Конспект статьи Бочарова по роману Сервантеса "Дон Кихот"

 

 

 

 

 

 

 

Конспект статьи С. Г. Бочарова

«О композиции Дон Кихота»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Москва 2012 
Содержание реферата:

Введение.......................................................................................................... 3

Конспект статьи С. Г. Бочарова «О композиции Дон Кихота»................... 4

Заключение..................................................................................................... 13

Библиография................................................................................................. 14

 

Введение

 

Одним из лучших испанских  романов эпохи Возрождения по праву считается бессмертное  творение Мигеля де Сервантеса Сааведры «Дон Кихот», явившееся плодом пристального изучения жизни испанского народа на огромной территории страны, которую Сервантес исходил вдоль и поперек в качестве сборщика налогов, сталкиваясь с самыми разнообразными слоями населения. Первая часть романа увидела свет в январе 1605 («El ingenioso hidalgo Don Quijote de la Mancha») и сразу же приобрела такую известность, что одновременно были опубликованы два издания в Лиссабоне и два в Валенсии, а образы ламанчского рыцаря, Санчо и Дульсинеи, а также Росинанта и осла сразу же завоевали небывалую доселе популярность в читательской среде.

Как удивительный феномен своего времени, роман Сервантеса является предметом многочисленных литературных исследований, в ряду которых хочется особенно выделить статью одного из крупнейших советских литературоведов С. Г. Бочарова, посвященную структуре сознания и композиции «Дон Кихота». Она была опубликована в сборнике «Сервантес и всемирная литература», выпущенном в 1969 году, и до сих пор считается одним из самых подробных и качественных анализов романа с точки зрения композиции.

Целью данного реферата станет ознакомление с основными положениями монографии Бочарова и краткое ее конспектирование.

 

Конспект статьи С. Г. Бочарова «О композиции Дон Кихота»

 

Приступая к непосредственному  анализу композиции романа, Бочаров  отмечает, что нами в первую очередь  будет рассмотрено «строение мысли книги»¹, ведь наиболее полно смысл произведения заключен в парадоксальности его внутреннего плана, которая будет удивлять еще не одно поколение вперед.

В начале коллизии "Дон  Кихота" - роман, вторичное, идеальное  бытие, образ мира в сознании, который сталкивается буквально в каждом предмете с другим, несовместимым с ним образом мира. Хотя Сервантес неукоснительно следует ритуалу рыцарских историй и стремится воспроизвести их точь-в-точь, действительное содержание романа сознания Дон Кихота намного перерастает проблему рыцарского романа - это лишь материал и внешние формы, в которые облечен его образ мира. Главное и существенное - это структура этого образа, структура сознания Дон Кихота. Все эти приключения и поиски их в прозаической жизни только смешны; однако серьезней само отношение глав ного героя к сказкам-романам о рыцарях как самой доподлинной жизни и его решимость осуществить их как жизнь.

Это и отличает главного героя от прочих читателей и почитателей  романов, действующих у Сервантеса, таких, как невежественный трактирщик, с одной стороны, и просвещенные священник и каноник, с другой. Они вполне способны различить "хорошо написанные" романы от сказок и выдумок, которые ни один невежда не «принял бы за правду». Эти герои хорошо сознают различие между романом и жизнью; Дон Кихот же не знает его. Он не читатель  - его спор с современностью есть спор о реальности идеала. Герой Сервантеса расходится с современностью в понимании того, как связаны, как «соотносятся идея и вещь, слово и предмет, субъект и объект, сознание и бытие, абсолютное и относительное, сущность и явление, роман и действительность». Его безумие - в несовместимости структуры и образа его мира со структурой мира реального.

Так, Дон Кихот любит свою даму вовсе не оттого что поистине влюблен, а лишь потому, что быть влюбленным - «свойственно и присуще» странствующему рыцарю. Он, по словам Санчо, есть «сливки» рыцарства, его «зерцало и квинтэссенция». В эту же категорию, однако, Дон Кихот и возводит все окружающие его предметы, людей вокруг. Герой не признает мира единичных явлений, в его мироощущении отдельное совпадает со всеобщим.

Именно по этой причине  он не раз высказывается против сравнений, например, красоты одной знатной  дамы с другой. Дульсинея Тобосская, по его мнению, несравненна, но Дон Кихот объективен и справедлив и не хочет, чтобы из этого произошел ущерб для других знаменитых рыцарей: "всякие сравнения неприятны... несравненная Дульсинея Тобосская - сама по себе, а синьора донья Белерма - тоже сама по себе была; сама по себе и останется..."². Сопоставление необходимо в мире явлений, связей и отношений, и сравнивание становится методом познания этого мира, его закона и истины. Но Дон Кихот не знает феноменального мира, сравнительных степеней, он знаком лишь с превосходными: каждая дама самая лучшая и посему каждая сама по себе. Он видит только идеальные образцы, вместо отдельного и случайного - целое и всеобщее.

