Душа,
согласно образному определению
Шопенгауэра, есть светильник, который
зажигает себе проявляющееся в организме
желание жить, для того чтобы найти свою
дорогу во внешнем мире; это — руководитель
и советник воли. Материю как явление он
выводит из представления; самое же представление
он выводит из реальной стороны материи,
из воли, — в том виде, в каком последняя
проявляется на степени животного существования.
В
этой, набросанной в общих чертах
программе нет места так называемой
рациональной психологии. Действительно,
Шопенгауэр отказывается отвести последней
место в ряду метафизических наук, предоставляя
это «филистерам и гегельянцам». Исходя
из того, что истинное существо человека
не может быть понято иначе, как в совокупности
мира, что и микрокосм и макрокосм объясняются
один другим, и даже тождественны, он не
признает необходимости особой науки
о душе. Он скорее готов был бы заменить
такую науку широкой антропологией как
опытной наукой, опирающейся на анатомию
и физиологию, основывающейся на наблюдении
умственных и нравственных проявлений,
на изучении свойств рода человеческого
и на проявлении индивидуальных особенностей.
«Для меня, - говорит Шопенгауэр, - вечным,
неразрушимым для человека является не
душа, а, прибегая к химическому термину,
основание души есть воля».
3.
ПЕССИМИЗМ А.ШОПЕНГАУЭРА
Не только среди
массы публики, но и среди профессиональных
ученых Шопенгауэр известен преимущественно
как один из главных представителей пессимистического
направления в философии. Он считается
как бы родоначальником этого направления
в современной философии. Число последователей
этого направления стало особенно сильно
возрастать в последнее время, и пессимистическая
философия получила широкое распространение
в Европе с конца шестидесятых годов, почти
одновременно с появлением в свет «Философии
бессознательного» Эдварда. Гартмана,
написанной в духе Шопенгауэра. Поэтому
так важно подробнее остановиться на характере
и смысле шопенгауэровского пессимизма,
составляющего если не самую яркую и выдающуюся,
то, во всяком случае, наиболее известную
массе публики сторону его учения. Многие задавались вопросом
о причинах, происхождении и характере
шопенгауэровского пессимистического
мировоззрения, сказавшегося у него еще
в очень молодых годах. При этом указывалось
на то, что он родился, воспитался и прожил
среди весьма удовлетворительных внешних
условий, что он был человек вполне обеспеченный,
который мог беспрепятственно следовать
своим влечениям. Исходным пунктом подобных
недоумений является странное предположение,
что для того, чтобы быть оптимистом или
пессимистом, нужно находиться в счастливых
или несчастных обстоятельствах или же
что пессимизм является результатом вынесенных
в жизни разочарований и огорчений. Но,
во-первых, отнюдь не верно то, чтобы всякий,
кому плохо живется или приходится жить
в печальные времена, необходимо становился
пессимистом, и, наоборот, всякий, кому
жизнь улыбается или кто живет в хорошее
время, делался оптимистом. Правда, у многих
людей так и бывает, что оптимизм и пессимизм
их проистекают из чисто субъективных
источников, что они свою внутреннюю окраску
переносят на внешние предметы. Светло
и весело человеку на душе — для него светел
и весел весь мир; мрачно и грустно в его
душе — грустен и мрачен весь мир. Такие
люди в состоянии быть сегодня оптимистами,
а завтра пессимистами, и наоборот. Но
подобные оптимизм и пессимизм не имеют
никакого философского значения, так как
это — оптимизм и пессимизм чисто субъективные.
Но существуют и другого рода оптимизм
и пессимизм, так сказать, философского
характера, причина которого не имеет
ничего общего ни с субъективными условиями,
ни с условиями времени. Вот именно такого-то
рода и был пессимизм Шопенгауэра.
Шопенгауэр считает одною из величайших
ошибок почти всех метафизических систем
то, что они считают зло чем-то отрицательным;
напротив, оно есть нечто положительное,
нечто дающее себя чувствовать. Зло, по
его мнению, неизбежно как следствие утверждения
желания жить. Но существует не только
утверждение желания жить, но и отрицание,
даже полное упразднение его: в этом последнем
случае являются совершенно иной мир,
совершенно иное существование, о котором
мы, правда, не имеем понятия и которое
кажется нам ничем, но ничем не абсолютным,
а лишь относительным.
