Художественный мир прозы Захара Прилепина

Все остальные главы романа представляют собой так называемую «городскую» линию повествования, в которой и происходят основные события, связанные с революционной деятельностью партийцев. Ребята из «Союза созидающих» участвуют в митингах против правительства, громят «Макдональдс», совершают акции в Риге (в частности, Саша едет туда с намерением убить судью, приговорившего его товарищей к тюремному заключению, но его опережают), захватывают здание администрации. По сути, эта линия представляет собой цепь сменяющих друг друга эпизодов, которые и составляют основной сюжет романа. Несмотря на жесткий характер происходящих событий, в повествование вторгаются и лирические фрагменты. Одним из самых ярких эпизодов такого типа становится сцена любви главного героя с девушкой Яной, где Саша предстает в ином ключе: не как агрессивно настроенный и способный на жестокие поступки юноша-революционер, а как эмоциональный, нежный и глубоко чувствующий человек. 

 Важно отметить, что всего в романе 13 глав; в последней главе происходят трагические кульминационные события, когда Саша с друзьями захватывают городское административное здание, и, скорее всего, этот политический акт станет последним для ребят. Не случайно автор начинает роман и заканчивает его сценами погрома и захвата, что создает ощущение повторяемости и закономерности происходящего. К тому же в таких действиях – суть жизни Саши и других ребят из партии. И они готовы пойти  на смерть за свое дело; они знают, за что умрут. Заключительная сцена происходит «на баррикадах»: «союзники» заперлись в здании администрации, которое уже окружено властями. Финал романа «открытый», автор дает возможность читателю самому додумать, что же будет дальше и сможет ли продолжить борьбу его герой. В интервью «Московскому Комсомольцу» З. Прилепина спросили, что же будет дальше с его героем. На что писатель ответил: «Что будет в романе дальше, я не знаю, если бы знал — написал. У меня есть только невнятное ощущение  —  оно выражено в последней фразе романа. Мы не проиграем. Но это не значит, что подобные нам завтра придут к власти. Россия непредсказуема». 

 Обозначив определенные фрагменты романа и основные сюжетные линии, можно сделать вывод, что роман выстроен как цельное художественное произведение, в соответствии с законом жанра. И, несмотря на то, что в романе выделяется несколько самостоятельных пластов, они не распадаются на отдельные отрывки и главы, а взаимодействуют друг с другом как в плане композиции, так и в отношении смыслового аспекта, проблематики.

Таким образом, специфика хронотопа в романе «Санькя» заключается в его изменчивости, фрагментарности (в произведении присутствуют как различные временные отрезки, так и изменения пространства, в котором происходит действие романа). Однако такое необычное композиционное построение текста  автор использует не вследствие недостатка писательского мастерства (как пишут некоторые критики), а с ярко выраженной целью – не просто создать роман о деятельности революционно настроенных юношей, а расширить его проблематику до размеров всего земного шара. И, стоит отдать должное автору, со своей задачей он успешно справляется. На протяжении всего повествования (на событийном или на более глубоком, символическом уровнях) проходит сквозная идея о косности устройства современного мира, о нравственной деградации людей и о том, что изменить этот мир можно только жестоким способом; а другими уже, скорее всего, не получится. За счет изменения хронотопа и чередования разных по стилю и настроению эпизодов («военные» – «мирные», лирические – жесткие)  все пласты повествования «склеиваются» между собой в одно целое и накладываются друг на друга; объединенные общим конфликтом и идеологическим наполнением, вкупе они делают роман ярким, многомерным и содержательным.

Особенности языка и стиля.

 Прежде чем начать анализировать стилистический  аспект романа, стоит напомнить о том, как неоднозначно оценивают художественные достоинства произведения критики и писатели (хотя  противоречий в оценке творчества З. Прилепина хватает на всех уровнях).  

Однозначно положительно отзывается о стилистике романа «Санькя»  писатель Александр Проханов в одном из интервью. «Язык книги – это очень хороший, добротный русский традиционный язык, в котором встречаются изыски, и я чувствую, что Прилепин способен на эти изыски в гораздо большем количестве, но он смиряет свой эстетизм, потому что у него другие задачи – не эстетические, а психологические, моральные, политические. Но язык, повторяю, очень хороший, добротный, достаточный для того, чтобы изобразить вот эту группу явлений, группу людей, этот слой новой пассионарной молодежи, очень жестокой, очень жертвенной, очень циничной и идеальной одновременно с этим».

