Контрольная работа по "Истории русской литературы"

    Третья  глава - образ новой жизни и  нового сознания главного героя, который  смотрит на мир, постоянно помня  о видении сверхчеловека. Вторая глава завершилась отъездом Новикова и началом жизни Сергея Петровича  наедине с Ницше. Во второй главе  читатель встречает описание экстаза, напоминающего религиозный. Теперь автор делает акцент на отсутствие радости нового состояния: "С тех  пор как Сергей Петрович появился на свет, ни разу голова его не работала так много и так упорно, как  в эти короткие дни и долгие ночи. Бескровный мозг не повиновался  ему и там, где он искал истины, ставил готовые формулы, понятия и фразы. Измученный, уставший, он напоминал собою рабочую лошадь, которая взвозит на гору тяжелый воз и задыхается, и падает на колени, пока снова не погонит ее жгучий кнут. И таким кнутом было видение, мираж сверхчеловека, того, кто полноправно владеет силою, счастьем и свободою".

    "Божество" предстает как "погонщик лошади", безжалостно подгоняющая Сергея Петровича. Существенное значение приобретает цитата из "Заратустры", которая начинает готовить финал произведения: "Если жизнь не удается тебе, если ядовитый червь пожирает твое сердце, знай, что удастся смерть".

    Эти знаменитые слова звучат в контексте  нарастающего познания судьбы человека: "Он видел человека, который называется Сергеем Петровичем и для которого закрыто все, что делает жизнь  счастливою или горькою, но глубокой, человеческой".

    Религия и мораль, наука и искусство  Сергею Петровичу недоступны. Любви и веры, взлетов и падений он не знал. Непроясненность, бессознательность подчеркивает Андреев в образе главного героя, находящегося вне постоянного выбора и служения. Фантастический образ сверхчеловека - замена реальной человечности, которой нет. Андреев не обвиняет героя в этом отсутствии, скорее это его беда, стандартное страдание многих людей.

    Герой открывает "полезность" как сопутствующий  признак "безличности". Здесь автор, повествователь и герой максимально  сближаются в оценке бездушия мира. И надо признать, что основы трагедии Сергея Петровича для Леонида Андреева вполне реальны: они в том, что герой отдается во власть текста, и в том, что метафизика бытия далека от совершенства.

    Автор наделяет героя способностью познать  статистический характер жизни: человек  есть "единица", безымянные "нечто" и "некто", по разным причинам необходимые  для торговцев, капиталистов, писателей  и ученых: "Жизнь, с которой  он так долго мирился, как с  фактом, взглянула ему в лицо своими глубокими очами, холодными, серьезными и до ужаса непонятными в своей строгой простоте".

    Ответом на этот взгляд становится произнесение формулы бунта, в которой личное местоимение (знак души, сокровенной  сущности) произносит приговор над  тем, что называется Сергеем Петровичем и что никогда не может быть ни сильным, ни свободным: "Я не хочу быть немым материалом для счастья  других: я сам хочу быть счастливым, сильным и свободным, и имею на это право".

    Повествователь, да и сам Андреев, склонны к  романтизации, к увлечению сознанием  Сергея Петровича, несмотря на всю его  ограниченность. Во второй главе Сергей Петрович напоминает религиозного созерцателя, в третьей - восставшего раба, бунтующего не только против людей, но и против природы. Впрочем, последовательного возвышения героя нет, это подтверждает вновь появляющийся образ лошади, "которой силою чуда даровано человеческое сознание и ум в тот самый миг, когда кнут полосует ее спину, и у не нет ни голоса, ни силы на сопротивление".

    Четвертая глава - снижение пафоса, временное  замедление сюжетного действия за счет конкретизации представлений о  счастье, его робких поисков. Не самая  сильная сторона "Рассказа о Сергее Петровиче" - повторяемость и однородность, стремление автора сообщить в краткой  форме о всех вариантах, рассматриваемых героем. В четвертой главе повествователь размышляет о возможностях, которые могли предоставить герою деньги, природа, искусство, женская любовь. В каждом случае счастье оставалось несбыточным. Завершается глава повторением цитаты из "Заратустры", сообщающей о счастье смерти для тех, кто не достиг счастья жизни.

    Одна  формула завершает четвертую  главу, другая начинает главу пятую:

    "Раз  нельзя победить - нужно умереть".