Собственно о пессимизме может быть речь
лишь тогда, когда зло считается неисцелимым,
а страдающий от него — безвозвратно потерянным.
Шопенгауэровский же пессимизм не такого
рода: он считает освобождение от мирового
зла возможным, хотя, правда, лишь путем
радикального лечения, полного возрождения
и обновления. Одни находят утешение против
существующей в мире массы зла в религии,
другие — в искусстве; Шопенгауэр же ищет
и находит его в росте познания. «Единственная
хорошая сторона жизни, — писал Шопенгауэр
еще в 1814 году, — заключается в том, что
рядом с волей существует и познавание;
это обеспечивает воле конечное освобождение».
Если бы жизнь сама по себе была ценным
благом, разве была бы необходимость охранять
ее выходные двери такими ужасными привратниками,
как смерть и ее ужасы. Кто захотел бы оставаться
в жизни, какова она есть, если бы смерть
была не так страшна. В страданиях жизни
люди утешают себя смертью и в смерти утешают
себя страданиями жизни – одно неразрывное
целое, один лабиринт заблуждений, выйти
из которого также трудно, как и желательно.
Поэтому его существование нуждается
в объяснении – мир не может оправдать
себя из самого себя, не может найти основания
и конечной причины своего бытия в самом
себе, то есть для собственной пользы.
Говорят, что жизнь представляет собой
назидательный урок, на это всякий может
ответить – именно поэтому я хотел бы,
чтобы меня оставили в покое самодовлеющего
ничто, где я не нуждался бы ни в уроках,
ни в чем бы то ни было. Если к этому добавляют,
что всякий человек должен будет в свое
время дать отчет о каждом часе своей жизни,
то скорее мы сами вправе требовать, чтобы
сначала нам дали отчет в том, за что нас
лишили прежнего покоя и ввергли в такое
несчастное, темное и трудное положение.
Когда мы успели связать себя этими обязательствами?
В момент нашего рождения. (Вместе с познанием
возрастает и способность чувствовать
горе, способность, которая поэтому в человеке
достигает своей высшей степени, и тем
высшей, чем он интеллигентнее).
Итак, Шопенгауэр — философ мировой скорби,
но это не унылая скорбь. Это скорее своего
рода героический пессимизм, близкий к
стоицизму. Шопенгауэр обосновывает свои
пессимистические взгляды и определенным
пониманием времени и пространства. Время
враждебно человеку; оно обнаруживает
тщету любых упований и изрекает свой
безжалостный приговор над самым дорогим
и святым для нас. Пространство разделяет
самых близких друг другу людей так же
и тем, что сталкивает их интересы. Свою
лепту в диссонансы жизни вносит и причинность.
Она, подобно маятнику, перебрасывает
людей от одних состояний к другим, им
противоположным. Причинность - самая
губительная основа человеческих горестей
(6, с.538).
Шопенгауэр не делает того вывода, что
в жизни абсолютно все безнадежно. Но какие
же надежды он хочет возродить в сердцах
людей? Характер этих надежд определяется,
прежде всего, апелляцией к чувству человеческого
достоинства. А затем — утверждениями
насчет запредельной Мировой Воли. Философ
использует известную статью Канта «Об
изначально злом в человеческой природе»
(1792) и продолжает ход рассуждений ее автора
в направлении того вывода, что зло коренится
в самом мировом начале, в двойственности
Воли, в ее диссонансе и разладе с самой
собой. В ней укоренено как тождество мучителя
и мученика, так и их взаимно противоположность.
Шопенгауэр считает даже, что в притеснителе
воля страдает «еще более, в той мере, в
какой сознание обладает большей ясностью
и определенностью и воля больше стремительностью».
В окружающем нас мире, по мнению философа,
происходят вечные повторения трагических
состояний, и в их повторениях виновата
именно Воля. Неотъемлемым составным элементом
того варианта «трагической диалектики»,
который был создан Шопенгауэром, является
понятие вины Мировой Воли. Возникновение
Вселенной и жизни в ней — это стихийное
не осознанное, а затем и сознаваемое грехопадение,
и только отчасти оно искупается страданиями,
выпадающим на долю живущих в мире существ.
