Синтаксические воззрения и обобщения Востокова

Содержание

Основная часть:

I……………………………………………………………………………………..3

II……………………………………………………………………………………6

III………………………………………………………………………………….13

Список литературы………………………………………………………………16 
СИНТАКСИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ И ОБОБЩЕНИЯ А.Х. ВОСТОКОВА, ИХ ЗНАЧЕНИЕ В ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ

В 20-30-е годы XIX в. изучение русского синтаксиса развивалось не только при помощи пересадки на русскую почву укоренившихся на Западе грамматических теорий, но и посредством самостоятельной разработки и систематизации специфических национальных свойств и качеств русского грамматического строя. Процесс закрепления норм национального русского литературного языка сопровождался усиленной научно-общественной работой над созданием и осознанием его живой грамматической системы.

Совершенно естественно, что при создании грамматики национального литературного языка прежде всего бросается в глаза и подвергается систематизации специфика его звуков и форм. Парадигмы склонения и спряжения, естественно, предполагают и общую характеристику употребления форм. Но эта характеристика может облекаться в довольно общие формулы. Она еще недостаточно дифференцирована. То же можно сказать и об описании внутренней сущности таких грамматических категорий, в которых особенно глубоко проявляется специфика структуры национального языка. В истории разработки описательной грамматики русского языка особенные затруднения были связаны с изучением системы категорий русского глагола. Тут выделялись вопросы о соотношении категорий времени и вида, о существе категории вида, а также вопросы о категориях наклонения и залога.

Специфические качества этих категорий в русском языке лишь постепенно раскрывались в трудах А.В. Болдырева, Г.П. Павского, К.С. Аксакова, Н.П. Некрасова, А.А. Потебни, Ф.Ф. Фортунатова и др. Болдырев еще в своем «Рассуждении о глаголах» заявлял о русской грамматике, что «в ней очень много еще темного, непонятного, много неправильностей, ошибок. Она требует еще строгих изысканий критики, тонких наблюдений ума философского». В. Капнист в письме, адресованном Обществу любителей российской словесности, писал: «Нужно, кажется, составить русскую грамматику на собственных нашего языка, а не какого-либо чужеземного правилах основанную». Круг грамматических вопросов постепенно расширяется. К морфологическим разысканиям, относящимся к системе глагола, имен прилагательных и наречий, присоединяются наблюдения над предлогами. Все это обогащает и расширяет представления о многообразии форм и типов сочетаний в русском литературном языке. Среди исследователей-русистов, глубоко понимавших историческую связь и родство русского языка с другими славянскими языками и – вместе с тем - специфические национальные, или народные, особенности русского грамматического и лексического строя, первое место в истории русской филологической науки до середины XIX в., несомненно, принадлежит А.Х. Востокову (1781—1864). С его именем связаны не только блестящие открытия в области исторической грамматики славянских языков, сделанные с помощью сравнительно-исторического метода, но и крупные успехи в развитии самостоятельной нашей отечественной науки о грамматическом строе русского языка.

В истории русских грамматических учений в первой трети XIX в. резко обозначилось характерное для общественно-политической борьбы той эпохи за национальную русскую культуру столкновение космополитических, или формально-логических, и народных, конкретно-исторических теорий и направлений. Наиболее яркое выражение универсально-логические и отчасти схоластические тенденции в области изучения грамматического строя русского языка нашли в грамматических работах Н.И. Греча, особенно в его «Практической русской грамматике» (1827). Еще Ф.И. Буслаев увидел в грамматических разысканиях Греча отход от ломоносовских лингвистических традиций, конфликт с ними.

 «Русская грамматика» (1831) Востокова была, несомненно, продолжением и развитием той национальной русской грамматической науки, основы которой были заложены великим Ломоносовым. Влияние «Российской грамматики» М.В. Ломоносова ярко сказывалось и в принципах построения востоковской грамматики, и в ее стремлении шире охватить явления живой народно-разговорной речи, и в ее стилистической направленности, и в элементах материализма, заметно проступающих через толщу укоренившейся тогда формально-логической схемы. Общеизвестно, какое громадное значение имела «Русская грамматика» Востокова для последующей разработки морфологии русского литературного языка. Влияние Востокова остро ощутимо даже в «Очерке современного русского литературного языка» А.А. Шахматова. Между тем синтаксическая концепция Востокова как бы оставалась в стороне от главных линий развития русской синтаксической науки. Во всяком случае, о синтаксисе Востокова молчали почти все последующие составители русских грамматик, начиная с Буслаева. В связи с этим в русском дореволюционном языкознании укрепилось убеждение, что «Востоков не вносит ничего нового в самую синтаксическую теорию».

Н. К. Грунский даже пытался объяснять все хорошее, что есть в синтаксисе Востокова, его склонностью к «заимствованию». Таково «систематическое изложение падежей» (т. е. словосочетаний с формами падежного управления). Глубоко несправедливы и антиисторичны суждения Грунского о синтаксисе Востокова.