Двойственно отзывается о стилистике романа Лев Данилкин. Он вполне справедливо пишет, что писателю очень хорошо удаются агрессивные сцены романа, с погонями и драками. «Прилепин-писатель работает резкими, отрывистыми движениями — ломает и гнет синтаксическую арматуру, а потом наотмашь кидает на нее куски глины, быстро долепливает рельеф, не церемонясь с материалом, будто назло кому-то неестественными инверсиями добиваясь нужного эффекта… Эффект есть, и стиль романа соответствует содержанию». Но критик считает, что стиль автора не очень применим  к «мирным» сценам романа, оттого они зачастую не удаются (это мнение можно оспорить, так как в «мирных» сценах автор использует и иные языковые приемы, соответствующие содержанию данных эпизодов). Основным стилистическим принципом Прилепина Данилкин считает «борьбу с гладкописью», «насилование языка».

Напротив, Сергей Костырко пишет, что художественные достоинства романа невысоки. «Автор ориентируется на эстетику традиционного “критического реализма” плюс некоторая “революционно” - романтическая взволнованность стиля».

 Прежде всего, стоит сказать  о том, что захватывающий сюжет  романа обусловлен именно языковыми особенностями: произведение написано ясным, понятным языком, без нагромождения длинных и запутанных синтаксических конструкций. Скорее всего, такая манера письма обусловливается  профессиональной привычкой Прилепина - журналиста – писать лаконично, просто, но ярко и интересно. Хотя нельзя умалять и чисто литературного таланта писателя, проявляющегося в использовании художественных средств и приемов. 

Прилепин держит читателя в постоянном напряжении за счет того, что использует образные и динамичные предложения, позволяющие в красках представить панораму происходящего. Особенно хорошо это прослеживается в сценах, где необходима быстрая и резкая смена картин (сцены митингов, погони и т. д.).

       Замолчала трибуна, все смотрели на звонко голосящий строй.

       Разом гакнуло  несколько петард, следом в милицию  полетел             взрыв - пакет – плюхнулся возле шарахнувшегося от испуга офицера и мутно задымился.

       Саша увидел, что какой-то милиционер, не разобравшийся, в чем дело, развернулся и побежал неведомо куда по улице, лишь фуражка его покатилась. («Санькя», С. 13)

 Одной из характерных стилистических черт писателя является использование тире в предложениях – именно этот знак препинания позволяет придать стремительность и напряженность повествованию. Автор как будто является очевидцем происходящего (и это почти так: писатель пишет о том, что ему хорошо известно). Обращают на себя внимание и лексические особенности в подобных сценах: писатель использует множество просторечных и жаргонных слов не только в диалогах персонажей, но и в описаниях происходящего с ними. Однако в тексте они смотрятся органично и способствуют приданию образности и жизненности повествованию. «Саша удержался на ногах, отпихнул “срочника” …» (С. 14). «Саша осыпал цветами сидящую на асфальте нищую беженку из тьмутаракани…» (С. 15). Не брезгует писатель и словами откровенно нелитературными, которые произносят и Саша со своими товарищами по партии, и те, кто борется с ними (милиционеры, агенты ФСБ и др.). Но даже этот факт не делает произведение вульгарным, а, напротив, играет на все его составляющие: позволяет в полной мере отразить обстановку, в которой находятся герои, а также их социальные характеристики.

Роман относится, безусловно, к жанру реалистической прозы. Но заслуга автора  заключается в том, что в одном произведении он соединяет различные по стилю эпизоды. Так, например, жесткие натуралистичные сцены  романа сменяются  сентиментальными, лирическими сценами. Прилепин умело управляет языком и стилем в романе, и благодаря этому ему удается передать всю разность настроений и характеров героев; именно поэтому роман кажется таким достоверным. Например, Алексей Константинович Безлетов, идеологический противник Саши, говорит грамотным литературным, но клишированным и оттого «мертвым» языком. Этим свойством он резко контрастирует с Сашей и его соратниками, в языке которых проскальзывают подчас и грубые слова, однако их образы вырисовываются ярче и живее. А фигура Безлетова – скорее «механизм», воплощенная идея, но не живой персонаж. В словах автора чувствуется ирония над ним:

        – Саша, все зависит от вас самих. Если вы затеете столь ожидаемый вами кровавый хаос, распад только ускорится. Не вызывайте бесов. Вызывайте ангелов, – Безлетов мягко улыбнулся патетичности своего высказывания, тем самым размыв привкус патетики. – Настоящие события происходят в мире духа, Саша. Истинный русский человек – это носитель взыскующего духа, нищий духом, – Безлетов нарочито часто повторял слово «дух», каждый раз усиливая повторение голосом, – человек, взыскующий правды. Россия должна уйти в ментальное измерение… – заключил он. – Так будет лучше.   («Санькя», С. 75)

После беседы с Безлетовым  резким контрастом звучит речь Сашиного друга Негатива:  « – Мне все равно, – ответил Негатив. – Я не пойму только, на хера ты нас сюда привел?» (С. 75). «Высокие» слова Безлетова развенчиваются и теряют свою значимость, они как будто не вписываются в окружающую действительность.

