ОГЛАВЛЕНИЕ 

ВВЕДЕНИЕ

   Философия права – это самостоятельная дисциплина, которая обладает собственной богатой традицией и специфическим понятийным аппаратом.

   Несмотря  на то, что философия права имеет  длинную и богатую историю, сам  термин “философия права” возник сравнительно поздно, в конце XVIII века.

   Первоначально термин “философия права” появился в юридической науке. Его автором был немецкий юрист Г. Гуго, который пользовался им для более краткого обозначения “философии позитивного права”.

   Широкое распространение данный термин получил  с гегелевской “Философией права” (1820 г.) немалая значимость и влияние которой сохранились до наших дней. Предмет философии права Гегель формулировал следующим образом: “Философская наука о праве имеет своим предметом идею права – понятие права и его осуществление”¹.

   Задача  философии права, по Гегелю, состоит в том, чтобы постигнуть мысли, лежащие в основе права, что возможно лишь с помощью правильного мышления и философского познания права.

   В современной мировой науке существует несколько определений философии  права, которые, порой различны между собой. Данные определения будут рассмотрены нами далее в работе. Вопрос о предмете философии права является дискуссионным не только в мировой философии, но и в отечественной марксистской философии². Но, несмотря на все противоречия, сегодня с уверенностью можно констатировать, что философия права является особым, строго очерченным направлением изучения на стыке правоведения и философии.

   При этом нельзя забывать, что формирование и развитие философии права как  особой самодостаточной научной дисциплины не просто продукт неких умозрительных операций за письменным столом по соединению фрагментов философии и правоведения. Это – обусловленная самой логикой жизни и рассматриваемых областей знаний интеграция философских идей и данных правоведения.

   Философия права занимается исследованием  смысла права, его сущности и понятия, его оснований и места в  мире, его ценности и значимости, его роли в жизни человека, общества и государства, в судьбах народов  и человечества.

   При изучении данного вопроса исследователи рано или поздно сталкивались с проблемой различения и соотношения права и закона, которая имеет определяющее значение для любого теоретически последовательного правопонимания и тем самым способствует обозначению предметной области философии права.

   Прошлые и современные философские учения о праве включают в себя тот  или иной вариант различия права  и закона. Речь идет о различии права  по природе и права по человеческому  установлению, права естественного  и права волеустановленного, справедливости и закона, философского права и позитивного права (термин “позитивное право” возник в средневековой юриспруденции и обозначал отрицание необходимости и возможности философии права) и т. д.

   За  этим терминологическим разнообразием  по сути дела лежит то, что в теоретически обобщенной форме мы обозначаем право и закон, их различение и соотношение³.

   Как сами философские учения непосредственно, так и соответствующие философские  интерпретации права оказывали  и продолжают оказывать заметное влияние на всю юридическую науку и на развиваемые в ее рамках философско-правовые подходы и концепции. В то же время юриспруденция, теоретические положения о праве, проблемах его становления, совершенствования и развития оказывают большое влияние на философские исследования правовой тематики. Несмотря на то, что со второй половины XIX века философия права стала разрабатываться как юридическая дисциплина и преподаваться на юридических факультетах, ее развитие остается и по сей день тесно связанным с философской мыслью.

   Степень развитости философии права, ее реальное место и значение в системе философских и юридических наук напрямую зависят от общего состояния философии и юриспруденции в стране, от политико-идеологических факторов, а также научных традиций.

   В нашей философской литературе философия права, ранее разрабатывавшаяся в рамках общей теории государства и права в качестве ее составной части, постепенно оформляется в качестве самостоятельной юридической дисциплины наряду с теорией государства и права, социологией права историей правовых и политических учений и другими предметами.

   И в таком качестве философия права  призвана выполнять ряд функций  методологического, гносеологического  и аксиологического характера. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

1. ДОРЕВОЛЮЦИОННАЯ  РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ  ПРАВА

