Философские воззрения Федора Михайловича Достоевского и Льва Николаевича Толстого. Философия Всеединства Владимира Соловьёва

Философично в значительной своей части и его литературное творчество. Помимо суждений о сущности жизни, предназначении человека, ходе истории, выраженных в художественной форме, произведения его (не только «Война и мир») содержат немало философем²⁷ — в виде афоризмов, вставных фрагментов. 
Летом 1881 г. Толстой завершил свою «Исповедь», которая и положила начало его книгам, которые посвящены вопросам мировоззрения, философии, эстетики, этики, политики. Он писал в ней, что жизнь привилегированного круга опротивела ему, потеряла для него всякий смысл. Действия же трудящегося народа представились ему единым настоящим делом. Эта принципиальная установка и предопределила взгляды его по всем другим вопросам. Толстой говорил в связи с этим о пережитом им перевороте. Это не означает, однако, что он совершенно иначе стал смотреть на окружающий его социальный мир, оценивать его. Разрывы с прежней системой взглядов и обретения иной известны истории, в том числе русской. Ничего подобного с Толстым в конце 70-х — начале 80-х гг. не произошло. Говоря в «Исповеди» о совершившемся в нем перевороте, он подчеркивал, что переворот этот давно готовился и задатки его всегда были ему свойственны. Переворот в суждениях Толстого сводился, не к отрицанию и разрыву, не к смене одного качества другим, а к переходу количественных накоплений в качественное состояние, неоформленного в оформленное, организации разрозненных и недостаточно выношенных идей в тщательно разработанную систему. Воззрения Толстого не распадаются на такие периоды, которые противоречили бы один другому. Время работало на один и тот же комплекс идей, усиливая его. 
Еще в детстве и отрочестве будущий писатель и мыслитель сумел оценить трудовые навыки крестьян, их образный язык, народную песню. Толстой говорил позже, что русский мужик стал его «самой юной любовью». Уже в ранних рассказах о деревне симпатии автора — неизменно на стороне крестьянина, а не помещика. В 1861—1862 гг., в период осуществления реформы, отменявшей крепостное право, Толстой являлся мировым посредником. К этому времени его репутация как человека, держащего сторону крестьян, утвердилась настолько, что это едва не помешало ему вступить в должность. Действия же его как посредника подтвердили худшие опасения владельцев окрестных имений. Обзор документальных материалов, связанных с разбором Толстым тяжб, которые возникали между помещиками и крестьянами, позволяет считать его «истинным народным заступником от грубого произвола помещиков и полицейских чинов». И чем более проникался Толстой народными интересами, тем более убеждался в том, что хотя социальные условия, в которых находится крестьянин, крайне тяжелы, он умеет жить, трудиться, переносить несчастья, а когда приходит срок — достойно умирать. 
Такой краеугольный камень толстовского учения, как неприятие насилия, также был заложен очень рано. В «Отрочестве» описаны его отношения с гувернером, склонным внести насилие в процесс воспитания, что привело к бурной сцене. «Едва ли этот случай, — считал Толстой, — не был причиной того ужаса и отвращения перед всякого рода насилием, которые я испытывал всю свою жизнь».  
Представление о том, сколь рано зародился у Толстого религиозный скептицизм, также можно составить на основании того, что об этом рассказано им самим. Из «Отрочества» мы узнаем, что «первый шаг» на пути религиозных сомнений был сделан им в 14-летнем возрасте. Когда перед ним встали общие жизненные вопросы, стало выясняться, что религия не вписывается в его теоретические рассуждения. В «Исповеди» Толстой писал: «Я был крещен и воспитан в православной христианской вере. Меня учили ей и с детства, и во все время моего отрочества и юности. Но когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили». 
Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда и не верил серьезно.  Имел только доверие к тому, чему меня учили, и к тому, что исповедывали передо мной большие; но доверие это было очень шатко. 
В дальнейшем, в процессе религиоведческих исследований, Толстой подвергал все более обстоятельному критическому рассмотрению основные догматы христианства, его конфессиональной разновидности — православия. Он приходил к заключению, что различные исторические религии, включая православную, не что иное, как суеверия. Правда, сам Толстой утверждал, что он отходит от церкви, чтобы лучше служить богу. Отказывается от извращенного христианства во имя истинного. Но под истинным христианством он понимал сумму нравственных заповедей, свойственных и другим религиям, и признавал не того бога, которых сотворил мир, а такого, который живет в сознании людей. Толстой полагал, что знать бога и нравственно жить — одно и то же. 
Отвергая религии, известные истории, Толстой стремился поставить на их место свою собственную, синонимом которой являлась нравственность. Употребление понятия «религия» не в том значении, которое общепризнанно и общеупотребительно, создавало, конечно, предпосылки для недоразумений и фальсификаций. Толстой «религиозен» подобно Л.Фейербаху, Э.Геккелю, А.Эйнштейну или А.В.Луначарскому, также не отказывавшимся от самого термина «религия», но дававшим ему произвольное толкование, вкладывавшим в него иной, отличный от принятого, смысл. 
Работа, имеющая отношение к философии, велась Толстым целеустремленно, без каких-либо особых зигзагов. Он отдавал ей не только много времени, но и сил. 
Так, противопоставляя свои взгляды традиционному христианству, Толстой, как говорит об этом он сам, «долго трудился», «выучил богословие, как хороший семинарист». Изучив различные катехизисы²⁸, послания восточных патриархов, он обратился к сочинениям Петра Могилы, Иоанна Дамаскина, современного ему русского богослова Макария (М.П.Булгакова)... Исследуя «Библию», он пользовался еврейскими, греческими и латинскими текстами, равно как немецкими, французскими, английскими и русскими переводами, выявлял разночтения, делал новые переводы. Чтобы составить себе полное представление о православии, он встречался с Макарием, другими теологами, посещал Троице-Сергиеву и Киево-Печерскую лавры, Оптину пустынь, беседовал с монахами. 