В связи с наличием в дореволюционной русской историографии тенденции принизить и исказить содержание синтаксического учения Востокова нельзя не признать актуальной задачу объективно воспроизвести синтаксическую концепцию Востокова и осветить ее значение в истории русской науки о языке.

II

Вслед за Ломоносовым Востоков определял синтаксис как «словосочинение». Задача синтаксиса — устанавливать «правила, по коим совокуплять должно слова в речи». Учение о способах и средствах сочинения слов обязано считаться с различием стилей литературного языка. Как и Ломоносов, Востоков стоит за стилистическое разграничение синтаксических явлений. «Соединение слов, служащее к выражению мыслей, называется речью. Речь бывает по выбору слов, в нее входящих: 1) важная, или благородная, называемая также книжным языком; 2) простонародная, иначе называемая просторечием; 3) между сими двумя средину занимает обыкновенная речь, или язык разговорный». Таким образом, Востоков -  применительно к русскому литературному языку своей эпохи – различает три основные разновидности, состав которых резко отличается от ломоносовской системы трех стилей. Востоков и стремится установить различия в синтаксическом строе словосочетаний между этими тремя типами речи. Правда, этот принцип у Востокова находит мало приложения в области учения о предложении. «Речь есть соединение слов, выражающее мысли вообще… Но когда речь ограничивается выражением одной мысли, то она называется предложением». В соответствии с господствующими в ту эпоху взглядами на строй русского предложения Востоков считает наличие глагола непременным признаком предложения. Следовательно, все предложения русского языка, по Востокову,- глагольные. Там, где нет налицо глагола, должно всегда подразумевать вспомогательный глагол. Например: Надобно (есть) работать. Личное глагольное предложение двучленно: оно «состоит из двух частей, называемых подлежащим и сказуемым». Безличное глагольное предложение одночленно. В нем есть только сказуемое (Рассветает; Пора вставать).

Анализируя строй простого предложения, Востоков обратил особенное внимание на синтаксические различия между простым и составным сказуемым и подчеркнул их важность для русского языка. Тем самым он выдвинул вопрос о формах выражения составного сказуемого, доказал его глубокое значение для изучения синтаксического строя русского языка и как бы наметил тему будущей докторской диссертации А.А. Потебни.

Формальная логика исстари стремилась привести всякое суждение к атрибутивной формуле: собака бежит = собака есть бегущая. На основе этого логического учения сложилась теория трехчленности суждения, а отсюда и предложения.

Акад. П.С. Билярский посвятил востоковскому открытию в области исследования строя предложения интересную статью «Сколько главных частей в предложении? (Опыт критической оценки успехов русской грамматики)». Билярский указывает на то, что под влиянием формальной логики (еще в античной грамматике, а у нас — особенно с конца XVIII в.) укрепилось убеждение в том, что в предложении надо различать три главные части: подлежащее, сказуемое и связку. «Новое учение, признающее в предложении только две главные части — подлежащее и сказуемое, — по мнению Билярского, — явилось в первый раз в «Русской грамматике» Востокова, 1844 года». К этому заявлению Билярский сделал примечание: «Может быть, еще раньше? Пусть решат другие, если им удастся собрать все издания Грамматики Востокова». Это заявление Билярского не вполне соответствует истории русского синтаксиса. Ведь и М.В. Ломоносов, и А.А. Барсов учили лишь о двух главных частях предложения — о подлежащем, и сказуемом... хотя и признавали «связку», или «связание», между ними.

    Однако, действительно, под влиянием метафизической, «универсальной» грамматики теория трехчленного состава предложения прочно укрепилась в русской грамматике начала XIX в. и нашла свое развитие и обоснование в грамматических руководствах Греча, где, как было указано выше, беспорядочно смешиваются логические понятия и грамматические категории.

      Кроме того, логические понятия в грамматических работах Греча определяются очень сбивчиво и противоречиво. Так, Греч находит в предложении: 1) «понятие о предмете», 2) «понятие о принадлежности предмета» и 3) «выражение бытия или отсутствие сей принадлежности в предмете».

Согласно этому учению, предложение должно состоять их трех частей: подлежащего, сказуемого и связки. Билярский едко иронизирует над логической беспомощностью описания суждения и предложения в грамматике Греча. Он замечает по поводу «бытия принадлежности в предмете», будто бы обозначаемого связкой есть: «...глагол есть при имени прилагательном или существительном означает бытие не принадлежности, а, наоборот, бытие самого предмета. В предложении Петр Великий был солдатом дело [речь] идет, конечно, о бытии Петра в солдатах, а не солдата в Петре». По мнению самого Билярского, есть не связка, а часть составного сказуемого:

«...принимая глагол есть за выражение бытия предмета, следовало бы заключить, что им приписывается предмету самое бытие, а не качество или принадлежность — одно чистое бытие, Когда глагол быть стоит один при подлежащем, и бытие, определенное каким-либо качеством, обстоятельством, когда он сопровождается именами. Таким образом, глагол быть явился бы сказуемым, и третий член г. Греча слился бы, по своему логическому значению, со вторым, в котором он составляет главную, существенную часть» (с. 272).

