Физиология старения

     Э. Эриксон выделяет несколько характеристик  переживания чувства интегративности:

     - это всевозрастающая личностная уверенность в своей склонности к порядку и осмысленности;

     - это пост-нарцисстическая любовь человеческой личности (а не особи) как переживание, выражающее какой-то мировой порядок и духовный смысл, независимо от того, какой ценой они достаются;

     - это приятие своего единственного жизненного пути как единственно должного и не нуждающегося в замене;

     - это новая, отличная от прежней, любовь к своим родителям;

     - это товарищеское, причастное, присоединительное отношение к принципам отдаленных времен и различным занятиям в том виде, как они выражались в словах и результатах этих занятий.

     Носитель  такой личностной целостности, хотя и понимает относительность всех возможных жизненных путей, придающих  смысл человеческим усилиям, тем  не менее, готов защищать достоинство  своего собственного пути от всех физических и экономических угроз. Тип целостности, развитый его культурой или цивилизацией, становится «духовным наследием  отцов», печатью происхождения. Перед  лицом такой итоговой консолидации его смерть теряет свою силу. На этой стадии развития к человеку приходит мудрость, которую Э. Эриксон определяет как отстраненный интерес к жизни  перед лицом смерти.

     Мудрость  Э. Эриксон предлагает понимать как  форму такого независимого и в  то же время активного взаимоотношения  человека с его ограниченной смертью  жизнью, которая характеризуется  зрелостью ума, тщательной обдуманностью  суждений, глубоким всеобъемлющим пониманием. Для большинства людей суть ее составляет культурная традиция.

     Утрата  или отсутствие эгоинтеграции приводит к расстройству нервной системы, чувству безысходности, отчаяния, страху смерти. Здесь реально пройденный человеком жизненный путь не принимается им как предел жизни. Отчаяние выражает чувство, что времени уже осталось слишком мало для попытки начать жизнь сначала, устроить ее по-другому и попытаться достичь личностной целостности другим путем. Отчаяние маскируется отвращением, мизантропией или хроническим презрительным недовольством определенными социальными институтами и отдельными людьми. Как бы то ни было, все это свидетельствует о презрении человека к самому себе, но достаточно часто «мильон терзаний» не складывается в одно большое раскаяние.

     Окончание жизненного цикла порождает также  «последние вопросы», мимо которых  не проходит ни одна великая философская  или религиозная система. Поэтому  любая цивилизация, по Э. Эриксону, может  быть оценена по тому, какое значение она придает полноценному жизненному циклу индивида, так как это  значение (или его отсутствие) затрагивает  начала жизненных циклов следующего поколения и влияет на формирование базового доверия (недоверия) ребенка  к миру.

     К какой бы бездне ни приводили отдельных  людей эти «последние вопросы», человек, как творение психосоциальное, к  концу своей жизни неизбежно  оказывается перед лицом новой  редакции кризиса идентичности, которую  можно зафиксировать формулой «Я есть то, что меня переживет». Тогда  все критерии витальной индивидуальной силы (вера, сила воли, целеустремленность, компетентность, верность, любовь, забота, мудрость) из стадий жизни переходит  в жизнь социальных институтов. Без  них институты социализации угасают; но и без духа этих институтов, пропитывающего паттерны заботы и любви, инструктирования и тренировки, никакая сила не может  проявиться просто из последовательности поколений.

     В определенном отношении большинство  процессов индивидуальной жизни  к 63-70 годам обретают устойчивый характер, что и рождает переживание  «завершенности жизни». Человек готов  к тому, что дальше начинается спад душевных сил и физических возможностей, что наступает время большей  зависимости от других, что он меньше будет участвовать в решении  социальных и профессиональных задач, что ослабеют его социальные связи  и личные желания и т.д.

     Большинство происходящих в старости деструктивных  процессов оказываются выше порога сознания, отражаясь в нем только в виде ряда болезненных симптомов (гиподинамия, стрессы, соматические и  психосоматические проблемы). Именно поэтому усиленный сознательный контроль и регуляция биологических  процессов включаются в образ  жизни старых людей и означают усиление роли человека как личности и субъекта деятельности в сохранении и преобразовании собственных индивидных качеств. Участие самой личности в создании собственного здорового  образа жизни способствует сохранности  ее индивидной организации и регуляции  дальнейшего психического развития. Сознательная регуляция возрастной динамики функциональных систем осуществляется посредством эмоциональной и психомоторной сфер, а также речи.

