Истина и ценность

     Истина  и ценность 

В связи с изменением государственной  политики в сфере культуры сегодня  можно утверждать, что культуру предстоит  поднять на новый уровень в  иерархии государственных политических ценностей. Культура русская, основанная на исторических традициях и на позитивном развитии, должна стать основой всего социально развития. Именно такая задача ставится в программных политических документах нашего государства.  

Само  понятие "культура" обладает многозначностью, неопределенностью, размытостью; количество его определений исчисляется сотнями. В современной литературе все больше начинает преобладать аксиологический подход к пониманию культуры. Он позволил объединить бесчисленные свойства культуры вокруг понятия ценности. Ибо ценности и определяют изнутри, из глубины индивидуальной и социальной жизни то, что называется культурой народа и общества, и именно так ценности становятся ядром этой культуры.  
 
Не вдаваясь в подробности дискуссии о понятии культуры вообще, ограничимся общефилософским ее пониманием как совокупности материальных и духовных ценностей, накопленных человечеством, включая и способ их передачи от поколения к поколению и выражающих степень и уровень прогрессивного развития общества.  
 
"Культура сохраняет единство нации, государства и общества, так как она определяется степенью осуществления ценностей и реализацией ценностных отношений во всех сферах человеческой жизнедеятельности, и поэтому культура каждого народа, каждой нации первична по отношению к ее экономике, политике, праву и морали",- справедливо замечает Г.Н.Выжлецов^[2]. Тем более, что в любой из этих сфер существует предел проникновения в них высших духовных ценностей, которые мы и называем культурой экономической, политической, правовой и моральной. Поскольку культура есть практическая реализация общечеловеческих и духовных ценностей в людских делах и отношениях, то неразвитость ценностного сознания и является одним из главных признаков кризиса культуры и самого общества.  
 
Под ценностями в литературе обычно принять понимать предметы, явления и их свойства, которые нужны (необходимы, полезны, приятны и т.д.) людям в качестве средства удовлетворения их потребностей и интересов, а также идеи и побуждения в качестве нормы, цели и идеала.  
 
Ценность вообще часто определяется как термин, используемый для указания на социальное и культурное значение определенных явлений действительности. Ценность – это то, что особо, сущностно, позитивно значимо в жизни человека и общества. В таком широком смысле ценностями являются, например, жизнь, здоровье, семья, дети, имущество. Но в то же время ценности это и родина, и красота, и добро, и истина, и другой человек и т.д.  
 
Ценность культуры – это особая объективная положительная значимость чего-либо в духовной жизни конкретного человека, социальной группы, общества, воплощаемая в разнообразных носителях значимости и выражаемая в знаках и знаковых системах данной культуры^[3].  
 
При установлении современной иерархии ценностей нужно исходить из внутреннего содержания и структуры самой ценности. Каждый из ее сущностных элементов: объект-носитель, значимость, норма и идеал, - выступают, как правило, в той или иной ситуации в качестве самостоятельной ценности, становясь при этом основой соответствующего уровня культуры.  
 
На уровне идеала функционируют духовные ценности, наиболее адекватно проявляющиеся в религии, нравственности и искусстве как видах духовной культуры с ее высшими ценностями, такими, например, как вера, любовь и красота. Ценности идеала пронизывают, конечно, все уровни сферы человеческих связей и взаимоотношений. Однако их воздействие значительно ограничивается уже на уровнях нормы (должное, императив) и тем более значимости, где образуются социальные и экономические ценности морали, права, политики, экономики и соответствующих уровней культуры.  
 
Ценности находят свое воплощение в мыслях, чувствах, намерениях, действиях (поведении) людей и оформляются, в частности, в нормах человеческих отношений и поведения, в совокупностях и системах таких норм. Нормы – это стандарты, регулирующие поведение людей.  
 
Норма культурная предполагает стандартность деятельности, регуляцию поведения и отношений, выражающие представления людей о должном, желанном.  
 
Норма выступает как норма действительной культуры только в том случае, если она не формальна; не навязана, не внешне, а внутренне принята человеком, стала нормой его отношений и поведения.  
 
Культурные нормы как регулятивы не просто упорядочивают жизнь, а ориентируют на устремленность к действительно человеческому существованию. Поэтому нормы культурные тесно связаны с идеалами. Под идеалом понимаются совершенные образы явлений, наделенные ценностным измерением. Применительно к культуре это эталонные ценности.  
 
Идеалы добра, истины, красоты, свободы и др. представляют собой ценимое и желаемое людьми, то, к чему стремятся, чего "хотелось бы". Сама культура в известном смысле есть идеал, идеал человеческого существования, реализуемый разными людьми и их группами на разных уровнях культурности.  
 
