«Колумб новых поэтических материков» – Велимир Хлебников

В это время Хлебников знакомится с группой поэтов и художников: В.Каменским, Д. и Н. Бурлюками, А.Крученых, Е.Гуро, М.Матюшиным, чуть позднее с В.Маяковским. Возникает круг единомышленников. Вот что написал Маяковский в своем произведении - автобиографии “Я сам”: ““Памятнейшая ночь”. У Давида - гнев обогнавшего современников мастера, у меня - пафос социалиста, знающего неизбежность крушения старья. Родился российский футуризм”. В Москве Хлебников. Его тихая гениальность тогда была для меня совершенно затемнена бурлящим Давидом.

После нескольких ночей лирики родили совместный манифест. Давид собирал, переписывал, дал имя и выпустил “Пощечину общественному вкусу”. В этом манифесте молодые поэты заявили о себе, как о новом в поэзии.

Среди таких имен как Д.Бурлюк, Н.Бурлюк, В.Маяковский, А.Крученых, подписавших  манифест, и В.Хлебников.

Футуризм отказался от старых литературных традиций, “Старого языка”, “Старых слов”, провозгласил новую форму слов, независимо от содержания, т.е. пошло буквально изобретение нового языка. Работа над словом, звуками становилась самоцельно, тогда как о смысле стихов совершенно забывалось. Взять, например, стихотворение В.Хлебникова “Перевертень”:

                               Кони, топот, инок.

                              Но не речь, а черен он.

                              Идем молод, долом меди.

                              Чин зван мечем навзничь.

                              Город чем меч долог?

                             Пал а норов худ и дух ворона леп…

Смысла в этом стихотворении  никакого, но оно замечательно тем, что каждая строчка читается и  слева направо, и справа налево.

Хлебников мастер стиха. Во всех вещах  Хлебникова бросается в глаза  его небывалое мастерство.

Филологическая работа привела  Хлебникова к стихам, развивающим  лирическую тему одним словом. Однажды  Хлебников сдал в печать шесть  страниц производных от корня “люб”. Напечатать нельзя было, т.к. в провинциальной типографии не хватило “Л”.

Появлялись, изобретались, сочинялись новые слова. Из одного лишь слова  “смех” у Хлебникова родилось целое  стихотворение “Заклятие смехом”:

                                   О, рассмейтесь, смехачи!

                                  О, засмейтесь, смехачи!

                     Что смеются смехачи, что смеянствуют смеяльно,

                                  О, засмейтись усмеяльно!

                        О, рассмешищ надсмеяльных - смех усмеяных

                                                                                      смехачей!

                          О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных

                                                                                              смячей!

                                      Смейево, смейево,

                            Усмей, осмей, смешики, смешики,

                                    Смеюнчики, смеюнчики.

                                    О, рассмейтесь, смехачи!

                                   О, засмейтесь, смехачи!

В то же время поэт пишет стихи  “Бобэоби пелись губы” и “Кузнечик”, полные новых слов. В них “были  узлы будущего - малый выход, бога огня и его веселый плеск. Когда  я замечал, как старые строки вдруг тускнели, когда скрытое в них содержание становилось сегодняшним днем, я понял, что родина творчества - будущее. Оттуда дует ветер богов слова”.

Для Хлебникова слово - самостоятельная  сила, организующая материал чувств и  мыслей. Отсюда - углубление в корни, в источник слова, во время, когда название соответствует вещи. Тогда возник, быть может, десяток коренных слов, а новые появились как падежи корня (склонение корней по Хлебникову) - напр., “бык” - это тот, кто бьет; “бок” - это то, куда бьет (бык). “Лыс” то, чем стал “лес”; “лось”, “лис” - те, кто живут в лесу.

Проблема нового поэтического языка  для Хлебникова имела не столько  формальный, сколько мировоззренческий  характер. Слово не только становится вещью, предметом, оно как бы сама действительность. Поэтому возникает у Хлебникова тема “революции слова”. Недаром тема языка сопровождается образами взрыва, перемен и неожиданностей. Предпосылкой для осуществления утопических построений поэта становится не мир реальности, а пространство языка. “Основной миф” Хлебникова, краеугольным камнем которого является круговое движение истории и времени, свое осуществление может найти в реальности, предметности нового языка с его заумью, корнесловием и новым синтаксисом. Таким образом, в дореволюционные годы единственное пространство, в котором реализуется временная утопия поэта, - это “языковое пространство”, становящееся единством “пространства - времени” [3, с. 45].