Даже создание книги по эстетике, предмету ему наиболее близкому («Что такое искусство?»), потребовало от него 15-ти лет труда и поиска, размышлений, бесед с музыкантами, художниками и критиками писателями, проб пера по некоторым частным аспектам темы. 
Его сочинения, в которых поднимались проблемы философии, как это и вообще характерно для Толстого, готовились тщательно, неоднократно переделывались на стадии рукописей и набора, так что подготовительные их варианты могут во много раз превосходить текст самой публикации. 
За свою долгую жизнь Толстой приобрел огромную философскую эрудицию. Он был знаком со всей философской классикой — от авторов древности до К.Маркса и Ф.Ницше. В ранний период своего философского развития он испытывал сильное влияние Ж.Ж.Руссо. Толстой считал его своим учителем. Он прочел все написанное Руссо, включая его переписку и «Музыкальный словарь». В произведениях французского философа его привлекали мысли о равенстве людей, единении человека с природой, критическое отношение к цивилизации, городской жизни. Из мыслителей Запада, помимо Руссо, он особенно выделял И.Канта, А.Шопенгауэра, Б.Спинозу. Л.Фейербаха Толстой находил превосходным, говорил, что он его увлек, советовал перевести на русский язык «Сущность христианства». Р.Оуэну и П.Ж.Прудону он противопоставлял К.Маркса, подчеркивая, что «Маркс старался найти научные основания для социализма». 
Многих русских философов Толстой знал не только по их произведениям, но и лично. Он поддерживал дружеские отношения с Ю.Ф.Самариным, Н.Н.Страховым, Н.Я.Гротом, был знаком с А.С.Хомяковым, Н.Г.Чернышевским, К.Н.Леонтьевым, В.С.Соловьевым, Н.Ф.Федоровым, П.Д.Юркевичем, Б.Н.Чичериным и др. Но не все они были равнозначны для Толстого. «Никто из русских, — говорил он, — не имел на меня, для моего духовного направления, воспитания такого влияния, как славянофилы, весь их строй мыслей, взгляд на народ: Аксаковы — отец и Константин, Иван — менее, Самарин, Киреевские, Хомяков». Особенно ценил он сочинения Хомякова. Д.П.Maкoвицкий, секретарь и врач Толстого, один из наиболее близких к нему людей, так передает свои впечатления от беседы с ним о славянофилах: «О славянофилах Толстой говорил с воодушевлением, с таким уважением, с каким при мне он не говорил ни о ком, кроме как о русском народе». 
Будучи в 1861 г. в Лондоне, Толстой неоднократно посещал А.И.Герцена. Эти встречи навсегда запомнились ему. О Герцене, беседах с ним, прочитанных его произведениях Толстой с теплым чувством вспоминал до последних дней своей жизни. Высоко ставил Толстой, как философа, К.Н.Леонтьева. Родственным по духу мыслителями находил он Ф.М.Достоевского и П.А.Кропоткина, хотя ни с тем, ни с другим не был знаком лично. 
Толстой был одним из немногих русских литераторов, обратившими внимание на творчество народных теоретиков. «За всю мою жизнь, — писал он, — два русских мыслящих человека имели на меня большое нравственное влияние и обогатили мою мысль и уяснили мне мое миросозерцание. Люди эти были не русские поэты, ученые, проповедники, — это были два живущие теперь замечательные человека, оба всю свою жизнь работавшие мужицкую работу, — крестьяне Сютаев и Бондарев». 
Итак, философия Толстого — результат продолжительных и кропотливых исследований, предваряют ее и сопутствуют ей изучение трудов предшественников и современников, личные знакомства с многими философами. 
Формы трудов Льва Николаевича в сущности, уникальна. Особая, толстовская манера изложения свойственна не только его художественным произведениям, но и философским. Литературная подача материала, яркость и образность языка покоряют читателя. 
Казалось бы, философия Толстого — после того, как политическая конъюнктура, при которой она создавалась, стала достоянием истории — имеет достаточно шансов, чтобы стать популярной. Между тем это совсем не так. Доступ к ней до сих пор затрудняется некоторыми сложившимися о ней стереотипами. Остановимся здесь по крайней мере на двух из них. 
Первый относится к концепции непротивления. Путь революционной борьбы за социальные идеалы Толстому был чужд. Он рассчитывал добиться их осуществления мирными действиями. Толстой выражал несогласие и с официальным курсом, и с попытками противодействовать ему методами, ведущими к политической революции. В последовательном решении социальных коллизий Толстой придавал большое значение нравственной проповеди. Насилие же должно быть исключено из социального обихода.  Так как насилие не способно порождать ничего, кроме нового насилия. Ему-то и противопоставлялось непротивление. 
Толстовская категория непротивления вызвала полемику сразу после ее появления на свет, которая продолжалась и впоследствии. Она была раскритикована слева и справа, окарикатурена и почти единодушно отвергнута. 
Непротивление, однако, не понималось Толстым как исключительно пассивное отношение к насилию. При обращении к нему предполагалась целая система мер, нейтрализующих насилие государственной власти: неучастие в существующем строе, в том, что поддерживает его — в армии, судах, податях, «ложном учении» и т.п. 
В XX в. такое же понимание непротивления и ненасильственных действий было положено в основу «ненасильственного несотрудничества» и «гражданского неповиновения». То, что подобные представления появлялись и появляются вновь и вновь — свидетельство их неслучайности. Они существуют не только параллельно с воззрениями Толстого, но и испытывают на себе их воздействие. В новом укладе появилась и соответствующая ему религия. Это было христианство, отвергавшее античный политеизм²⁹. Своими идеями о равенстве всех людей перед богом, о том, что для него, христианства, «нет ни эллина, ни иудея», представлениями о возмездии на том свете и др. оно оказалось разрушительным для отжившего рабовладельческого строя и его религий. Именно поэтому вопреки веротерпимости, свойственной рабовладельческому обществу, в котором мирно уживались различные языческие культы, оно подвергалось гонениям, временами — жестоким. И все же христианство, отвечавшее историческим потребностям и духу времени, брало верх.