Даже при беглом взгляде на историко-философские концепции истины видно, что за словом "истина", как правило, скрывается целый ряд понятий, по своему содержанию не совпадающих друг с другом. Первым шагом в этом направлении может стать различение гносеологического и мировоззренческого понятий истины. В качестве гносеологической категории истина чаще всего рассматривается как характеристика знания и цель познания. В качестве мировоззренческого понятия истину включают в иерархическую систему ценностей человека.  
 
Между тем попытки обнаружить в философской литературе инвариантное понятие истины, которое могло бы быть названо классическим, заканчиваются составлением целого списка определений, похожих друг на друга, но при ближайшем рассмотрении говорящих, по меньшей мере, не об одном и том же. Достаточно сравнить, например, подобные определения истины, взятые из отечественной литературы: "истина есть соответствие мыслей действительности"^[4], "истина есть соответствие наших знаний о мире самому миру"^[5], "истина — это правильное знание, соответствие понятия (или представления) предмету"^[6].  
 
Не вдаваясь в полемику по обозначенной философской проблеме, попробуем проанализировать понятие "истина" в другом ракурсе: нас интересует истина как ценность культуры.  
Исторически свойственное отечественной цивилизации синтетическое понятие правды вбирает в себя смысл истины и справедливости, правового социального порядка и праведности в личной жизни.  
 
Истина не только норма познания и жизни. Она не только должное, в отличие от лжи. Поиск истины может быть еще и стремлением мыслителя найти ее как нечто сверхценное, как человеческий идеал. Но какая истина может выступать в качестве человеческого идеала? Вероятно, не любая. Недаром А.С.Пушкин писал, что "нас возвышающий обман дороже "тьмы низких истин".  
 
Истина, за которую люди порой готовы отдать жизнь, это не просто соответствие мысли предмету, истина рассудка и количества, счета и расчета. Это истина жизненная, та, которую нельзя найти раз и навсегда, а можно только порождать в процессе поиска, в мысли и действии. Истина – одна из высших духовных ценностей наряду с такими ценностями культуры, как Вера, Добро, Красота, Свобода, Любовь и т.д., с которыми она органично связана.  
 
Хосе Ортега-и-Гассет, рассуждая о вере и истине, писал, что философия пытается искать истину (исследуя сомнения) с тем, чтобы жизнь обрела подлинность^[8]. Эта подлинность жизни (не заданная, а создаваемая людьми) выявляется прежде всего как реализуемая в этом мире истинность веры, добра и красоты.  
 
Истина как ценность культуры живет не в частностях, а в целостном развитии человека, все более и более очеловечивающего и себя, и мир вокруг, человека, постоянно меняющегося и каждый раз определяющего, что он есть и чем он будет. "Жить – это постоянно решать, чем мы будем"^[9].  
Русский философ В.С.Соловьев справедливо доказывал, что нравственная свобода без гарантий со стороны права и государства не может быть реализована, следовательно, юридический закон обязателен для общества и его нравственного прогресса. Итак, право – это не просто выражение должного, правды, справедливости, это принудительная справедливость. "Право есть низшая форма или предел нравственности"^[10].  
 
Интересным является вопрос о взаимосвязи права и культуры. И.В.Ковалева^[11] отмечает, что, с одной стороны, право нередко выступает как выражение ограничения свободы человека, в том числе и свободы духа. С другой стороны, правовые отношения выявляют тенденцию к упорядочению жизни, преодолению в ней произвола, к гармонизации жизни. Вопрос в том, для чего, в сущности, создаются, чему служат правовые установления. Одно дело, если они созданы и используются в интересах государства, общества, подавляющего личность, т.е. если право представляет собой "возведенную в закон волю господствующего класса". И совсем другое – если правовые установки защищают человека, живущего в обществе, государстве, в том числе от произвола того же государства как власти, и действительно гарантируют все возможные степени его свободы. В последнем случае они и могут рассматриваться в качестве явлений культуры. "Тогда правовая культура – это обработка, оформление, облагораживание жизни людей посредством и с помощью правовых отношений, установлений, учреждений"^[12].  
 