В лирических сценах романа автор меняет стиль повествования, который наполняется образными сравнениями и отступлениями. Здесь уже нет динамизма и стремительности действия, свойственных «военным» главам (революционная деятельность «Союза созидающих»). В первой же картине о деревне автор за счет мельчайших деталей, образности языка и щемящего лирического тона рисует тоскливую картину безнадежности:

     Деревня исчезала и отмирала – это чувствовалось во всем. Она отчалила изрытой, черствой, темной льдиной и тихо плыла. Заброшенные, вросшие в землю сараи, стоявшие вдоль дороги, чернели отсыревшими боками, прогнившими досками. На крышах сараев росла трава и даже кривились хилые деревца, прижившиеся, но не нашедшие куда пустить корни – под их слабыми корешками располагались холодные, опустевшие помещения, куда, к разбитым крынкам и продырявленным бочкам, заползали ужи, которых никто уже не тревожил. Кусты разрослись и ползли на дорогу.   («Санькя», С. 36)

 Писатель передает  деревенскую речь бабушки, с  устаревшими словами и немного  детской, беззащитной интонацией: « – Анадысь думала, как же Санькя не приедет… Писем не пишет. Дед помрет, а Санькя не узнает…» (С. 36).

Все сравнения, которые использует автор, в силу своей наглядности и образности создают мрачное, тяжелое ощущение вымирания природы. В связи с этим особенно показателен эпизод, когда Саша идет на пляж, где, будучи ребенком, он счастливо проводил время. «Вода оказалась холодной и склизкой, как кисель. Глины было неприятно касаться – она напоминала голую стариковскую десну своей осклизлой стылостью» (С. 57). И даже после того, как Саша с яростью выдрал все сорняки на пляже, писатель отмечает: «Пляж не стал ясным и чистым, как в детстве, нет. Пляж будто бы переболел какой-то заразой, оспой – и лежал неприветливый, весь в метинах и щербинах» (С. 57).

Автор по-настоящему нежен  и сентиментален и в единственной развернутой любовной картине романа. Речь идет о Саше и Яне, бывшей любовнице вождя партии «Союз созидающих» Костенко. В этой сцене есть та глубина и нежность чувств, которые психологически больше присущи женскому типу, нежели мужскому (всю силу нежности автор впоследствии воплотит в лирическом герое «Греха»). Однако автор, следуя своему принципу достоверности и искренности в изображении, не стесняется показывать героя в самые сокровенные, интимные минуты его жизни:

      Прилег на бок возле Яны, взял ее за плечо, к себе поворачивая. Она поддалась, оказалась лицом к лицу его – и неожиданно сильно обняла Сашу свободной рукой за шею, как обнимаются дети. Прижалась животом, грудью, к его животу и груди, поцеловала Сашу в скулы, в шею, в подбородок. <…>

 – Яна, милая, – сказал Саша. <…>

Саша зарылся в подушку, собрал к лицу простынку. Да, угадал. Легким, и теплым, и терпким пахло. Особенным, словно полынным, чуть горьковатым – там, где прикасалась кожей, спинкой, боками. И сладковатым – там, где лежала маленькой своей черной головкой. («Санькя», С. 128, 130)

Герой использует субъективно-оценочные суффиксы по отношению к любимой и ко всем предметам, которые ее непосредственно касаются, тем самым обнажая глубинную часть своей души – нежную, слабую, чувствующую.

Стоит остановиться и на тех сценах, где автор использует натуралистичность стиля, благодаря которому усиливается впечатление от описываемых событий. Прилепин как будто хочет шокировать читателя, проверить его на прочность. Многие сцены романа по-настоящему жесткие и тяжелые для восприятия, выписаны подробно и тщательно. Особенно выделяется в этом отношении сцена задержания Саши, когда сотрудники спецслужб увозят его сначала в контору, а затем в лес, и жестоко избивают за то, что он отказывается давать показания. Писатель самым подробным образом описывает сцены насилия над героем и его физические страдания:

        Вдохнул раз – и воздух кончился. <…>

        Показалось, что голова вздулась и наполнилась теплой кровью. Глаза стали тяжелыми, Саша открывал и закрывал их, словно пытаясь дышать ими. <…>  Иногда продевало, жгло так глубоко и больно, что Саша начинал орать и дергаться. А потом просто стал орать, не переставая. Не обращая внимания на то, чем бьют и куда и бьют ли вообще. Остервенелый крик увлекал за собой через глотку все его существо, и иногда Саша даже как-то отделялся от себя, слыша крик свой со стороны.    («Санькя», С. 171, 174)

Временами писатель работает отрывистыми, точными мазками, создающими впечатление абсолютной достоверности происходящего, а также особенной остроты физических мучений Саши. «Ударили. Задохнулся. Ударили. В голове разлили несколько масляных красок, обильных и вонючих. Вырвало желчью, по лицу стекло» (С. 177).