Уже сам тот факт, что область явлений
существует, требует вынесения «мирского
приговора», а затем и его исполнения —
приговор над явлениями, а через посредство
явлений — и над сущностью. Преступник
должен быть наказан, и это значит, что
ему надлежит наказать самого себя. В философии
Гегеля Мировой Разум, благодаря своей
«хитрости», поднимается «выше добра и
зла», у Шопенгауэра же Мировая Воля, вследствие
своей изначальной преступности погрязает
во зле, и ей остается проявить некую хитрость
в отношении себя, чтобы освободиться
от зла и связанных с ним страданий. Освобождение
должно быть достигнуто самоубийством
Мировой Воли.
Как же это может быть достигнуто? Привести
в исполнение приговор над Волей, а тем
самым и избавить себя и людей от страданий
сама Воля не в состоянии, это могут осуществить
только люди как составные звенья мира
явлений. Эта их деятельность будет вполне
морально оправдана, потому что она будет
означать искупление Волей своей вины
перед собой. В чем же должна заключаться
названная деятельность?
Шопенгауэр считает, что людям надлежит
направить присущую им жизненную энергию
не против самой этой энергии, а через
посредство этого и против ее источника
— Мировой Воли. Высшие проявления Воли
следует обратить на борьбу против ее
ядра, что, по мнению Шопенгауэра, подсказывается
уже тем фактом, что и в природе более развитые
существа (скажем, хищники) уничтожают
менее развитых (травоядных животных)(7,
с.554-559).
Но какими действиями можно этого добиться?
Прежде всего необходимо средствами философского
познания выяснить саму стоящую перед
людьми задачу. Затем надо пройти по двум
следующим друг за другом ступеням самоуничтожения
Воли. Первая из этих ступеней — эстетическое
созерцание, вторая — моральное самосовершенствование
и благодаря этому переделка своего поведения
в надлежащем направлении. На самом верху
второй ступени намечается переход в состояние,
близкое к религиозному самоотречению,
и это при несомненном общем атеистическом
умонастроении Шопенгауэра!
Шопенгауэр пренебрег научным познанием
как эгоистическим и не приносящим никакой
пользы человеческому освобождению. Теперь
он заявляет и о недостаточности познания
через искусство. Познание сущности мира
ради освобождения и ее явлений, и ее самой
средствами искусства своей полной цели
не достигает. Следует обратиться к этическому
познанию и поведению, и здесь Шопенгауэр
надеется указать наиболее эффективный
путь к самоупразднению Воли: люди, уничтожая
себя как явления, тем самым уничтожат
и сущность. Как бы ни отвергал Шопенгауэр
Гегеля, но он сам вынужден хотя бы частично
принять разработанную Гегелем диалектику
сущности и явления: когда есть явления,
тогда есть и сущность, а когда исчезают
субъекты, олицетворяющие собой, по Шопенгауэру,
мир явлений, тогда исчезнет и абсолютный
объект как мир сущностей.
Обыкновенный пессимист, пессимист из
эгоистических побуждений, пессимист,
которому надоела жизнь, искал и находил
бы утешение в самоубийстве. К этому утешению
действительно и прибегали спокон веков
безнравственные пессимисты, которым
жизнь становилась в тягость. Напротив,
Шопенгауэр, этот пессимист по преимуществу,
самым решительным образом отвергает
самоубийство, и притом на основании глубоко
нравственных соображений.
Доказательство пессимизма Шопенгауэра
— в общепринятом, а не в исключительно
философском значении этого слова — иные
усматривают еще в его учении о неизменности
характера, чем он будто бы отнимает у
человека надежду на улучшение. Отсюда
выводится прямое заключение, что его
учение морально безнадежно; что он, объявляя
характер неисправимым, тем самым лишает
жаждущего исправления грешника нравственного
утешения, подобно тому, как врач, объявляющий
болезнь неизлечимой, лишает жаждущего
исцеления больного утешения физического.
Но в опровержение этого можно указать
на учение Шопенгауэра о свободе воли,
причем, конечно, эта свобода заключается
не в отдельных действиях и проявлениях
воли, а вообще в сути, во всем направлении
ее. Действия всегда соответствуют эмпирическому
характеру и поэтому неизбежно носят и
отпечаток его. Если, поэтому, эмпирический
характер эгоистичен, доступен лишь эгоистическим
мотивам, то и действия неизбежно окажутся
эгоистическими. Но характер вообще может
быть и иного рода, так как человек не связан
на веки вечные со своим эмпирическим
характером. Пока он эгоист, он неизбежно
должен поступать как эгоист; но он может
и перестать быть эгоистом, и тогда его
действиями будут руководить уже не эгоистические,
а моральные мотивы. Неизменность характера,
о которой говорит Шопенгауэр, касается
лишь характера эмпирического, а не характера
умственного, вещественного (intelligibler Character);
таким образом, неизменность эта имеет
значение лишь относительное, а не безусловное.