У Дон Кихота нет критического сознания, и к рыцарским романам  его отношение некритическое. История  и сказка поэтому совершенно естественно следуют в общем ряду, в одной плоскости, для главного героя нет перехода от исторической личности к герою рыцарского романа, как нет в его образе мира и во всех его действиях перехода между реальностью и фантазией. В этом секрет особенного и необычного его безумия, которое изумляет всех, кто имеет с ним дело. Все отмечают, что в Дон Кихоте с исключительно рассудительным и здравомыслящим человеком смешан безумец. Герой не различает реального мира и иллюзии, поэтому когда о нем говорят, что он бывает то здравомыслящий, то сумасшедший, здесь он измерен чуждым его миру расчлененным строением современного мира. Потому он и неуязвим для тех, кто в нем видит парадоксальное совмещение несовместимых различных планов ("здравомыслящий безумец").

Санчо, которого Дон Кихот  считает "одним из членов", а  себя самого головой единого тела, как бы составленного из них двоих, "с другого конца", со стороны  своего "народного низа" проявляет  такое же понимание проблемы, представляя  себе тождественным отношение имени и предмета, слова и дела. Показателен в этом отношении эпизод с рассказом Санчо новеллы о перевозке коз. Для него нет дистанции между историей, которую он повествует, и реальным событием - рассказ ему тождествен. Дон Кихот смеется над глупостью своего оруженосца, но далеко ли сам от него ушел, когда предается безумствам в горах Сьерра-Морены? Это очень интересный эпизод в середине первого тома, ибо здесь обозначена ступень в развертывании композиции "Дон Кихота". До сих пор герой принимал внешний мир как роман, в мире существовал как в романе; теперь он решил продолжить его своим собственным творчеством. «Он принимает позицию художника по отношению к этому идеальному миру и решает ему подражать». Дон Кихот , таким образом, будет играть самого себя - безумца, который ведет себя именно как безумец, играет сознательно эту роль, причем соотношение истины и заблуждения в мире как будто запутывается все дальше.

Но в то же время это  увеличение бессмыслицы оборачивается  новым смыслом, крайне важным для  понимания мира героя. Роман Сервантеса объединяет и интегрирует мир реальный с тем образом, что в голове безумного идальго, который, когда говорит, что будет действовать как безумец, словно видит со стороны свое положение в мире и превосходит его своим пониманием. На химерический образ мира, на "роман" сознания Дон Кихота, который одновременно и жизнь его, надстраивается еще подражание роману, сознательная воля творить роман, игра, лицедейство; соответственно надстраивается здание книги Сервантеса, архитектура ее усложняется. Но для героя между искусством и жизнью не существует различия и дистанции. Он не играет неистового Роланда, но как бы становится им, подражая ему.

Так он понимает свою задачу и так ее объясняет Санчо, после  чего происходит истинное единение героев. Верный оруженосец удивлен наивному убеждению своего господина в равенстве представления с жизнью и советует, "раз вся эта история сплошная выдумка, подделка и комедия", безумствовать "невзаправду", биться головой не о скалы, а о воду или другие предметы помягче. Но предложение будет отринуто. Кажется очевидным, что Дон Кихот разыгрывает свое неистовство, и что эти поступки искусственным их заданием отличаются от предыдущих, когда, сражаясь с мельницами или освобождая каторжников, он, хоть и на свой необычный манер, но жил, - однако очевидно это для тех, кто делит их на жизнь и сцену. На самом деле, Дон Кихот не делает одну вещь вместо другой, он делает одну и ту же самую вещь неизменно во всех ситуациях, ему непонятна сама такая возможность метафорического перенесения. Сознание Дон Кихота отнюдь не мечтательный "идеализм", в который оно трансформируется в романтических апологиях ХIХ столетия.  Сознание Дон Кихота - сознание реалистическое, он верит в истинность общих понятий. Идеализм Дон Кихота не бежит от "вещественности", но весь воплощен в материю самую низкую; мир сознания Дон Кихота и его окружающий мир - одни и те же предметы. Искусственные безумства в Сьерра-Морене для самого Дон Кихота они являются игрой. Структура романа образована совмещением двух несовместимых структур - в голове героя и вне ее. А реальность, казалось бы, уже безнадежно запутавшаяся, выясняется повестованием - композиция книги являет собой анализ самой проблемы реальности: вся композиция «Дон Кихота» построена на размежевании романа и жизни, существующего - и фантастического.

В беседе с Санчо Дон  Кихот говорит в обоснование  своих искусственных сумасбродств нечто такое, чего мы не могли от него ожидать. Санчо открывает ему  правду о Дульсинее Тобосской, но оказывается, этим не удивишь и не смутишь Дон Кихота. Однако с него «совершенно достаточно воображать и верить» в нее - иными словами, герой знает разницу между воображаемым и действительным. Его наивность отстала от современности, но этот факт ни в коем разе не умаляет его мудрости.

Далее Бочаров переходит  к исследованию вставных историй, которыми изобилует первый том "Дон Кихота".

