Философия стоицизма

противоположиться может? В чем оно истинно и в чем ложно?

Из сего видно, что третья часть нужна для  второй, вторая для первой, однако

всех нужней первая, которою одною довольствоваться должно бы, но мы

противное делаем; ибо упражняемся в третьей части, и весь труд наш в ней

полагаем, первою вовсе пренебрегаем».

Иначе говоря, логика должна служить физике и этике. Логика состоит в

обосновании и  исследовании доказательств. Она позволяет  понять, что такое

доказательство, какое из рассуждений доказательно, а какое нет, что такое

логическое следствие. Она помогает избежать нам противоречий и других

логических ошибок. Помогает нам отличить истину от заблуждения. Но логика не

может отличить правду от лжи, а это означает, что без нравственного

воспитания логика бесполезна для общества. Поэтому  нужнее логики этика. Этика

учит, что лгать  не следует, она внушает мысль  о бесполезности и даже, по

большому счету, опасности для лжеца его лжи.

Эта опасность  обосновывается представлением Эпиктета о природе, его физикой.

Вообще-то к физике Эпиктет равнодушен. И поэтому для него достаточно одной

этики. Если что  и можно для философии извлечь  полезного из физики, то это,

во-первых, возможность  согласования своих желаний с  естественным ходом вещей

(а это знание  от физики) и, во-вторых «знание»  того, что в мире правят боги.

И эти боги всезнающи. Вот почему ложь для лжеца всегда опасна: богов нельзя

обмануть, они  все знают и рано или поздно накажут лжеца за его ложь.

Эпиктет рационалист. Истинная сущность человека – в  его разуме, который

является частицей мирового космического разума. Отнять у человека разум, –

значит, убить  его. Человек далее не только разумное существо, но и существо

обладающее свободой мысли и свободой воли. Эти достояния  человека также

неотчуждаемы. Эпиктет  говорит, что никто не может отнять то и другое у

человека, даже если отнять у него имущество, честь, семью и само тело.

Такова свобода  в понимании Эпиктета. Все же это  свобода смиренного и

гордящегося своим  смирением обездоленного человека. Смирение и покорность,

подмена изменения  порядка  вещей, объективной действительности,

общественного строя изменением своего сознания и своего отношения ко всему

этому. Это импонировало христианству. И не случайно, что  ранние христианские

теологи сочувственно относились к пассивному мировоззрению  Эпиктета.

Эпиктет внушал своим ученикам обращаясь к каждому из них: «Все дела твои и

предприятия начинай  следующею молитвою: управляй мною Зевс, и ты, необходимая

судьба. Куда и  чему вы меня определили, я вам следовать  буду усердно и

нелепостно. А  хотя бы я не пожелал, то, однако поневоле следовать вам

должен». Таково фаталистическое и примиряющее  нас с тем, что есть и что

происходит в  нашей жизни само по себе, независимо от нашей воли, от наших

желаний и планов. И не является ли мировоззрение Эпиктета тем самым

мировоззрением героического пессимизма столь характерного для римских

стоиков.

    

     Марк Аврелий.

Третьим выдающимся стоиком во времена Ранней Римской  Империи был император

Марк Аврелий (160-180 гг. правления).

Мировоззрение Марка Аврелия противоречиво. Оно  сочетает в себе очень острое

сознание бренности, скоротечности и неновости жизни  и проповедь

необходимости быть деятельным, энергичным и справедливым государственным

деятелем. Пожалуй, ни у кого не проявилось с такой  силой противоречие между

философской надвременностью  и практическим погружением в эту самую

временность, как (в силу его общественного положения) это произошло у Марка

Аврелия.

Марк Аврелий  как никто другой остро чувствовал течение времени. Краткость

человеческой  жизни. Смертность человека. Его мгновенность в бесконечном

временном потоке. «Время есть река. стремительный поток. Лишь появится что-

нибудь, как уже  проносится мимо, но проносится и другое, и вновь на виду

первое». «Оглянись  назад – там безмерная бездна времени,   взгляни вперед –

там другая беспредельность». (Марк Аврелий. Наедине с собой. Размышления).

Перед этой беспредельностью времени одинаково ничтожны и  самая долгая, и

самая короткая человеческая жизнь.

Как никто другой остро сознавал Марк Аврелий ничтожество  всего: «Ничтожна

жизнь каждого, ничтожен тот уголок земли, где он живет». Тщетна надежда

надолго остаться в памяти потомства: «Ничтожна и  самая долгая слава

посмертная; она  держится лишь в нескольких кратковременных  поколениях людей,

не знающих  самих себя, не то что тех, кто  давно опочил».

И в этом всепожирающем беспредельном потоке жизни нет и не будет ничего

нового: «.наши потомки  не увидят ничего нового, ведь, человек, достигший

сорока лет, если он обладает хоть каким-нибудь разумом, в силу общего

единообразия  некоторым образом уже видел  все происшедшее и все имеющее быть».

И в самом  деле, позади настоящего для Марка  Аврелия лежала большая и довольно

однообразная  история. Император не находил в  ней качественных перемен. Все

одно и то же.