Поэтому едва ли есть основание считать
его учение о неизменности характера учением
безнадежным. Вряд ли можно было бы также
усмотреть безнадежность его в том, что,
согласно этому учению, нравственного
блага можно достигнуть лишь при том условии,
что весь человек сделается другим. В таком
случае следовало бы считать безнадежным,
неутешительным и христианство, так как
и оно ставит спасение человека в зависимость
от возрождения или обновления его. Считать
его безнадежным значило бы считать безнадежным
и слово врача, обещающего больному излечение
лишь под тем условием, что тот изменит
весь свой образ жизни, перестанет насиловать
свою природу (10, с.380-390).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
В
заключении хотелось бы отметить, что
с исторической точки зрения в учении
А.Шопенгауэра особенно важны два момента:
его пессимизм и учение о том, что воля
выше познания. Его пессимизм дал возможность
людям пристрастится к философии, не убеждая
себя в том, что всё зло может быть оправдано.
В этом отношении, как противоядие, его
пессимизм был даже полезен.
Более важным, чем пессимизм, являлось
его учение о первичности воли. В той или
иной форме это его учение поддержали
многие философы Нового и Новейшего времени.
Более того, шопенгауэровское учение о
первичности воли приобрело популярность
и за пределами круга профессиональных
философов. И пропорционально тому, как
увеличивалось значение воли, уменьшалось
значение познания.
Значительной школы учеников Шопенгауэр
не создал, но к числу его ближайших сподвижников
могут быть отнесены Ю. Фрауэнштедт и П.
Дейсен. Под его влияние попал философ
Ю. Банзен. “Соединить” Гегеля с Шопенгауэром
попытался в своем варианте вселенского
пессимизма Эдуард Гартман. Те или иные
отзвуки шопенгауэровской концепции не
трудно обнаружить у американского прагматиста
У. Джемса, французского “философа жизни”
А Бергсона неогегельянца Б. Кроче, немецкого
экзистенциалиста К. Ясперса и австрийского
психоаналитика З. Фрейда. Еще ближе, чем
Фрейд, подошел к Шопенгауэру другой психоаналитик
— К. Г. Юнг. Но прежде всего конечно, следует
вспомнить Фридриха Ницше, который в годы
молодости считал Шопенгауэра своим наставником:
третии раздел его “Несвоевременных размышлений”
(1874) так прямо и называется: “Шопенгауэр-воспитатель”.
Cписок
использованной литературы
1.Ватсон, Э.К.
А.Шопенгауэр/Э.К.Ватсона. – 2-е изд.: Тип.
И фототип. В.И.Штейна, 1893. – 72 с.
2.Гайденко П.
П. Философия Фихте и современность. М.,
1979. – с. 225
3.Гардинер Патрик.
Артур Шопенгауэр. Философ германского
эллинизма / Пер.с англ. О.Б. Мазуриной.
- М.: ЗАО Центрполиграф, 2003. - 414 с.
4.Гриненко Г.В.
История философии: Учебник. – М.:Ютайт-Издат.,
2004. – 688 с.
5. Зотов А.Ф., Мельвиль
Ю.К. – Буржуазная философия середины
XIX – начала XXвека : Учебное пособие для
философских факультетов университетов.
– Минск: Высшая школа, 1988. – 520 с.
6.Нарский И.С.
– Западноевропейская философия XIX века.
Учебное пособие. Минск, Высшая школа,
1976. – 584 с.
7. Фишер, К. Артур
Шопенгауэр: Лань, 1999. – 602 с.
8. Реале, Д. Антисери.
Западная философия от истоков до наших
дней. Том 4. От романтизма до наших дней.
- ТОО ТК "Петрополис", Санкт-Петербург,
1997. - 880 с.
9. Рибо, Т.(1839-19161)
Философия Шопенгауэра/Пер. с 5-го франц.
изд. М.Суперанского. – 2-е изд.: тип. А.Пороховщикова,
1901.-141 с.
"Московский
клуб", 1992. - 395 с