Иначе говоря, правовая культура – это высокая степень цивилизованности правовой деятельности и правовых отношений; реализованность ценностей культуры в правовой деятельности; гуманность, реализуемая в сфере права и правовых отношений.  
В последнее время популярной темой философских и культурологических исследований стал менталитет. Эта тема интересна именно тем, что заранее предполагается наличие разных менталитетов (ментальностей), соответствующих различным историческим и национальным типам культур, в связи с чем встает проблема понимания и взаимопонимания культур. В рамках исследования менталитета такие понятия, как действительность, реальность, истина, становятся не просто категориями философии или науки. Они приобретают смысл исторически изменчивых ценностно-мировоззренческих понятий, взаимосвязанных между собой.  
 
Мы не должны забывать, что являемся наследниками колоссальной духовной традиции, в которой поиск правды всегда занимал одно из важнейших мест. Уважение этой традиции может быть залогом успешной реализации наших устремлений, подлинного творчества на пути установления истинной правды. Отрыв современного права от его культурной традиции негативно сказывается как на законодательной, так и правоприменительной деятельности, препятствует совершенствованию права, подрывает веру и уважение к правовым предписаниям.  
 
Особенностью сегодняшнего российского правосознания является культурная неоформленность, выражающаяся в явном "перекосе" как в обыденном, так и профессиональном правовом сознании, заключающемся в преобладании прав над ответственностью, индивидуалистическом понимании принципа приоритета личных интересов и ценностей, что ведет к практическому игнорированию общественных, культурных ценностей.  
 
Чтобы, процесс развития культуры в целом и правовой культуры в частности, не зашел в тупик, требуются совместные усилия представителей власти, профессиональных юристов, ученых, работников сферы образования и средств массовой информации по разработке целенаправленной программы культурного развития России, в которой было бы закреплено верное представление о ценностях культуры россиян, как универсальных общечеловеческих, так и уникальных российских. А центральное место среди них по достоинству занимали бы Добро, Истина, Справедливость.

Ценности  составляют особый раздел философии  – акуналогии (учение о ценностях). Со времен античности ведутся споры  о том, является ли ценность атрибутом  вещи или же она результат оценивания, продиктованные потребностями личности и общества. В 1 случае ценность трактуется как нечто объективное, существующее независимо от человека, в 2 сводится к субъективным оценочным суждениям произвольность характера сущность ценностей выводится из потребностей человека, а не из объектов. Если согласится с тем, что ценность – лишь свойство явлений природы и общества, неизбежно отожествление истины и ценности. Однако еще Сократ спрашивал «Что есть благо?» (аксиология) Знание является важным, но не единость – цель достижения блага. Ценность, как истина, но является свойством самой действительности. Она возникает как отношение между миром природы и общества и динамически применяется потребности человека. Ценностью является то, что обладает положительными значениями для человека ценности, такой вариант осознания ценностей выступает в форме оценки. В отличии от истины оценка состоит не в достижении соответствия познания действительности веществ, а устанавливает значимость вещей для человека. Между истиной и ценностью существует связь, не смотря на их различия истинное знание может быть предметом оценивания, характеризуется как ценность. В свою очередь установить значимость мира явлений для человека можно лишь благодаря знанию о них. Судить о значимости вещей, значит иметь представление о том, что она обладает необходимых субъекту качествами.

Нередко можно слышать, что ценности не имеют  принципиально никакого отношения  к истине: желаемому нет до нее  дела, истине – до наших желаний. Это как будто правда, но на самом деле, напротив, именно прямое отношение к Истине – моральной истине – и делает желаемое Ценностью. 
Дальше я попробую параллельно изложить эти две точки зрения на природу ценности: 

Ценность  и Истина  
не имеют друг к другу отношения 

Ценность, как ни мудри, есть не что иное, как  желаемое – а желания наши ничего не ведают об истинах, как теоретических, так и моральных. Аппетит ведь не пропадет от того, что не будет  объективной возможности насытиться, или от того, что кто-то, может быть, вообще гибнет с голоду и ему еда была бы нужнее. То есть ни правда, ни справедливость (моральная правда) на него не влияют. И вообще, не будь в мире живого (способного иметь аппетиты) – мир существовал бы, а ценности – нет; природе вещей они не принадлежат.