    В "Рассказе о Сергее Петровиче" Андреев стремится к проясненности основных идей, и все же пятая глава оставляет двойственное впечатление и позволяет автору уйти от однозначного итогового суждения. Причина - в мировоззренческой сложности центрального события, самоубийстве молодого человека, отказавшегося от жизни под влиянием Ницше. В кульминационной главе Леонида Андреева значительно больше интересует некнижная действительность, чем философия обусловленной смерти: "Он даже не раскрыл Ницше и был совершенно равнодушен к книге, которую, по-видимому, не дочитал, так как карандашные отметки на полях идут только до половины третьей части. Быть может, он боялся, что найдет там что-нибудь новое и неожиданное, и оно разрушит всю его мучительную и долгую работу, оставившую впечатление яркого и страшного сна".

    Повествователь, не раз прежде мифологизировавший процесс  познания Сергеем Петровичем себя и  жизни, не оставляет своего пафоса и  в финале произведения.

    И вот тут финал как бы раздваивается, формируя образ "героического труса", которого можно назвать также  и "испуганным героем". Эти парадоксальные конструкции, которые позже станут привычными для Андреева, в данном произведении оставляют читателя один на один с образом главного персонажа - "маленького человека", все-таки "допрыгнувшего" до Ницше и  в последнем потоке сознания перешедшего  на своеобразное "гимнотворчество": "Пусть сгибаются те, кто хочет, а он ломает свою железную клетку. И, жалкий, тупой и несчастный человек, в эту минуту он поднимается выше гениев, королей и гор, выше всего, что существует высокого на земле, потому что в нем побеждает самое чистое и прекрасное в мире - смелое, свободное и бессмертное человеческое Я! Его не могут победить темные силы природы, оно господствует над жизнью и смертью - смелое, свободное и бессмертное Я!" . 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Назовите  все известные  вам произведения М. Шолохова.

      «Тихий Дон»

    Российскую  и мировую известность Шолохову принёс роман «Тихий Дон» (1928 — 1-2 тт., 1932 — 3 т., 4 т. опубликован в 1940 г.) о донском казачестве в Первой мировой и Гражданской войнах; это произведение, объединяющее несколько сюжетных линий, называют эпопеей. Писатель-коммунист, в годы Гражданской войны бывший на стороне красных, Шолохов значительное место в романе уделяет белому казачеству, а его главный герой — Григорий Мелехов — в конце повествования так и не «приходит к красным». Это вызвало нарекания коммунистической критики; однако столь неоднозначный роман был лично прочитан И. В. Сталиным и одобрен им к печати.

    Во  время Второй мировой войны «Тихий Дон» был переведён на европейские языки и приобрёл популярность на Западе, а после войны переведён и на восточные языки, на Востоке роман также имел успех.

    «Поднятая целина»

    Роман «Поднятая целина» (т. 1 — 1932, т. 2 — 1959) посвящён коллективизации на Дону и движению «25-тысячников». Здесь высказана авторская оценка хода коллективизации; образы главных персонажей и картины коллективизации не однозначны. Второй том «Поднятой целины» был утрачен в годы Великой Отечественной войны и восстановлен позже.

    Военные произведения

    Впоследствии  М. А. Шолохов опубликовал несколько отрывков из так и не дописанного романа «Они сражались за Родину» (1942—1944, 1949, 1969), повесть «Судьба человека» (1956). В1941—1945 гг., работая военным корреспондентом, опубликовал несколько очерков («На Дону», «На юге», «Казаки» и др.) и рассказ «Наука ненависти» (1942), а в первые послевоенные годы — несколько публицистических текстов патриотической направленности («Слово о Родине», «Борьба продолжается» (1948), «Свет и мрак» (1949), «Не уйти палачам от суда народов!» (1950) и др.).

    В 1965 году получил Нобелевскую премию по литературе. Шолохов — единственный советский писатель, получивший Нобелевскую премию с согласия руководства СССР. 

Понятие массовой литературы. Основные художественные принципы массовой литературы.