Постепенно, но все в большей  мере, Толстой убеждался, что полное ненасилие в современной ему  жизни не достижимо, что это скорей норма, которой по возможности нужно  следовать, идеал, к которому стоит  стремиться. Он принимал во внимание критические  выступления оппонентов, замечал  и несоответствие своих абсолютизированных постулатов практике. «Совершенно справедливо, — признавал он в 1910 г., — что, может быть, трудно воздержаться от убийства ради защиты или прокормления, справедливо и то, что трудно воздержаться от убийства гадов и совсем невозможно удержаться от уничтожения жизни насекомых. Все это справедливо, но дело в том, что цель всякой нравственной деятельности состоит никак не в достижении полного совершенства, а в совершенствовании, т.е. во все большем и большем приближении к совершенству... Как во всякой нравственной деятельности, так и в следовании заповеди: не убий, дело не в достижении полного совершенства, а только в том, чтобы как можно больше приближаться к нему: как можно меньше убивать всяких живых существ, очевидно, прежде всего людей, потом более близких, потом менее близких человеку существ, вызывающих в нас живое чувство сострадания, а потом и насекомых, и даже растения».  
Осуждая насилие, производимое и охранителями, и оппозицией, Толстой не ставил между этими двумя его видами знак равенства. С одной стороны была государственная власть, по его мнению, органически не способная обходиться без насилия. Власть существовала в его исторически отживших, грубо деспотических формах, с другой — ответ на это насилие, стремление противодействовать ему, что «целесообразно». Деятельность революционных сил, хотя она и не встречала у него поддержки, была, как считал он, все же «простительна». К тому же преступления правящих верхов «в сотни раз» превышают то, что совершается революционерами. «Насилие правительства и воров одинаковое, но насилие революционеров особое» — подчеркивал он.  
Последовательно воплотить учение о непротивлении ему не удалось даже в собственном быту. Конечно, не могло быть и речи о каких-либо действиях с его стороны, которые шли бы вразрез с его идеями. Но эффективность этих идей оказывалась — и нередко — сомнительной. Он пытался «бороться любовью», но борьба эта не была успешной. Недоразумения возникли и по поводу отношения Толстого к цивилизации, ее проявлениям — науке и искусству. Бытует мнение, что Толстой, по крайней мере в поздний период своей жизни, все это отрицал, считал ненужным. Толстой отрицал не всякую цивилизацию, а лишь ту, которую он называл лжецивилизацией. Эта лжецивилизация и сопутствующие ей «мнимая наука» и «извращенное искусство» вместо того, чтобы служить народу, беспринципно обслуживают лишь верхушку общества. «То, что называют цивилизацией, — писал Толстой, — есть рост человечества.

