ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

УХТИНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ  ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА СВЯЗЕЙ С ОБЩЕСТВЕННОСТЬЮ 
 
 

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА №__2___

По  дисциплине История  русской литературы

 

Студентки  _____1____  специальности   Связи с общественностью

                     ^(курс)                                        
 
 

Шифр___101354_______     

Волжениной Антонины Леонидовны 

                       

Ухта 2011г.

План:

1. Раскройте понятие футуризм. Назовите наиболее ярких представителей……………………………………………………………..3
2. Характеристика рассказа Л. Андреева «Рассказ о Сергее Петровиче»...5
3. Назовите все известные вам произведения М. Шолохова……………...12
4. Понятие массовой литературы. Основные художественные принципы массовой литературы……………………………………………………...13
5. Краткое содержание рассказа Л. Андреева «Жизнь Василия Фивейского»……………………………………………………………….15
6. Список используемой литературы……………………………………….18

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Раскройте понятие футуризм. Назовите наиболее ярких  представителей.

     ФУТУРИЗМ (от лат . futurum - будущее), авангардистское направление в европейском искусстве 1910 - 20-х гг., преимущественно в Италии и России. Стремясь создать "искусство будущего", декларировал (в манифестах и художественной практике итальянского поэта Ф.Т. Маринетти, российских кубофутуристов из "Гилеи", участников "Ассоциации эгофутуристов", "Мезонина поэзии", "Центрифуги") отрицание традиционной культуры (наследия "прошлого"), культивировал эстетику урбанизма и машинной индустрии. Для живописи (в Италии - У. Боччони, Дж. Северини) характерны сдвиги, наплывы форм, многократные повторения мотивов, как бы суммирующих впечатления, полученные в процессе стремительного движения. Для литературы - переплетение документального материала и фантастики, в поэзии (В. В. Хлебников, В. В. Маяковский, А.Е. Крученых, И. Северянин) - языковое экспериментирование ("слова на свободе" или "заумь"). (Большой Энциклопедический Словарь)    Футуризм провозглашал революцию формы, независимой от содержания, абсолютную свободу поэтического слова. Футуристы отказывались от литературных традиций. В своем манифесте с эпатирующим названием “Пощечина общественному вкусу” , опубликованном в сборнике с тем же названием в 1912 г., они призывали сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого с “Парохода Современности”. А. Крученых отстаивал право поэта на создание “заумного” , не имеющего определенного значения языка. В его писаниях русская речь действительно заменялась бессмысленным набором слов. Однако В. Хлебников (1885 – 1922), В. В. Каменский (1884 – 1961) сумели в своей творческой практике осуществить интересные эксперименты в области слова, благотворно сказавшиеся на русской и советской поэзии.       Одновременно с акмеизмом в 1910 – 1912 гг. возник футуризм. Как и другие модернистские течения, он был внутренне противоречивым. Наиболее значительная из футуристических группировок, получившая впоследствии название кубофутуризма, объединяла таких поэтов, как Д. Д. Бурлюк, В. В. Хлебников, А. Крученых, В. В. Каменский, В. В. Маяковский, и некоторых других. Разновидностью футуризма был эгофутуризм И. Северянина (И. В. Лотарев, 1887 – 1941) . В группе футуристов под названием “Центрифуга” начинали свой творческий путь советские поэты Н. Н. Асеев и Б. Л. Пастернак.             Во внешней судьбе русского футуризма есть что-то, напоминающее судьбы русского символизма. Такое же яростное непризнание на первых шагах, шум при рождении (у футуристов только значительно более сильный, превращающийся в скандал). Быстрое вслед за этим признание передовых слоев литературной критики, триумф, огромные надежды. Внезапный срыв и падение в пропасть в тот момент, когда казалось, небывалое доселе в русской поэзии возможности и горизонты.  
Что футуризм – течение значительное и глубокое – не подлежит сомнению. Также несомненно его значительное внешнее влияние (в частности Маяковского) на форму пролетарской поэзии, в первые годы ее существования. Но так же несомненно, что футуризм не вынес тяжести поставленных перед ним задач и под ударами революции полностью развалился. То обстоятельство, что творчество нескольких футуристов – Маяковский, Асеев и Третьяков – в последние годы проникнуто революционной идеологией, говорит только о революционности этих отдельных поэтов: став певцами революции, эти поэты утратили свою футуристическую сущность в значительной степени, и футуризм в целом от этого не стал ближе к революции, как не стали революционными символизм и акмеизм оттого, что членами РКП и певцами революции стали Брюсов, Сергей Городецкий и Владимир Нарбут, или оттого, что почти каждый поэт-символист написал одно или несколько революционных стихотворений.      В основе, русский футуризм был течением чисто-поэтическим. В этом смысле он является логическим звеном в цепи тех течений поэзии XX века, которые во главу своей теории и поэтического творчества ставили чисто эстетические проблемы. В футуризме была сильна бунтарская Формально-революционная стихия, вызвавшая бурю негодования и “эпатировавшая буржуа” .          Значительно ближе к Западу, чем футуризм Хлебникова и “эго-футуризм” Северянина, был уклон русского футуризма, обнаружившейся в творчестве Маяковского, последнего периода Асеева и Сергея Третьякова. Принимая в области техники свободную форму стиха, новый синтаксис и смелые ассонансы вместо строгих рифм Хлебникова, отдавая известную, порой значительную дань, словотворчеству эта группа поэтов дала в своем творчестве некоторые элементы подлинно-новой идеологии. В их творчестве отразилась динамика, огромный размах и титаническая мощь современного индустриального – города с его шумами, шумиками, шумищами, светящимися огнями заводов, уличной суматохой, ресторанами, толпами движущихся масс.    В последние годы Маяковский и некоторые другие футуристы освобождаются от истерики и надрыва. Маяковский пишет свои “приказы” , в которых все — бодрость, сила, призывы к борьбе, доходящие до агрессивности. Это настроение выливается в 1923 году в декларации вновь организованной группы “Леф” (“Левый фронт искусства” ) .   