   Ко  второй половине XIX столетия в западной философии права, вместе с общей тенденцией роста влияния позитивизма и сциентизма, популярность концепции естественного права резко падает. Ведущие правоведы и теоретики права все больше склоняются к тому, что толкование «артикулов» естественного права в высшей степени субъективно, и что научное значение имеет единственно изучение истории положительного права. Эволюцию последнего стараются понять методами психологии или социологии. Право все больше понимают как формальную юридическую систему и великая мысль об укорененности правовых представлений в человеческих чаяниях о справедливости и идеале, в глубинах духовной и религиозной жизни, как бы оставляет западную культуру. Отечественная традиция философии права, к счастью, избежала этих крайностей. Несмотря на широкий спектр различных подходов к вопросу о природе права, от гегельянства до позитивизма, формальное понимание права в высшей степени чуждо нашей культуре. Господствующей линией в русской философии права остается та, которая рассматривает право в тесной связи с нравственной жизнью людей и народа в целом. Это является своеобразной аксиомой отечественной традиции философии права. «Эта аксиома утверждает, – писал И.А. Ильин, – что право и государство возникают из внутреннего, духовного мира человека, создаются именно для духа и ради духа и осуществляются через посредство правосознания ... На самом деле государство творится внутренне, душевно и духовно; и государственная жизнь только отражается во внешних поступках людей, а совершается и протекает в их душе...». Отечественное разумение природы права оживотворено евангельским пониманием нравственной жизни: «Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его» (Лк.6:45). Правовые нормы неотделимы от внутренней нравственной жизни духа. У В.С.Соловьева это понимание воплощается в знаменитую формулу: «Право есть минимум добра».

   Многие  отечественные правоведы считают, что лучше всего концепция русской философии права была выражена Ф.М. Достоевским, который выразил русское мировоззрение, очищенное от недостатков и однобокости концепций и славянофилов, и западников. П.И. Новгородцев пишет, что «в произведениях Достоевского мы находим… и глубочайшие основы русской философии права», хотя целостной концепции права он не оформлял.

   Для Достоевского идеал человеческого  сообщества есть свободное внутреннее единение людей, основанное на христианской любви, достигаемое не внешним принуждением и авторитетом, а через преображение внутренней природы человека. Это свободное внутреннее обновление людей возможно как внутреннее осознание их общей друг для друга ответственности и всеобщей солидарности. Онтологической основой возможности такой солидарности является Бог и Божия благодать. Нравственный прогресс есть не дело рук человеческих, прогнозировано проявляющейся в социальной жизни, а есть результат любви, и веры в Бога, который приводит нас к себе силой своей высшей воли и Божественного провидения. Спасение человека и утверждение добра и любви в отношениях между людьми возможно лишь внутренним экзистенциальным путем.

   С этой точки зрения, право и государство  представляют лишь вспомогательное средство на обозначенном пути. Они должны стремиться приблизить к идеалу мистического сообщества церкви, но это не есть призыв к теократии, так как это невозможно при недостаточных исторических предпосылках. Стремясь к идеалу, право должно черпать свой дух из высшей заповеди Христовой – заповеди любви. Достоевский отрицает нормальность разделения права и нравственности, наличествующую в классической философии права, а призывает к формированию внутрирелигиозного закона, регулирующего внешнюю социальную жизнь. Из этого следует, что процесс развития права и государства нельзя оценивать по меркам материальной человеческой гармонии. Общественная жизнь не может быть совершенна и гармонична принципиально. Общественные противоречия не могут быть преодолены человеческими силами. Это положение вытекает из христианского учения о конце света, согласно которому все антиномии и антагонизмы могут получить разрешение лишь «в Боге». Русская религиозная философия отрицает идею постепенной рационализации социальных отношений, осуществляемой путем прогресса с помощью науки. По словам Достоевского, ум и наука всегда будут играть второстепенное значение.

   Было  бы несправедливым утверждать, что  русское мировоззрение отрицает западную философию права. Ф.М. Достоевский и В.С. Соловьев как самые яркие выразители русского философского мировоззрения, признают значение государства и права, но придают им второстепенное значение в человеческой жизни. Они считают, что отнюдь не государство и право есть высшее достижение культуры. Эти формы есть всего лишь вспомогательные средства для реализации высшей религиозной идеи, лишаясь которой они быстро достигают вырождения и упадка.

   Достаточно  высокий приоритет метафизики (в  собственном, неругательном смысле этого слова) до какой-то степени уравновешивал моду на юридический позитивизм. Да и сам позитивизм (например, у Н.М. Коркунова) был сдержанный, без пошлой разнузданности, – словом, академичный. И даже духовный бунт иррациональности, поднятый философией жизни Ф. Ницше, А. Бергсоном, З. Фрейдом накануне системного кризиса плоско-утилитарной расчетливости в цивилизации XX в., русская философия права смогла пережить достойно, не как горячку, а как прививку (психологическая теория права Л.И. Петражицкого). Наконец, нельзя не упомянуть неокантианца Б.А. Кистяковского, который еще до появления программных трактатов по современной философской антропологии и философии культуры предвидел ограниченность всяческих проектов социологической или психологической реорганизации теории права и указал на философию вообще и философию культуры в частности как на «фермент» синтеза гуманитарных знаний и предпосылку верно методологически выстроенной науки о праве.