Творческий путь Хлебникова распадается на три периода: от 1905 до 1914 года, от 1915 до 1917, от 1917 до 1927,  [7, с. 10]

В первый период формируются  основные особенности его поэзии, тесно связанные с футуристическим  движением. Для первых лет характерна противоречивость социальных позиций  поэта, неославянофильские увлечения, мифологические утопические конструкции. Различие между художественной утопией и прозаическим миром действительности и составляет идейно-художественное ядро его произведений. Мировоззрение Хлебникова - мифопоэтическое. Строй его мыслей и чувств пронизан идеей торжества жизни. Читая поэтов, ученых, историков, он вкладывает в их концепции свое содержание, придавая им своеобразное научное и фантастическое истолкование. Недаром одним из увлечений поэта, характерных для русской литературы 10-х годов вообще, было творчество Герберта Уэллса. Хлебников расшифровывает образы и идеи Уэллса как своеобразные аллегорические метафоры современного мира. Апокалипсические образы будущего в романах Уэллса отразились в замечательной поэме Хлебникова “Журавль”. Собственно, это первая поэма нового типа в его творчестве. В ней основное фабульное событие - восстание вещей против мира людей. Летящие над городом трубы становятся поэтическим воплощением ожившего враждебного людям предметного мира цивилизации. Трубы превращаются в грозное и неумолимое существо, “чудовище”, грозящее людскому роду. Не без влияния “Войны миров” Уэллса создается ужасная картина гибели человечества. Машинно-вещный мир отчуждает человеческие начала, цивилизация противостоит человечеству. Вещи - “Изменники живых” - носители смерти, символ омертвления духовных начал человечества:

                                         Жизнь уступила власть

                                         Союзу трупа и вещи.

Эта картина апокалипсического  наступления машинного века напоминает Пикассо с его “Герникой”, столь же необычные живописны метафоры людей, превращенных в уродливые орудия истребления.

Атмосфера трагедии и  бунта охватывает художественный мир  Хлебникова. В его творчестве до 1917 года господствует абстрактно-романический бунт против общества. Резкое неприятие окружающего мира - одно из отдаленных предчувствий грядущей революционной бури, поэтому особое значение для него приобретала и тема судьбы личности, протестующей против гнетущего ее уклада.

Переломную роль в  сознании Хлебникова сыграли первая мировая война и революция. У Хлебникова возникает мифологизированная утопия о “золотом веке”, о целостности и о богатых возможностях человека, противостоящего хаосу индустриального мира (“Журавль”, “Лесная дева” и др.). По его убеждению, окружающая деятельность - фрагментарна и калейдоскопична, современности не хватает глубинных начал. Хлебников открывает разрывы, ущербность системы буржуазного общества.

Важнейшей чертой поэтического миросозерцания Хлебникова, таким образом, стала утопичность.

Время для Хлебникова движется по кругам, которые локализуются в поступательном историческом времени. Господствует циклическое, повторяющееся  историческое время. Он как бы наблюдает  из космического века на течение времени. Происходит отчуждение законов мирового времени от субъекта.

Футуристы выступили  против слепого подражания классикам. Эпигонский застой русской поэзии конца XIX века был для них так же неприемлем, как “сладкая” напевность символистов, напоминающая оперные арии. На первое место выступила проблема нового поэтического языка.

Слово у Хлебникова становится “значащей материей”, а не носителем  стихообразующих ценностей. Определителем  ритмического строения является семантика, стихообразующий элемент коренится  в самом значении. Значение цепочек слов, художественный смысл, а не количество слогов, размещение акцентно подчеркнутых слов становятся критериями деления на строки и строфы.

Все это связано с  невиданным разнообразием у Хлебникова новых жанровых типов (баллады, лирические стихотворения, поэмы), преобразующих традиционные представления и формы.