Массовая литература:                      1. Вся не получившая высокой эстетической оценки литература (малозначительное явление в национальной культуре и литературе).  
2. Множество популярных произведений, рассчитанных на читателей с нетребовательным литературным вкусом, не приобщенных к высшим достижениям художественной культуры, так называемая "формульная литература", жанровая форма которой строго регламентируется с точки зрения сюжета, его основных перипетий, действующих лиц, языка, манеры повествования и даже объема (любовный роман, детектив, вестерн и пр.). Вопреки общепринятым представлениям, широкое распространение М. л. отнюдь не является завоеванием современности. В средневековье, например, роль литературы для повседневного чтения играла агиография, к которой, хотя и с известными оговорками, вполне приложимо большинство характеристик популярного жанра: ориентация на образец, использование готовых схем построения сюжета, устоявшихся языковых формул и клише. В разных странах Европы, начиная со второй четверти ХIХ века, под определение М. л. подпадают мелодрама и авантюрный (в том числе – авантюрно-исторический) роман, детектив, криминальный роман (боевик), триллер, любовный (женский, дамский, розовый) роман, научная и не научная фантастика, фото- и кинороман, фэнтези. К М. л. применяются (в противовес "высокой, элитарной, классической" литературе) наименования "тривиальной, развлекательной, рыночной или "дешевой" словесности, паралитературы (окололитературы), беллетристики, китча", иногда грубо-оценочный ярлык "чтиво". Однако, хотя определения "популярная", "массовая", "коммерческая" и т. п. зачастую используются в оценочном значении, строго говоря, массовость напрямую не связана с эстетической ценностью: массовым следует назвать любое произведение, возникшее после изобретения книгопечатания и бытующее в условиях современного технического прогресса. Гораздо более логичным кажется предложенное Н.И. Толстым определение беллетристики такого рода как "третьей словесности", то есть народно-городской литературы, представляющей собой некое среднее арифметическое между элитарной культурой и фольклором. М. л., как правило, ориентирована на потребности читателя (покупателя). Рецепты М. л. обычно составляются на основе облегченного и "популяризованного" восприятия произведений подлинного искусства, откуда "третья словесность" нередко заимствует темы, сюжеты, систему общих мест, традиционных нравственных ценностей, но - адаптируя, усредняя их, делая максимально доступными для восприятия. В попытках вычленить то немногочисленное общее, что может быть у большинства людей, М. л. использует готовые модели, ориентируется на канон и стандарт, формулу и схему, штамп и клише. Набор приемов, используемых "третьей словесностью", весьма ограничен, поэтому характерными особенностями М. л. стали подчиненность стереотипам (клишированностъ), ослабленность роли автора (вплоть до полной нивелировки, когда под условным именем работает ряд сменяющих друг друга авторов или авторский коллектив (например, брэнды "Виктория Платова", "Макс Фрай"), принцип серийности. К М. л. относят произведения, создаваемые "здесь и сейчас" и выходящие миллионными тиражами. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Краткое содержание рассказа Л. Андреева «Жизнь Василия  Фивейского».

      Над всей жизнью Василия Фивейского тяготел  суровый  и  загадочный  рок.

Точно проклятый  неведомым проклятием, он с юности нес тяжелое бремя  печали,

болезней и  горя, и никогда не заживали  на  сердце  его  кровоточащие  раны.

И когда он сделался священником, женился на хорошей  девушке  и  родил

от нее сына и дочь, то подумал, что все у  него стало хорошо и прочно, как  у

людей, и пребудет таким навсегда. И благословил  бога, так как верил  в  него

торжественно  и просто: как иерей и как  человек с незлобивой душою.

И случилось  это на седьмой год его  благополучия,  в  знойный июльский

полдень: пошли  деревенские ребята купаться, и с  ними сын  о.  Василия,  тоже

Василий и такой  же, как  он,  черненький  и  тихонький.  И  утонул  Василий.

Когда солнце поднималось  к зениту, попадья наглухо закрывала  ставни  в

своей комнате  и в темноте напивалась пьяная, в каждой  рюмке  черпая  острую

тоску и жгучее воспоминание о погибшем  сыне.

      О. Василия не любил никто - ни прихожане, ни  причт.  Церковную  службу

отправлял он плохо, не благолепно. Корыстолюбив он не

был, но так неловко  принимал деньги и приношения, что  все считали его  очень

жадным и за глаза насмехались.

      На  свои именины, праздновавшиеся 28 Ноября, приходил только причт,  а  из  почетных  прихожан  не  являлся никто. Хуже всех относился к попу церковный староста Иван Порфирыч Копров;  он открыто презирал неудачника и, после того как стали известны  селу  страшные запои попадьи, отказался целовать у попа руку.

      Однажды на  Воздвиженье  попадья  пришла  из  церкви  вся  в  слезах  и

рассказала, что  Иван Порфирыч оскорбил ее. Когда попадья проходила на  свое

место, он сказал из-за конторки так громко, что все  слышали:

- Эту пьяницу совсем бы в церковь пускать не следовало. Стыд!

Попадья рассказывала и плакала, и о.  Василий видел с беспощадною и

ужасной ясностью, как постарела она и опустилась за четыре  года  со  смерти