Характеристика  рассказа Л. Андреева «Рассказ о Сергее Петровиче».

    В этом рассказе фабула и сюжет находятся  в сложных отношениях с категорией трагического.

    "В  центре "Рассказа о Сергее Петровиче" - ведущая проблема раннего творчества: "человек и рок", - отмечает Л. А. Иезуитова, вводя произведение (как и раннее творчества в целом) в контекст эстетики трагического.

    Читатель  получает достаточную свободу в  истолковании художественного события, может признать его спасением  души от рабства, а может разглядеть и иронический смысл, утвердиться  в признании нелепого финала бездарной  жизни. Если мы признаем "Рассказ  о Сергее Петровиче" ироническим  повествованием о смешном человеке, то делаем акцент на ординарности бесталанного студента, который из поэмы Ницше "Так говорил Заратустра" сотворил культовый текст, воспринял его как руководство к действию. Если мы примем трагический смысл рассказа, то на первом плане окажется становление героической личности, сумевшей преодолеть судьбу.

    Отношение Андреева к Ницше в "Рассказе о  Сергее Петровиче" следует признать сложным. Ирония, конечно, есть: Новиков, товарищ главного героя, "смеялся  над Ницше, который так любил  сильных, а делается проповедником  для нищих духом и слабых". Новиков - умный пьяница, всегда имеющий деньги, аудиторию для самореализации и совершенно свободный от слишком серьезных, кризисных переживаний. В фабуле рассказа Новиков сильнее Сергея Петровича, он - ведущий, но если говорить о перспективной жизни образов, то с определением авторской позиции возникнут трудности. Новиков (это очевидно в сюжетном движении образов) рано или поздно станет обыкновенным гражданином, Сергей Петрович, рано завершивший жизненный путь, близок к ореолу мученика и героя. Андреев сомневается в окончательных оценках. В Новикове слишком много житейского разума, чтобы быть Андрееву интересным. Сергей Петрович, обделенный сильным интеллектом, ближе к природному переживанию жизненной трагедии, к инстинктивному восприятию мировой несправедливости.

    Проблема  Ницше и его философской проповеди  ставится уже в первом абзаце и  даже в первой фразе текста: "В  учении Ницше Сергея Петровича больше всего поразила идея сверхчеловека  и все то, что говорил Ницше  о сильных, свободных и смелых духом".

