится понятным желание искоренить окружающую обстановку, пусть даже насильственным способом. И, даже если Саша так и не формулирует однозначную цель их политики, которую так хотят услышать его противники, позиция героя, обоснованная в эпизодах споров, никак не выглядит механической и пустой.