     Усиление  противоречивости и неравномерности  заметно и в функционировании психических процессов. Так, начиная  с 40 лет, постепенно, но неравномерно снижается  громкостная слуховая чувствительность в высокочастотном диапазоне (4000-16000 Гц). В среднем диапазоне, где располагаются  фонетические, речевые звуки, особых изменений нет. В то же время низкочастотные звуки (32-200 Гц) сохраняют сигнальное значение даже в самом позднем  онтогенезе. Это значит, что ухудшение  работы слухового анализатора носит  избирательный характер, обусловленный  как исторической природой человека, так и защитными функциями  организма.

     От 25 до 80 лет с неодинаковой скоростью  снижаются разные виды цветовой чувствительности. Например, к 50 годам чувствительность к желтому цвету практически  не изменяется, а к зеленому –  снижается в замедленном темпе. На красный и синий цвета (т.е. на крайние – короткие и длинноволновые части спектра) чувствительность падает значительно быстрее.

     Сложная возрастная динамика обнаруживается при  исследовании зрительно-пространственных функций. Так, к примеру, глазомерная  функция и сенсорное поле зрения отличаются достаточно высокой сохранностью до 69 лет. В относительно более ранние сроки (после 50 лет) наступает общее  ухудшение остроты зрения и объема перцептивного поля. Между периодом созревания и периодом инволюции  не наблюдается прямой зависимости: функции, достигающие зрелости в  ранние (глазомер) или поздние сроки (например, поле зрения формируется  в школьные годы), могут оказаться  в равной мере сохранными вплоть до 70 лет, что указывает на их важную роль на протяжении всей жизни.

     С возрастом может усиливаться  асимметрия различных психологических  функций: например, одна из сторон тела может оказаться более чувствительной к вибрационной или температурной  стимуляции, чем другая, один глаз или  ухо может быть более функционально  сохранным, чем другой.

     Исследования  памяти показали, что в период после 70 лет в основном страдает механическое запоминание, а лучше всего сохраняется  логическая память. Образная память ослабевает больше, чем смысловая, но сохраняется  лучше, чем механическое запечатление. Основой прочности памяти в старшем возрасте являются внутренние смысловые связи. Например, в ассоциативном эксперименте испытуемый 87 лет на слово-раздражитель «поезд» отвечает «машина» и т.п. Фиксирование своего поведения у людей старше 70 лет ослаблено по сравнению с долговременной памятью. Деформации особенно сильны в образной памяти, где восприятие и запоминание не сопровождаются организующей функцией речи. Ведущим видом памяти в пожилом возрасте становится смысловая, логическая память, хотя и эмоциональная память продолжает функционировать.

     В процессе геронтогенеза претерпевает изменения вербальный и невербальный интеллект. По данным английского геронтолога  Д.Б. Бромлея, снижение невербальных функций  становится резко выраженным к 40 годам, а вербальные функции с этого  момента интенсивно прогрессируют, достигая своего максимума в период 40-45 лет. Это свидетельствует о  том, что речемыслительные второсигнальные  функции противостоят общему процессу старения.

     На  работу психических функций в  старости влияет трудовая деятельность, осуществляемая или продолжаемая человеком, так как она приводит к сенсибилизации включенных в нее функций и  тем самым способствует их сохранности.

     Хотя  старение – неизбежный биологический  факт, тем не менее социально-культурная среда, в которой оно происходит, оказывает на него свое влияние. Душевное здоровье современного человека на любой  фазе жизни во многом определяется его вовлеченностью в общение.

     Чем старше становится человек, тем больше в силу объективных причин сужаются его социальные связи и снижается  социальная активность. Это обусловлено, во-первых, прекращением обязательной профессиональной деятельности, естественным образом влекущей за собой установление и обновление системы социальных связей и обязательств; очень немногие старики продолжают активно участвовать  в деловой жизни (как правило, это те, кто избегает зависимости, и ценят уверенность в собственных  силах и самостоятельность).

     Во-вторых, постепенно «вымывается» его возрастная когорта, и многие близкие ему  люди и друзья умирают или возникают  трудности в поддержании отношений (в связи с переездом друзей к детям или другим родственникам) – «иных уж нет, а те далече». В  ряде работ по проблемам старения отмечается, что принципиально любой  человек старится в одиночку, так  как в силу преклонного возраста он постепенно отдаляется от других людей. Пожилые люди очень зависят от побочных линий родства и косвенных отношений, стараясь поддерживать их в отсутствии других близких родственников. Любопытно, что многие пожилые люди не хотят, чтобы им напоминали о старости, и не любят из-за этого общаться со сверстниками (особенно с теми, кто жалуется на старость и на болезни), предпочитая общество более молодых людей, обычно – представителей следующего за ними поколения (в то же время они часто обнаруживают социальную установку, что молодые презирают стариков и что старикам нет места ни в других возрастных когортах, ни в обществе в целом).