Да и  что такое, в этом контексте, истина? – Это то, что есть, независимо от того, как нам это нравится. То есть, как уже сказано, нечто  принципиально безразличное к нашим  упованиям, ценностям, и соответственно безразличное для них. 
…Впрочем, свою цену истина имеет: уже младенец сталкивается с тем, что иное приятное может объективно повести к большому неприятному, что «хорошенького понемножку». Так рождается идея полезного – «страховки приятного», – столько же приближающая к идее объективной ценности, сколько и «снижающая» и даже отторгающая ее

 Очевидно, что самое желаемое для нас,  как возможность удовлетворения  вообще всего желаемого – это  сама наша (собственная) жизнь.  Что может быть желанным или  полезным для того, для кого  перестала быть желанной жизнь? Вот она-то и есть для каждого – его высшая ценность. Доказывать далее это невозможно; можно сказать лишь, что тот, кто судит иначе, был бы логичен лишь в том случае, если бы добровольно ее (жизнь) покинул. И то был бы логичен лишь для себе подобных.  
Итак, наша – моя – главная потребность, жизнь, и есть моя высшая ценность, или ценность абсолютная. Эту ее абсолютную ценность я ощущаю непосредственно, по себе. А если мою жизнь украшает существование еще кого-то другого (то есть если я его люблю или он мне чем-то полезен), то это сообщает относительную ценность и его (чужой) жизни; другой может быть для меня «дорогим» или даже «самым дорогим, что у меня есть»; сама лексика свидетельствует о том, что чужая жизнь – все-таки далеко не то, что моя собственная, это что-то даже не вполне одушевленное… Я оживляю мир своим существованием, сообщаю всему его относительную ценность, а «после меня – хоть потоп».

…И  истинное положение вещей, объективность  – лишь обстоятельства, в которых  мы вынуждены бороться за свои ценности, то есть за свое счастье. Уходят близкие? – Что ж, это мои «потери», но ничего, надо верить, что будут и «приобретения»…  
Истина счастью скорее помеха. Разве иные иллюзии – хотя бы иллюзия бессмертия – не служат жизни лучше нее?.. (Вспомним советскую жизнь: какой упадок материального – при власти материалистов! – и не оттого ли, что на короткий земной срок никому не хотелось обустраивать бытие фундаментально? А, с другой стороны, взять религиозную иллюзию, заставляющую Бога существовать будто исключительно для меня – любить и воспитывать меня, быть готовым моих молитв ради менять весь ход мировых событий, даровать мне спасение, вечную жизнь?.. Разве не вдохновляюще?..) Вообще, если жизнь – высшая ценность, то уже не сказано ли этим, что жизнь правее и истины?  
Есть правда в следующих мыслях Ницше. «Заблуждение о жизни необходимо для жизни. …Ценность жизни для обыкновенного, повседневного человека основана исключительно на том, что он придает себе больше значения, чем всему миру. Большой недостаток фантазии, которым он страдает, обусловливает то, что он не может вчувствоваться в другие существа и потому принимает в их судьбе и страданиях лишь минимальное участие» (Человеческое, слишком человеческое); «Кто глубоко заглянул в мир, тот догадывается, конечно, какая мудрость заключается в том, что люди поверхностны. Это инстинкт самосохранения научает их быть непостоянными, легкомысленными и лживыми» (По ту сторону добра и зла) …

Ценностью то или другое наделяем исключительно  мы – наши желания, потребности. В  чем нет нужды, то и не ценно. Одно бывает нужнее другого, и тогда то другое может послужить средством, ценой, для обретения первого. Нет ничего «самоценного», но есть, именно, ценности: это, так сказать, устоявшиеся в социуме цены на известные вещи, или некоторые вещи-эталоны, цены (в денежном или любом ином выражении) на которые общепризнанно высока.  
Вообще, всякая жизнь на Земле живет за счет других жизней, наглядно опровергая ту идею, что существует в мире что-то самоценное… за исключением, уже отмечалось, одного-единственного: моего Я. Лишь оно для меня самоценно, а все прочее имеет цену, буквально, может быть для меня более или менее дорого. Даже и рекомендация Канта относиться как к цели (самоценности), а не средству (цене), ко всякому человеку – хотя бы только человеку – не годится; если бы нельзя было бы людьми пользоваться, немыслимо было бы само общество. Мораль – не истина отношений, а всего лишь правила игры, жизненной борьбы, по которым каждый сражается за собственные цели, покуда есть вне его силы, способные покарать за их несоблюдение.

Теоретически, «объективное», надо понимать, – это  нечто обязательное всегда и для  всех. Но желания-то, кажется, изменчивы и индивидуальны. Что мне сейчас нравится, то сейчас для меня и ценность… разве не так? Не совсем так!  
Чуть выше говорилось об общепризнанно ценных в этой жизни вещах как ценностях. Есть, конечно, индивидуалисты, для которых общепризнанное не значит ничего. Это – «белые вороны», а то и «отщепенцы» или даже «изверги» (извергнутые из людского целого). Но для большинства (человек ведь животное общественное) общепризнанность составляет своего рода объективность: и моральный закон, и некоторое русло для возникновения собственных желаний. Уже ценности-цены, таким образом, ориентируют и направляют человека в мире. А существуют еще и самостоятельные ценности- ориентиры «общественного животного человек»; они, правда, «не покупаются и не продаются», но их существование оправдано (полезно) тем, что они делают нас вообще пригодными для совместной жизни в обществе.  
Ценности-ориентиры внеличностны, и хотя не субъективны, но и не объективны в прямом смысле (от объективной целесообразности эти ориентиры бывают куда дальше, чем наши непосредственные желания), а именно коллективны. (И нет такой чуши, в которую нельзя было бы поверить коллективно, и такого зла, которого нельзя было бы вершить коллективно…)

