Символы из животного мира в «Слове о полку Игореве»

МИНИСТЕРСТВО  ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ

Федеральное государственное бюджетное образовательное  учреждение высшего профессионального  образования

«Курганский государственный  университет» (КГУ) 
 
 
 
 
 
 

Контрольная работа

Символы из животного мира в «Слове о полку  Игореве» 
 
 
 
 
 

Дисциплина:               История отечественной литературы

Студентки группы ФЗ-3281с                                 Первухиной Юлии Юрьевны

Направления подготовки 031300 «Журналистика»

Преподаватель        Позднякова Е.Г., доцент 
 
 
 
 
 
 
 

Курган 2012

     Цель  данной работы – наиболее полно представить символы животного мира, используемые в «Слове о полку Игореве». Для этого необходимо дать общую характеристику используемым символам и на примерах рассмотреть особенности изображения животных и их символическое значение в «Слове о полку Игореве». 

1. Изображение животных в «Слове о полку Игореве»

     Животный  и ландшафтный мир «Слова»  необычайно широк и насыщен. Подробную характеристику общей картины животного мира в «Слове о полку Игореве» дает Дёмин. Он отметил, что в тексте «Слова» характеристики каждого животного, как правило, повторяются. Когда говорится, например, о волке или волках, то они серые и бегущие, скачущие, рыскающие; соловьи — поют, издают щёкот; сокол или соколы — прекрасно и целеустремленно летают, догоняют и бьют птиц; галки — «говорят» или молчат; вороны — «грают» или не «грают». Таким образом, каждый род животных в художественном отношении составляет однородную массу в «Слове», поэтому животные часто называются во множественном числе.

     Эти массы животных также взаимосвязаны: соколы и лебеди; соколы и галки; птицы, волки, орлы, лисицы; соловьи и галки; враны и галки; чайки и черняди; сороки, враны, галки, дятлы, соловьи. Особенно активную роль играют галки, повторяясь то в одном, то в другом перечислении и сцепляя всех птиц в единый мир. Автор часто употребляет и обобщающее слово «птици». В различных сравнениях «Слова» активную сцепляющую роль уже играют волки. Герой действует волком и орлом; лютым зверем и волком ; горностаем, гоголем, волком, соколом. В результате почти все звери и птицы, упоминаемые автором «Слова», художественно объединяются в цельный животный мир — «птичь... звѣринъ».

     Каждая  часть ландшафта в «Слове»  представляется насыщенной живностью. Так, с полем связываются соколы, орлы, соловьи, галки, кречеты, враны, волки, лисицы, туры. К каждой детали ландшафта, даже мелкой, кто-то приставлен. В частности, горностай — «къ тростию», а чайки — «на струяхъ».

     Больше  всего фауна в «Слове» представлена птицами. Птицы связаны не только традиционно с небом и деревьями, но и со всеми основными частями ландшафта. С полем: «птици... въ полѣ Половецкомъ», «соколы... чресъ поля широкая», «врани на болони» — на лугу. Связаны и с водой: «гоголѣмъ на воду», «соколъ... къ морю», «дятлове... къ рѣцѣ», «галици... къ Дону Великому», «зегзицею по Дунаеви».

     Давно уже замечено: «Автор, без сомнения, был „птицегараздом" — птицеведом. Из всех животных он лучше всего знал птиц, их повадки». «Заптиченность» «Слова» сочетается с полным отсутствием упоминаний о рыбах. Глубины рек и моря пусты и словно безрыбны в «Слове». В лучшем случае упоминается речное дно. Отсутствуют также упоминания о насекомых.

     «Автор «Слова» относился к природе не как богослов, не как хозяйственный деятель, не только как охотник или военный тактик, а преимущественно как «абориген». В понятие «абориген» я не вкладываю какой-либо оттенок уничижения. Я не настаиваю также на том, что автор «Слова» обязательно был уроженцем степи или иной характерной местности. В понятие «аборигенность» вкладывается преимущественно психологический смысл, подразумеваются следующие свойства писателя: он тонкий и памятливый созерцатель природы; он основывается на своих личных впечатлениях; он создает как бы местную картину природы, а не рисует природу вообще; но он предпочитает давать обобщенную картину, а не частную зарисовку» - пишет Дёмин. [6, с. 62].