     Отсутствие  контактов с обществом способно вызвать у стариков эмоциональные  изменения: упадок духа, пессимизм, обеспокоенность  и страх перед будущим. Пожилых  людей почти всегда в явном  или неявном виде сопровождает мысль  о смерти, особенно в случаях утраты близких и знакомых, которые, к  сожалению, в пожилом возрасте достаточно часты. Когда из рядов ровесников в этом возрасте выбывает каждый десятый, найти кого-то другого на их место  из молодого поколения бывает сложно. В этом смысле в более выгодном положении находятся не европейские, а азиатские культуры, например Китая  или Японии, которые не вынуждают  поколения шагать плотными однородными  возрастными шеренгами, а позволяют  им сливаться друг с другом, обмениваясь  опытом. В этих культурах старикам отводится роль патриархов, старейшин, что позволяет дольше сохранять  вовлеченность в социальные связи.

     В-третьих, старый человек быстрее устает от напряженных социальных контактов, многие из которых ему не кажутся  актуально значимыми, и сам ограничивает их. Пожилому человеку чаще хочется  побыть одному, «отдохнуть от людей». Круг общения пожилого человека чаще всего  бывает ограничен ближайшими родственниками и их знакомыми и немногими  близко живущими друзьями.

     Вовлеченность в общение неизбежно убывает  с возрастом, что обостряет проблему одиночества. Но острее проблема снижения социальной активности и одиночества  переживается стариками, живущими в  городах, чем в сельской местности, в силу специфичности самих жизненных  укладов города и села. Старые люди со здоровой психикой и соматически  здоровые охотнее и дольше стараются  сохранять и поддерживать имеющиеся  социальные связи, часто придают  им характер ритуала (например, ежевечерние  звонки по телефону, еженедельный поход  по магазинам, ежемесячные встречи  друзей, ежегодное совместное празднование годовщин и т.п.). Женщины в среднем сохраняют больше социальных контактов в силу того, что у них больше социальных ролей; чаще они имеют больше друзей, чем мужчины. Тем не менее, именно пожилые женщины чаще мужчин жалуются на одиночество и дефицит социальных контактов.

     После 60 лет постепенно приходит осознание  социального отчуждения стариков от последующих поколений, которое  переживается болезненно, особенно в  обществах, где нет необходимой  социальной поддержки старости. Многие старики часто живут с ощущением  ненужности, брошенности, невостребованности, обесцененности. Это означает, что  в старости отмечается не только сужение  межличностных контактов, но и нарушение  самого качества человеческих взаимоотношений. Эмоционально неуравновешенные пожилые  люди, остро чувствуя это, часто предпочитают деморализующее добровольное затворничество унижению, которое они усматривают  в риске стать обузой и испытать на себе глумливое высокомерие молодых. Эти переживания могут стать  и основой старческих суицидов наряду с материальной необеспеченностью, одиночеством, страхом умереть в  одиночестве.

     На  социальные связи влияет широкий  круг факторов. Так, известно, что люди старше 60 лет часто жалуются на здоровье и возраст, хотя не выглядят ни очень  больными, ни очень старыми. Л.М. Терман отмечал, что такие явления часто  наблюдаются после утраты близкого человека (вдовства) или в ситуации старения в одиночестве, т.е. одинокие пожилые люди чаще ощущают себя больными. Факторами, способствующими тому, что  человек начинает «чувствовать свой возраст», переживать отчаяние и депрессию, становятся в этом случае следующие  процессы: переживание горя и соблюдение траура; необходимость искать новых  людей, которые примут человека в  свой круг и заполнят образовавшийся «вакуум»; необходимость учиться  решать многие проблемы самому и т.д. Наоборот, человек менее остро  переживает одиночество, если он ощущает  комфортность и стабильность существования, счастлив в домашней обстановке, удовлетворен своими материальными условиями  и местом жительства, если у него есть потенциальные возможности  осуществлять по собственному желанию  контакты с другими людьми, если он вовлечен в какие-то ежедневные, пусть и необязательные, виды деятельности, если он ориентирован на элементарные, но обязательно долгосрочные проекты (ждет правнука, покупки автомобиля или защиты диссертации сына, урожая от посаженной когда-то яблони и т.д.).