Рост необходим, нельзя про  него говорить, хорошо ли это, или дурно. Это есть, — в нем жизнь».  
Многие произведения русских философов, а не одного Толстого, испытали на себе превратности судьбы. Цензура их не жаловала. Некоторые из них долго лежали в рукописях и, появившись на свет, вынуждены были включаться в иной философский контекст, контактировать с идеями, высказанными позже, воздействовать не на ту философскую среду, при которой они создавались. Были и другого рода работы. Но никто, кажется, кроме Толстого, не подвергался столь жесткому натиску, который шел бы сразу с двух сторон. 
На сегодняшний день несправедливости, прежде допущенные в отношении русской философии, в значительной мере исправлены. В свое время были широко изданы сочинения опальных материалистов, в последние годы — идеалистов, религиозных мыслителей. Не восстановленными в своих правах остаются основные философские произведения Толстого. Думается, что пришло время философскому сообществу позаботиться и о них: собрать воедино и сделать доступными для большого круга читателей.

4. Вывод.

Хотя у Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого были и собственно философские сочинения, свои взгляды они излагали, преимущественно, в художественных произведениях. Благодаря этому они широко распространялись и глубже воспринимались. Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой стремились к социальной правде, и к гармоничному и счастливому жизнеустройству, которые можно создать при помощи нравственной проповеди, обращенной к каждому человеку. Насилие при этом полностью исключается, ибо насилие порождает насилие. Творчество Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого пронизано глубоким чувством человечности, гуманизма. Человек для них выше принципа собственности. Сущностью их человечности были жалость к падшим, униженным и оскорбленным людям. Об этом говорят и названия многих произведений Ф.М. Достоевского. А вся жизнь Л.Н. Толстого была пронизана желанием помочь крестьянам. Он даже готов был отдать свои земли. В «Ясной Поляне» для крестьянских детей Л.Н. Толстой открыл школу, в которой сам и преподавал.