       «Автор никогда не вводит в свое произведение иноземных зверей, - отмечает Д. Лихачев. - Он реально представляет себе все то, о чем рассказывает и с чем сравнивает. Он прибегает только к образам русской природы, избегает всяких сравнений, не прочувствованных им самим и не ясных для читателей». [7, с. 40].

     2. Символы в «Слове о полку Игореве»

     Символы — основное образное средство «Слова», они представлены как предельная степень развития метафоры или, напротив, как нераскрытая метафоричность семантики синкретичного слова. «Символизирующее сознание» средневековья создало множество символов, которые в процессе познания заменяли собою понятие о вещи (свойственное нашему сознанию), еще не осознанное на логико-понятийном, представая на образном уровне: посредствующим между «вещью» и «словом» (знаком вещи) элементом было не понятие о вещи, а образ другой вещи, который и есть символ.

     С семиотической точки зрения структура «Слова» строится формальными пересечениями сопоставлений (параллелизм) и противопоставлениями (антитеза), содержательно наполненных уподоблений, в месте пересечения которых и содержится символ, а последовательное повторение (повтор) то связанных, то распущенных семантических узлов и создает «художественную ткань» произведения.

     Как известно, наложение христианских символов на славянские языческие, создавая собственно древнерусскую художественную культуру, происходило довольно легко ввиду общности многих символов (особенно связанных с природными циклами). Хотя «изложение «Слова» почти сплошь символично», представленные в произведении символы органично вплетаются в его контекст. Семиотическим подтекстом является не церковная история (что характерно, например, для цикла произведений о Мамаевом побоище), а природные циклы, это и определяет преобладающее воздействие со стороны мифологической системы славянской языческой культуры. Чисто христианская символика была бы не до конца понятной в XII в., она не соответствовала бы и идеологическому истолкованию этого именно воинского похода (не на агарян, сарацин или поганых вообще, а на конкретных, поименно названных половцев).

     Поскольку символ — идеологически важный знак, указанное предпочтение имеет свой смысл. Не случайно в тексте не употребляются абстрактно аллегорические символы — условные знаки (эмблемы), семантически закрытые для непосвященных и не развивающиеся в данном конкретном контексте как отражение мира абсолютных идей. Основная установка автора, наоборот, заключается в раскрытии и истолковании символов, предстающих в определенном и значимом ряду следования.

     Сама  способность символа к многократному семантическому варьированию создает возможность различного понимания, казалось бы, известного и понятного текста. Например, символ «солнце» одновременно может быть истолкован как солнце чувственное («горячюю лучю... тепло еси...»), светлое и чистое («красно еси») и «мысленное», т. е. как истина, нравственный закон и солнце правды. Христианская символика «света» и языческого «солнца» совмещаются, давая возможность варьирования в близкозначных терминах (зоря / заря, свѣтъ и свѣтъ свѣтьлый / солнце и т. п. вплоть до языч. божества Дажьбога / Хръса), но обязательно в противоположности тьме, чрьному ворону и т. п.

     Гл. качество символа в «Слове» состоит в дробности и взаимопроницаемости традиционных для средневековья символов: свѣтъ > заря > солнце > Дажьбогъ и т. п., т. е. принципом матрешки или, точнее, метонимические представления части за целое, части в целом, целого как вместилища частей. Метонимия и есть средство согласования символов в художественной ткани «Слова».

     В этом памятнике находим по крайней  мере три типа символов в зависимости  от их отношения к референту (явлению  действительности или предмету) и  к денотату (признаку различения и сопоставления предметов внешнего мира) — магические, мифологические и терминологические символы.

     Магия звука и цвета создает связь  образов с реальностью, причем «картина метафорическая и реальная слиты в одно целое», т. е. представляют собою символ.  

     «Золото»  — символ царства, или богатства, или знатности, все равно относительная  цена металла определяется его абсолютной ценностью, и образное содержание текста устанавливается его реальной содержательностью. Реальность многих «символов» — слов доказана историками искусства и натуралистами: чръленые щиты, златъ столъ, жемчюжна душа, злато ожерелие, сребрено стружие, преломление солнечных лучей в металле, затмение солнца, др. явления природы. Магические воздействия на силы природы и ответные ее действия на героев повествования лежат в основе таких символов.