    Далее повествователь подчеркивает, что отношение  Сергея Петровича к поэме "Так  сказал Заратустра" отличается сакральным преклонением, верой в новые заповеди, а не рациональным усвоением философской  системы.

    Сергей  Петрович "плохо знал немецкий язык", часть текста, которую удалось  перевести, знал наизусть, но не стремился  дочитать до конца, сами готические формы  немецких букв наводили на мысль о  таинственных смыслах.

    "Рассказ  о Сергее Петровиче" - жизнеописание  студента, страдавшего от своей  ординарности и совершившего  самоубийство под влиянием поэмы  Ницше "Так сказал Заратустра". Кульминация текста - случай, свободно  выбранная смерть, но Андреев  предлагает рассмотреть самоубийство  молодого человека на фоне  всей его жизни, за которой,  и это очень характерно для  поэтики изучаемого писателя, открывается  "жизнь" в шопенгауэровском смысле, стихия и пространство бытия, требующие оправдания и не вызывающие у автора и героев изначального доверия.

    В "Рассказе о Сергее Петровиче" сюжетной структурой текста становится контрастное сопоставление, сближение  двух ключевых позиций - "маленького человека" и героического деяния, характер и качество которого остаются под вопросом и способствуют открытости финала, минимум двум вариантам интерпретации, о чем нам предстоит сказать  позднее.

    В рассказе пять глав. Принимая установленные  автором границы, рассмотрим сюжетное становление трагической идеи или, если к этому приведет анализ, убедимся, что говорить о трагическом здесь не представляется возможным.

    Первая  фраза первой главы сразу же сталкивает обыденность, заключенную в стандартных имени-отчестве, и неоромантический знак, который вплоть до финала будет пытаться утвердиться и определять сущность действия. Эмоциональная насыщенность глагола, выражающего отношение к Ницше, "идея сверхчеловека", как и образ идеальных героев немецкого философа существенны для объемного первого абзаца, посвященного выяснению характера контакта русского обывателя с харизматическим западным мыслителем. Повествователь недвусмысленно намекает на то, что Сергей Петрович оказался на стадии потрясенного ученика, магически доверяющему своему учителю. То, что героя привлек в поэме о Заратустре романтический знак, силовой эффект, ясно из самой первой фразы. Далее сообщается о том, что Сергей Петрович плохо знал немецкий язык, не дочитал поэму до конца, "и вполне удовлетворялся прочитанным, которое он целыми страницами знал наизусть и притом по-немецки". Сергей Петрович - верующий читатель, Ницше наводит его на мысль о новом пророке, который должен будет говорить на "чужом языке". Именно поэтому герой ценит "готические очертания немецких букв". Эстетика иноязычного текста скрывает "что-то не передаваемое словами, и прозрачная глубина темнела и становилась бездонною": "Конца книги, единственной из сочинений Ницше, которую оставил Новиков, он так и не перевел".

    После этого Ницше исчезает из сюжета главы (вместе с ним уходит и романтический  пафос экспозиции) и появляется лишь в последней фразе: "И помог  понять это Ницше, которого ему открыл тот же Новиков".

    Новиков - умный и сильный товарищ Сергея Петровича, Ницше помог понять, что "утопить свое "Я" в чужом, глубоком и сильном "Я" невозможно. Вспомним, что в конце первого абзаца повествователь говорил о "темных, бездонных глубинах" готических букв, завораживающих героя. Отметим, что мотив потопления, растворения в чужом и сильном сознании определяет границы первой главы, так или иначе, соединясь с образом Ницше.

    Чему  посвящена первая глава? Безжалостному  познанию ординарности главного героя. Вот некоторые важные составляющие образа "маленького человека" в  статусе студента третьего курса  естественного факультета: Сергей Петрович был беден, не имел оригинальных грехов, лишь подражая изобретательным товарищам, он был некрасив, неумен, не было даже шанса получить остроумную кличку.

    Главное сюжетное движение первой главы - возрастающий аутизм героя, переход сознания в  сферу наивной мечты, попытка  победить реальность с помощью достаточно примитивных фантазий на темы внезапного превращения в красавца, ученого, художника.