Конечно герой уникален, однако он не совсем одинок. Еще в  первом томе, в объективном, внешнем  его сознанию мире его "роману" соответствуют, как бы ему параллельные вставные новеллы. Это истории молодых людей, которые свои жизненные положения сменили на роли: гордая Марсела, которая избрала фривольную жизнь без всяких стеснений, и, чтобы спастись от любовных преследований, переоделась пастушкой и отправилась в горы, и ее обожатели, которые надели пастушеские костюмы и устремились в пустынные места вслед за нею. Эти молодые люди подражают пасторальному роману, что можно сравнить с тем, что было у Дон Кихота в Сьерра-Морене. Но в общем мире эти эпизоды недаром вставные "обособленные или приспособленные", как скажет о них повествователь. Вставные новеллы - словно некая эманация сознания Дон Кихота во внешней действительности и некоторое подтверждение реальности его великой иллюзии. С точки зрения внешнего, "обыкновенного" мира ясно заметно, когда жизненные истории "выпадают" и переходят во вставные, а люди становятся персонажами "другого" мира - когда они переодеваются в костюмы. Но им самим эта грань не видна, так же как не существует для Дон Кихота столь явного для окружающих перехода от его мудрости к помешательству. Дон Кихот - ряженый, и в этом подобен героям вставных историй.

Вставными новеллами полон  первый том "Дон Кихота", но их нет во второй половине: такова эволюция внутренней темы романа Сервантеса. Вставные пасторальные романы помещаются рядом с рыцарским романом сознания Дон Кихота на фоне общей для них прозаической "нероманной" действительности. Однако она тоже стала романом на новый лад, романом принципиально нового типа - и это различие старого и нового изображено в композиции "Дон Кихота". Сознание участников вставных новелл смешивает субъективное с объективным, и первый том "Дон Кихота" полон такого смешения. Во второй половине книги оно уже невозможно, но тема игры, маскарада, тема романа в романе Сервантеса не исчезает: она продолжается по-другому, развивая дальше композицию "Дон Кихота".

Итак, вставные истории первого  тома совершаются во внешней сознанию Дон Кихота действительности и, в  то же время, они составляют часть  его образа мира. Смешивая два мира, вставные истории поддерживают иллюзию тождества идеального и реального. Бочарову кажется неосновательным существующее пренебрежение ко вставным эпизодам.

Любопытное замечание  делает Бочаров в отношении Санчо. Роман своего сознания Дон Кихот помещает в обыкновенные вещи, и, несмотря на множество стычек и потасовок, это сознание продолжает с легкостью отождествлять себя с прозой жизни, не замечая противоречия, которое так очевидно. Однако собое положение в этой «системе» занимает Санчо: он верит в сказку, как в быль, и в то же время знает низкую прозу как таковую, знает ее как "свою" действительность. Санчо не помещает, как Дон Кихот, один образ мира в другой - Санчо их помещает рядом один с другим, вперемежку, и имперически отмечает получающиеся от этого несовместимые сочетания.

 В целом, на протяжении  большей части первого тома, пока  Дон Кихот обманывается и принимает  трактиры за замки, между романом  в его голове и реальностью  вне ее сохраняется равновесие. Но оно нарушается и вся  ситуация изменяется, когда его начинают обманывать, и инсценированный рыцарский роман "во плоти" начинает со всех сторон окружать Дон Кихота.

Уже к концу первой книги  характер действия начинает меняться. Группа лиц во главе со священником  задумывает разыграть эпизод из рыцарского романа с тем, чтобы вернуть Дон Кихота в его деревню. Участники наряжаются, но это переодевание уже совершенно иного свойства, чем во вставных новеллах. Так, Доротея свою новую роль обиженной девицы уже лишь играет, носит только костюм., входя в образ уже как актер.

В 45 главе первого тома участники инсценировки единогласно  свидетельствуют, что бритвенный таз - это шлем Мамбрина, и призраки Дон  Кихота в первый раз получают "опытное  подтверждение". Образ мира, роман  сознания Дон Кихота усилиями мистификаторов материализуется, воплощается. Мистификаторы подражают сознанию Дон Кихота, коль скоро оно им стало известно. Но подражание это другого качества, чем подражание самого Дон Кихота в Сьерра-Морене. Но, тем не менее, мистификация разрастается, и вот герой уже «окончательно убедился и поверил, что он не какой-нибудь мнимый, а самый настоящий странствующий рыцарь». Роман, в котором он жил, становится явью.

Но не стоит забывать, что герцог и другие мистификаторы  уже знакомы с Дон Кихотом  и Санчо как с литературными персонажами - ведь они уже читали первую книгу Сервантеса. Да и самим героям изначально известно, что о них написана книга, содержащая даже то, чего, по объективным меркам, знать никто не мог. Однако Дон Кихота это ничуть не смущает, и оба партнера принимают свое странное положение без анализа и только справляются, написана ли история "в точности" и выправляют отдельные факты, а затем пускаются в путь набрать приключений на второй том. Таким образом, изображая героев живущих дальше и в то же время переходящими в жизнь из книги, автор изображает их как будто из собственного же сознания, представляющих себе единым тождественным планом повествование и действительность, рассказ и событие.