     Мифологические символы — символы замещения, уподобления или знамения. Языческий символизм проявляется в том, что автор «Слова» каждый раз как бы воплощается в новый персонаж, персонифицируя себя в нем, а не стоит над ними. Взаимопроникаемость языческого мира (человек — дерево — зверь — вода...) становится художественно оправданным средством в описании этого мира. Косвенное обозначение лица, предмета, явления предпочитается прямому и непосредственному называнию простым указанием одного яркого (идеального или типичного) признака, вынесенного на первый план восприятия. Велесовъ внуче — Боян, Дажьбожи внуци — русичи, Осмомыслъ — Ярослав, шестокрилцы — воины или князья; уподобление героев волку, ворону, гнезду, зверю, зегзице, лебедям, лисам, орлу, соколу, соловью, туру и пр. — в сущности, то же оборотничество (которое приписывается одному лишь Всеславу), но распространение глаголом (соколомъ полетѣ) или эпитетом (чръный воронъ) подчеркивает необходимый признак уподобления; явления природы, символизирующие различные беды (ветры, солнце, гроза, тучи, дождь, молнии, гром, реки текут и пр.),— знамение и фон происходящих событий в те времена, «когда человек не отделял еще себя от природы».

     Новый тип символов в «Слове» представляют собою собственно языковые. Заимствованная метафора в новом культурном контексте становится символом; то же происходит и с переработанной в узком контексте языческой метафорой. «Средневековый символизм часто подменяет метафору символом. То, что мы принимаем за метафору, во многих случаях оказывается скрытым символом, рожденным поисками тайных соответствий мира материального и „духовного“». [8].

     Совмещение  «образа» и «понятия» (представление  образа как понятия) в словесном знаке характерно для «Слова». Как раз не в таких спорных метафорических выражениях (метафорой в этом памятнике кажется все нерасшифрованное и неясное), а в чисто метонимических переносах, например, в обозначении оружия как символа воина, его славы, действий и пр. (конь, копье, меч, сабля, седло, стрелы, стремя, стяг, шелом, щит и т. п.); реальность термина, перенесенная в новую для него формулу, обогащается дополнительным, фигуральным смыслом и перерастает в символ, когда утрачивается конкретная связь с определенным ритуалом, действием или состоянием этого лица или предмета.

     Также языкового происхождения и явление символического параллелизма, которое возникает при распространении формулы с определенным символом до предложения. «Принцип двойного воспроизведения действия» обычно представлен в развернутых «символических картинах», которые удобнее и было бы называть образом (в древнерусской поэтике этот термин по содержанию шире тропа и фигуры). Сопоставление «внуки — деды» — символ времени, «сев — жатва» — такой же символ, показывающий конкретное следствие из определенной причины; такие же образы «битва — пир»; войско в половецкой земле — тучи закрыли солнце; сон Святослава; мгла поля покрыла (русичи — зоря) и т. п. Глаголы оживляют символ, вставляя его в конкретную рамку данного повествования. Эта поэтическая символика объясняется параллелями из произведений народного творчества: звон — слава, увядание травы — горе, жемчуг — слезы, пир или жатва — битва, опадение листьев — разлука, трава ковыль — смерть, мутная вода — печаль, сокол — князь, ворон — враг, солнце — герой, птица — плач женщины и пр. — символика определенного содержания и, в соответствии с авторским замыслом, все — отрицательного, печального, горестного характера и смысла.

     Переводя  явления материального мира в  явления духовного порядка, отвлеченно общие, автор «Слова» создает символ, поскольку такой символ предполагается описанным действием через восприятие этого действия героем повествования (посеянные в битвах кости — взошли печалью).

     Таким образом, и символ как категория  раскрывается в «Слове» только в системном соотнесении с параллельными или противопоставленными ему средствами языка, т. е. системно, и является единственным из этих средств, о котором можно сказать, что символ — не троп или фигура речи, а связанный с реальностью знак неведомой силы — образ, —  силы, которая приводит в движение и само действие, и описание этого действия, и постижение смысла такого действия в случае, если возникает необходимость вскрыть идеологический подтекст всего произведения в целом.