    "Так  же незаметно совершался разрыв  с миром живых людей, и менее  всего подозревал о нем Сергей Петрович", - сообщает повествователь, впервые говоря о пока еще бессознательном разрыве, выявлению которого и посвящен рассказ. Не контакт героя с реальностью определяет первую главу. Совершенно обыкновенный человек, стандартное лицо выхвачивается Андреевым из толпы и изображается в своей главной проблеме - в отсутствии живой души и счастья. О трагедии здесь говорить еще рано, можно вести речь о драме непросветленной обыденности, о потоплении человека в житейском море и о временном спасении мечты о власти над тем, что сделало душу "Сергеем Петровичем". Имя - отчество главного героя - иронический знак его незаметности, безликости. Горький, много лет пытавшийся избавить Андреева от пессимизма, в раннем творчестве искал для героя яркое имя, имя- эмоцию. Для Андреева романтическое движение под большим вопросом. Он, конечно, не Сергей Петрович (красив и талантлив, по крайне мере), но вспомнив его попытки самоубийства, можно догадаться, что возрастающее отчаяние студента - искушение автора, часто приходившее к нему желание признать жизнь темной силой. Образ Ницше появился, конечно же, неслучайно. Агрессивное, поэтически состоятельное не смирение, отличающее произведения немецкого философа, - один из вариантов вхождения в трагическое для тех, кто способен верить тексту. Итак, образ Ницше обрамляет в первой главе шопенгауэровский образ мира, становится героической возможностью в унылой действительности.

    Во  второй главе на первый план выходят  образы солнца - света - огня, вступающие в контакт с образом мутного  житейского моря, почти утопившего героя в первой главе. Вот как  начинается глава вторая: "Когда  Сергей Петрович прочел часть "Так  сказал Заратустра", ему показалось, что в ночи его жизни взошло солнце. Но то было полуночное, печальное солнце, и не картину радости осветило оно, а холодную, мертвенно-печальную пустыню, какой была душа и жизнь Сергея Петровича. Но все же то был свет, и он обрадовался свету, как никогда и ничему не радовался в жизни".

    Вторая  глава посвящена содержательному  наполнению аутизма главного героя (мечта приобретает структуру, сюжет) и художественному определению  двух способов восприятия текста. Увлекаясь  Ницше и высоко ценя его тезис "я хочу", Новиков сохраняет  дистанцию, остается ироничным читателем, способным оценить магию стиля  и не поддаться ей.

    Совершенно  иначе относится к Ницше Сергей Петрович. Андреев, всегда далекий от религиозной веры, часто интересовался  теми, кого вера в той или иной форме захватывает. Лексический  пласт, определяющий стиль второй главы, заставляет задуматься о становлении  Сергея Петровича как религиозной  личности: "мистическая форма  готических букв" - "их божественность и вечность" - пламенно верующий юный жрец" - "спустилось долгожданное божество" - "видение сверхчеловека".

    Повествователь  не жалеет пафоса для создания образа "полуночного солнца - печального света": "Сергей Петрович не заметил  того момента, когда в нем кончилось  спокойное созерцание фактов и тупая  тоска мирящегося с ними. Было похоже на то, как будто к пороховому бочонку приложили огонь, а долго  ли тлел фитиль, он не знал. Но он знал, кто зажег его. Это было видение  сверхчеловека, того непостижимого, но человечного существа, которое осуществило  все заложенные в него возможности  и полноправно владеет силою, счастьем и свободою".

    С одной стороны - "серые тени людей, над которыми безжалостно насмеялась жестокая природа", с другой - "видение  сверхчеловека", реализовавшего все  желания и возможности. Интересно, что Андреев избирает для контакта с философией Ницше героя, который совсем не соответствует идеальным представлениям культового мыслителя. В этом сочетании безумного учителя (реальная судьба Ницше), им созданного пророка (образ "здорового" Заратустры) и неказистого русского студента, уверовавшего в новые слова, есть ирония, но не стоит ее преувеличивать. Ницше - проповедник великого здоровья и психически больной человек. Заратустра - знак силы, радости и литературный герой, плод фантазии безумца. Сергей Петрович тот, кто нашел спасение и завершил жизнь самоубийством. Не столько авторская ирония отличает "Рассказ о Сергее Петровиче", сколько размышления Андреева об иронии жизни (шопенгауэровский комплекс), стремящуюся превратить трагедию в мрачную комедию.