В центре творчества Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого находится проблема человека, смысла его жизни. Ответ на вопрос смысле жизни, по мнению Л.Н. Толстого, может быть получен только из разума и совести. Поэтому задачу осознавшей себя личности Толстой видел в усвоении народной мудрости и религиозной веры, которая одна дает ответ на вопрос о назначении человека.

По Ф.М. Достоевскому, человек - абсолютная ценность. Ничего дороже и значительнее человека нет. В отличие от многих, Ф.М. Достоевский раскрывает «темную» сторону в человеке, его страшный аморализм, таящийся в глубине души. Но сомнения в человеке нейтрализуются у Ф.М. Достоевского убеждением: «красота спасет мир». Горе лишь в том, что человечество не умет использовать эту силу.

Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой враждебны революционной интеллигенции. Более всего это отношение у Ф.М. Достоевского. В молодости он входил в кружок «петрашевцев», из-за чего попал на каторгу. Пережив духовное потрясение, он из революционера превратился в противника социализма. Все это он изложил своем произведении «Бесы», назвав революционеров бесами.

Для подкрепления своих социальных и философских воззрений Достоевский и Толстой использовали религию, интерпретируя ее представления по-своему, т.е. так, когда их религиозная философия существенно отличалась от ортодоксальной. Характерны в этом плане высказывания К.Н. Леонтьева, который говорил, что взгляды Ф.М. Достоевского «на христианство ошибочны, ложны, и туманны», что Л.Н. Толстой следует лжехристианству «вместо того, чтобы стараться быть смиренным сторонником истинной церкви». Действительно, Л.Н. Толстой считал, что Христос - обыкновенный человек, религиозный проповедник, поэтому религиозный культ Христа и обращаемые к нему в виде молитвы Л.Н. Толстой считал «величайшим кощунством».

Словарь терминов:

ГЕГЕЛЬЯНСТВО 

школа учеников и последователей Гегеля в Европе в 1-й половине 19 в. Наиболее значительным было гегельянство в Германии, где различалось старшее поколение (“старогегельянцы”, “правые”) и младшее (“младогегельянцы”, “левые”). “Старогегельянцы” (Г. Габлер, К. Гешель, К. Дауб и т. д.) выступили с интерпретацией гегелевской философии в ортодоксально-религиозном духе. “Младогегельянцы”, организационно оформившиеся во 2-й половине 30-х гг., переосмыслили основы гегелевской доктрины, выступили с критикой христианства (Д. Штраус, Л. Фейербах, М. Штирнер, М. Гесс, А. Цешковский, Б. Бауэр, К. Маркс).

Новая философская  энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией  В. С. Стёпина. 2001.

ЭМПИРИЗМ( сверхэмперический)

(от греч. empeiria - опыт) - направление  в теории познания, признающее  чувственный опыт единственным  источником достоверного знания. Противостоит рационализму. Для  эмпиризма характерна абсолютизация  опыта, чувственного познания, принижение  роли рационального познания (понятий,  теории). Как целостная гносеологическая  концепция эмпиризм сформировался  в 17-18 вв. (Ф. Бэкон, Т. Гоббос, Дж. Локк, Дж. Беркли, Д. Юм); элементы  эмпиризма присущи позитивизму,  неопозитивизму (логический эмпиризм).

Большой Энциклопедический  словарь. 2000.