   Умеренный либерализм большинства правоведов контрастировал с философией русских  персоналистов, не разделявших приоритетов  юридического мировоззрения, но достаточно сведущих в юриспруденции и самым серьезным образом размышлявших о сущности правовой регуляции. Разность потенциалов обоих подходов создавала поле напряжения, в котором единственно возможен интеллектуальный ток. Исконные теоретические проблемы права обсуждались в общем контексте с нравственными и религиозными началами жизни. Историософский горизонт мышления был неотделим от раздумий об исторических судьбах России, а философско-антропологический горизонт держал в фокусе философии права категорию человека – противоречивого, «превосходящего само себя и мир» (М. Шелер и Н.А. Бердяев) существа, способного из глубины своей свободы отвергнуть любое нормативное давление, но и могущего возвыситься до отворения высших ценностей в конечный земной мир социального принуждения.

   Отечественные теории государства также следуют  идее зависимости правовых норм от нравственной жизни. И.А. Ильин учил о творческом правосознании, о правовой совести – о той живительной связи права с нравственной жизнью людей, которая необходима для правильного функционирования всех правовых институтов, включая и государство. Без этой «пуповины», связывающей формальное право и живую жизнь духа, правовые нормы «кальцинируются», подвергаются злоупотреблениям и неизбежно деградируют. Гениальный русский политолог Л.А. Тихомиров дал исчерпывающий анализ зависимости основных типов верховной власти от уровня нравственной жизни народа. Демократия, аристократия и монархия не возникают просто по чьему-то произволу. Они – суть политическое выражение внутреннего духовно-нравственного самоопределения народа, его представлений о присутствии Правды в мире, о божественном Промысле.

2. СОВЕТСКАЯ И ПОСТСОВЕТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ПРАВА

   Революция 1917 г. властно выплеснула упрямое  нежелание видеть в праве систему  регуляции, обусловленную внутренними потребностями функционирования и развития дифференцированного социума как такового, а не только классово-антагонистических фаз общественной истории. Декрет о суде № 2421 от 22 ноября 1917 г. упразднял прежнюю юстицию и устанавливал, что новые суды могут обращаться к дореволюционным законам лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию.

   Ставка  на чистоту и ясность сознания раскрепощенного пролетария вытекала из представлений о том, что идеология как ложное общественное сознание вырабатывается социальными верхами и может заражать эксплуатируемые низы, но рабочий класс самостоятельно не плодит социальных иллюзий. Классическая философско-правовая тема метаполитического обоснования юридических норм и методов регуляции была объявлена исчерпанной, а вместе с ней теория права потеряла установку на поиск общезначимых критериев адекватности правовой политики. Уже одним этим с высших теоретических уровней юриспруденции мышление было вытеснено идеологией.

   Партия  и государство все шире присваивали  правотворческие и правоприменительные  полномочия. Предсказание Энгельса о  постепенном перемещении управления с людей на вещи осуществлялось «наизнанку», посредством «овеществления» управляемых. «Отдельное лицо, тем паче должностное лицо, – всегда исполнитель, даже когда является наиболее ответственным организатором», – провозгласил Д.И. Курский, народный комиссар юстиции в 1918-1928 гг. За несколько лет расхождение государственной и правовой политики с теоретическими выкладками Маркса и Энгельса стало бесспорным и вопиющим⁴.

   В середине 20-х гг. теоретический скандал  постарался завуалировать М.А. Рейснер. Он ставил себе в заслугу конкретизацию  «буржуазного» психологического учения Петражицкого на классовом базисе, в результате чего на месте «интуитивного права вообще» сложился марксистский образ классового права, «которое в виде права интуитивного вырабатывалось вне каких бы то ни было официальных рамок в рядах угнетенной и эксплуатируемой массы»⁵. Таким образом, в 1917 г. объективное пролетарское право уже как бы существовало в адекватной форме спонтанного правосознания.

   Рейснер высказал точно передающие атмосферу  эпохи соображения о соотношении права и власти. Классы вступают на арену общественной жизни со своими односторонними притязаниями, компромисс которых образует общий правопорядок на почве того или иного понимания справедливости. Напротив, принципом власти выступает целесообразность. Ради нее власть может отмести любые соглашения и компромиссы, достигнутые в правовом пространстве социального бытия. «Выражение власти, – утверждал «коммунистический Петражицкий», – есть приказ, выражение права – договор. Власть есть свобода, право – связанность чужим правом»⁶. За этим противопоставлением справедливости и эффективности, права и свободы, за отождествлением последней с насилием стоит чудовищная утрата не только нравственных ценностей и последних элементов юридического мирововоззрения, но и достижений разработки категории свободы в мировой и русской философской мысли. С другой стороны, признание неправовой природы пролетарского государства просто подкупает своей откровенностью. О праве и власти Рейснер рассуждал нецивилизованно, но по-пролетарски очень последовательно.