Образ строится на основе противоречий, противопоставлений, на сочетании несочетаемых слов, изменяющих в корне традиционный принцип  контекстности и грамматических отношений в языке. Меняется лексика, трансформируется синтаксис. Хлебников сознательно ослабляет логические связи, создает ряды независимых друг от друга образов, вводит синтаксическую сбивчивость.

Стремление вернуть  поэтическому языку информативность  приводило Хлебникова к созданию “трудной формы” с ее непредсказуемостью и изменением функции стихотворного слова.

Для него становится характерным  небывалое сочетание архаической  и общеславянской лексики с народной речью, вульгаризмов с поэтизмами, жаргонизмов - со словами высокого ряда лексики. При этом все противоречивые элементы вводятся как рядоположенные, равноценные и полноправные. Они подчиняются в поэзии Хлебникова двум интонациям, управляющим его языком: сатирической и патетической.

Хлебников отлично осознавал  диалогичность слова и роль контекста: “Каждое слово опирается на молчание своего противника” [7, с. 76]. Поэтому в его черновых заметках 1922 года читаем: “Слова особенно сильны, когда они имеют два смысла, когда они живые глаза для тайны и через слюду обыденного смысла просвечивает второй смысл…” [10, c. 122]

Историческое значение языковых исканий Хлебникова не только в создании новой художественной системы, но и в углублении нашего представления о поэтическом языке.

Историческая задача Хлебникова заключалась в том, чтобы  показать скрытые в существующем языке возможности. Подобно Пушкину, он проводил коренную перестройку поэтической речи.

Даже в тех случаях, когда он вводит в свой текст “чужое”  слово, лексику и поэтическую  образность классической поэзии, он в  корне меняет их стилистическую природу.

Для Хлебникова характерно парадоксальное сочетание традиционных стилистических оборотов, даже штампов русской поэзии, с новыми, необычными формами поэтической речи.

Такие стереотипы романтической  поэзии, как “дева нежная”, “божьей  бури”, “угас последний луч”, “простерши длани” “ подруги кроткие”, и  т.д., получают неожиданные переосмысление и необычность, создают интонацию простодушного рассказа. У Хлебникова часто расхожее поэтическое слово, строка вводятся в текст на правах контраста и иронического снижения пафоса. Резкую необычайность своей стилистики он снабжает сигналами связи ее с классической поэзией и, вместе с тем, противостояния. Так, в конце стихотворения “Гонимый - кем…” встречаем реплику на “Демона” Лермонтова:

                         И в этот миг к пределам горшим

                         Летел я сумрачный как коршун…

В поэтическом языке  Хлебникова особое место занимает “звездный  язык” [9, с. 15]. Он является утопической попыткой создания некоего всеобщего языка, основанного на идее, что согласные в определенном положении связаны с содержательной направленностью слова. Фонетика становится поэтикой. Он находит истоки “звездного языка” “в священном языке язычества” - “пиц, пац, пацу” в заговорах являются “как ба заумным языком в народном слове”. Так возникает в его учении термин “заумный язык”, “заумь”. Сам Хлебников писал, что “есть способ сделать заумный язык разумным”. Заумь подчинена художественно значимому смыслу. А художественный смысл для Хлебникова не однозначен с логической системой здравого (то есть бытового) смысла. “Заумь” включена у него в определенный контекст, который делает доступным ее содержание. “Звездный язык”, “скорнение согласных”, “заумный язык” - все это небольшая часть индивидуального стиля Хлебникова. “Скорнение согласных” - по существу, это превращение согласных фонем в значимые морфемы. Упрощая, можно сказать, что хлебниковские “звездный язык”, “заумный язык”, “звукозапись”, не совпадая в деталях, представляют собою некоторые вспомогательные средства выразительности и обладают особой эстетической функцией в текстах поэта. Как отмечал еще Ю.Тынянов, речь Хлебникова всегда смысловая, а не бессмысленная, смысл которой находится в скрытых пластах текста. Заумные слова создавались вне системы русского языка, как средство нетрадиционного общения. Они диктовали эмоциональное и интуитивное восприятие их смысла, подсказанного контекстом произведения.