КАНТИАНСТВО

критицизм, 1) учение Канта. 2) Совокупность учений, примыкающих к  учению Канта. Появление «критич.»  системы Канта вызвало ожесточённую полемику, в ходе которой сложилась  группа его сторонников, популяризировавших и защищавших взгляды Канта от обвинений в иррелигиояности  и по-литич. радикализме (И. Шульце, X. Шмидт, Г. Меллин, С. Мутшелле и др. в  Германии, III. Вилле во Франции, М. Кинкер в Голландии). К. проникает в историю  философии (К. Хайденрайх, И. Громан, В. Г. Тенноман) и др. дисциплины: право (Г. Гуфеланд, ?. Фейербах), историю (К. фон  Роттек, позднее Ф. X. Шлоссер), протестантскую теологию и философию религии (И. Тифакультетрунк, X. Рёр, X. Паулюс). Первые представители К. сочетали взгляды  учителя с элементами ходячих  филос. и религ. воззрений. Более  основат. переработку системы Канта  осуществили К. Л. Рейнгольд, «Письма  о кантовской философии» (1786—87) которого способствовали распространению и  усилению влияния К., С. Век и др., развивавшие К. в направлении  более последоват. субъективного  идеализма.

Философский энциклопедический  словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983.

НЕОКАНТИАНСТВО

направление идеалистич. философии последней трети 19 -1-й трети 20 вв., пытавшееся решать осн. филос. проблемы исходя из односторонне идеалистич. толкования учения Канта. Возникло в 60-х гг.; его расцвет относится к 1890-1920-м гг., когда оно господствовало в ряде нем. университетов и распространилось во Франции (Ш. Ренувье, О. Гамелен, Л. Брюнсвик), России (А. И. Введенский, С. И. Гессен, И. И. Лапшин и др.) и др. странах. В 20-х гг. с появлением новых направлений бурж. философии (философия жизни, неогегельянство, экзистенциализм) Н. постепенно утрачивает влияние. Гл. организац. центры Н.— журн. «Kantstiuiien» и «Кантовское общество» («Kantgesellschaft», осн. в 1904, распущено нацистами в 1938, воссоздано в 1947).

        Н.  в широком смысле включает  все школы, ориентирующиеся на  «возвращение» к Канту: физиология, направление (Ф. А. Ланге, Г.  Гельмгольц); психология, направление,  развивавшее взгляды Я. де Фриза  и его школы (Л. Нельсон); реалистич.  направление (А. Риль, О. Кюльпе, Э. Бехер); марбургскую школу (Г.  Коген, П. Наторп, Э. Кассирер  и др.); баденскую школу (В. Виндельбанд,  Г. Риккерт, Э. Ласк). К Н. в  строгом смысле обычно относят  лишь первое и два последних  направления.

Философский энциклопедический  словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983.

«ТЕОРИЯ ИНТУИЦИИ В ФЕНОМЕНОЛОГИИ ГУССЕРЛЯ»

(‘Thйorie de l'intuition dans la phйnomйnologie de Husserl’, 1930) — первая работа Левинаса и первая фундаментальная интерпретация феноменологии Гуссерля во франкоязычной философии. В предисловии и семи главах — ‘Натуралистическая теория бытия и метод философии’, ‘Феноменологическая теория бытия: безусловная экзистенция сознания’, ‘Феноменологическая теория бытия: (продолжение). Интенциональность сознания’, ‘Теоретическое сознание’, ‘Интуиция’, ‘Интуиция сущностей’, ‘Философская интуиция’ — Левинас изложил свое понимание концепции Гуссерля, ее исторических и методологических предпосылок, а также прогнозируемых последствий для философии в целом. Феноменология преследует одну цель: возвратить мир объектов — объектов восприятия, науки или логики — в конкретные отношения нашей жизни и на этом основании понять их. Именно на это направлены, по мнению Левинаса, ноэтико-ноэматические анализы Гуссерля. Автор ‘Т.И.вФ.Г.’ рассматривает гуссерлевскую концепцию различения в сознании ‘с одной стороны, содержания основных мыслей, с другой — актов, которые их воодушевляют’. Он признает, что ноэма сознания — осознаваемое, коррелирующее с ноэзой как субъективной стороной интенциональности (способом данности интенционального предмета сознания), которая продуцирует содержание основных мыслей, — не имеет ничего общего с объектом сознания. Отношение ноэзы к ноэме ‘не может интерпретироваться как связь сознания с его интенциональным объектом’, — соглашается Левинас с Гуссерлем. Он принимает гуссерлевскую трактовку ноэмы именно как объекта бытия, а не как объекта сознания. Конкретное бытие не является тем, что существует для одного единственного сознания.