Особенное значение, которое формально-логическая грамматика придавала связке и выражающему ее глаголу быть, сказывалось и в том, что самостоятельными глаголами признавались лишь вспомогательные глаголы быть и стать, все же остальные глаголы назывались совокупными, т. е. как бы включающими в себя быть и предикативно-качественное определение (спит =есть спящий).

Таким образом, в Грамматике Востокова прямо сказано, что предложение состоит только из двух частей: подлежащего и сказуемого, к которому и относится вспомогательный глагол есть.

О сказуемом у Востокова (в изданиях его Грамматики начиная с 40-х годов) говорится: «В сказуемом полагается глагол одинакий или составной... Последний может состоять из глагола вспомогательного есть, суть, был, будет и пр., приложенного к имени существительному или прилагательному спрягаемому, например, в предложении личном: Праздность есть порок; Ученик был прилежен; Учитель будет доволен. В предложении безличном: Пора было вставать; Надобно будет работать».

Но было время, когда и в востоковской Грамматике «существовало не только учение о связке, но и глагол быть красовался в ее значении» (см., например, 1-е издание... Спб., 1831). Здесь можно было найти такие указания:

      «1. Между подлежащим и сказуемым должна быть связь. 2. Когда сказуемое состоит из одинакого (т. е. простого, не составного) глагола, тогда оно связано с подлежащим посредством окончания своего, показывающего лицо, число и время.

3.Когда же сказуемое есть глагол составной, тогда связью служит вспомогательный глагол есть, суть, был, будет и пр.; например: Праздность есть порок; Ученик был прилежен: Учители будет доволен».

По мнению Билярского, уже здесь, в признании двучленности простого глагольного предложения, была заложена мысль об излишности связки как третьего главного члена предложения.

«Логическую связь составляет не отдельное и самостоятельное понятие, которое в то же время служило бы, наравне с понятиями подлежащего и сказуемого, как бы вещественным содержанием суждения; ее составляет только взаимное отношение тех двух понятий, и мыслящий ум ставит два понятия во взаимное отношение тем, что понимает это отношение между ними. Следовательно, связь между подлежащим и сказуемым есть понимание отношения между ними, т. е. действие ума, форма (особенный вид или способ) его деятельности в суждении» (с. 285).

Итак, связку нельзя изображать чем-то «вроде цемента между кирпичами». Однако сначала и сам Востоков представлял все это неясно. Между тем «чисто грамматическое название того, что прежде называлось связкой, есть согласование» (с. 288—289). Билярский готов востоковское открытие двучленности, или двусоставности, предложения поставить «наряду с великими открытиями, которыми в наше время ознаменовало себя вообще сравнительное языкознание» (с. 291). Билярский считает изучение предложения важнейшей проблемой языкознания, которое, по его мнению, должно исходить в своих грамматических построениях из принципа связи и взаимодействия языка и мышления.

В заключение Билярский выражает мысль о необходимости «грамматики теоретической», исходящей из принципа связи языка и мышления: «Чем строже и тоньше различаются  и разделяются в языке понятия, тем богаче наше мышление и тем строже его анализ» (с. 301). Впрочем, Билярскому чужды принципы подлинного историзма, он — вслед за В. Гумбольдтом, — исходя из буржуазно-идеалистического учения о высших и низших расах, противопоставляет языки «низшего образования» языкам «высшего образования», т. е. языкам европейских народов (см. с. 292-293, 301-302).

     Таким образом, с именем Востокова связывается новое понимание строя наиболее употребительных типов двучленных, ими «двусоставных», предложений в русском языке. Новая точка зрения на строй предложения не могла не отразиться и на общем объяснении категорий глагола, а также кратких форм имен прилагательных и предикативных наречий, которые Востоков зачислял в разряд спрягаемых слов. Впрочем, учение о предложении в синтаксисе Востокова излагается чрезвычайно лаконично, в очень общем виде, без выделения и анализа разных типов предложения. Востоков учит, что предложение бывает простое (если в нем одно подлежащее и одно сказуемое) и сложное (когда заключает в себе по нескольку подлежащих или сказуемых). Сложным Востоков называл слитное предложение. То, что теперь называется сложным предложением, Востоков рассматривает как период, т. е. как сочетание предложений.

     Сверх подлежащего и сказуемого в предложении выделяются востоковской грамматикой также определительные и дополнительные слова, или члены. К определительным словам, кроме прилагательных и приложений, относится также наречие, показывающее меру, образ, время и место выражаемого прилагательным, глаголом и причастием качества действия или состоянии «Глагол определяется также и деепричастием, присовокупленным к оному, а прилагательное - другим прилагательным, а именно: притяжательное - качественным, или числительным порядочным» (§ 107). К дополнительным словам, кроме косвенных падежей существительных и местоимений, относится также инфинитив. Таким образом, Востоков еще не выделяет обстоятельства как особого (второстепенного) члена предложения.