Да, повторю, «человек – животное общественное», и как таковой способен иметь желания, которые в нем самом никогда не родились бы, если бы он не видел перед глазами общего ориентирующего примера и не знал, что иметь эти желания и следовать им он обязан под страхом, как минимум, потери уважения своего социума. Эти желания составляют его нравственность, они же – нелепый конформизм. Красивой одеждой ему должна представляться одежда модная, интересной работой – работа престижная, собственными взглядами – те, которые выдадут в нем представителя уважаемого им круга, и т.д. – Вот эти- то псевдожелания, идущие вразрез с непосредственными «субъективными», и являют собой (снова повторю, ибо это важно) некоторое подобие объективных ценностей. Отсюда, кажется, и распространенное мнение, что ценности и вообще – лишь социального происхождения.

Самая внушительная ориентирующая социальная ценность – патриотизм. То есть существование  во мне, иногда вопреки моим собственным  непосредственным интересам, интересов  моего социума – «наших». Отношение  ценности патриотизма к моральной истине выражается известным афоризмом (Киплинга): «Моя страна не права, но это моя страна».  
Патриотизм – это коллективный эгоизм, сдерживающий личные эгоизмы, это ценность «мы», потеснившая, в своих интересах, ценности «я»; имя же отношениям самих коллективов – война. Сам мир между коллективами (странами) – это только вид военной хитрости, перемирие, заключаемое воюющими сторонами ввиду равновесия сил. Моральной истине, справедливости, тут нет места. За «священными рубежами» – греха нет, это область законного грабежа и убийств. «Космополитизм», «общечеловеческие ценности» – это предательство.

И, наконец, «высшие ценности» – это так  называемые святыни, и главная святыня  – Бог. Святыни – это непостижимые силы, которые заставляют нас с  собою считаться, и им следует, в собственных же интересах, верно служить. Сила выше истины и добра (то есть сильнее их…); Бог ничем никому не обязан, он не должен быть ни правым, ни добрым (не нам его учить); сами истина и добро – это то, чего хочет он.  

Ценность есть частное воплощение Истины 
(моральная истина)

     Конечно, не будь в этом мире феномена жизни (желающего, волящего), то не было бы и  ценностей. Ценности не предметны. Впрочем, если бы мир не был оживлен нашим  сознанием, некому было бы и выносить суждений – не было бы и «истин» (а лучше сказать, не было бы и заблуждений). Но главное в другом. Все-таки ценность отличает от любого желаемого та устойчивость и автономия от наших настроений и аппетитов, которая роднит ее с объективностью, и которую иначе как истинностью не назовешь. Говоря языком не строгим, а скорее патетическим, ценность – это желаемое поистине. Что же такое истина? – Это знание о том, что есть объективно, на самом деле, вполне независимое от того, как нам это знание нравится – и тем не менее важное для нас! То есть, хотя могущее быть и предельно нежеланным, но представляющее ценность. Таким образом, истина (уже сейчас можно сказать) не только не безразлична к ценностям, но сама есть ценность.  
Скажем, уже просто полезное – «истина приятного», и оно, полезное, бывает весьма горьким; это шаг на пути к идее ценности, ее автономии от непосредственно приятного. – Сама же ценность, скорее, это и «истина полезного» – «истина важного».

       Но чего именно мы «желаем  поистине», в чем конкретно  состоит то безусловно важное, которое, видимо, и является критерием истинности всего желаемого нами, возводит (или не возводит) желаемое в статус подлинной ценности? Эта высшая субстанциальная ценность, очевидно – Жизнь.  
Конечно, сказанное аксиома, а не вывод. Как заметил Ницше, в суждениях о ценности жизни живые являются «стороною, даже объектом спора, а не судьею». Однако этого, для нашего рассмотрения, и достаточно: ценности – вопрос практический, житейский. Если жизнь, жизнь вообще – не ценность, то и ценностей нет вообще… 
Но – далее. Всякая жизнь уникальна и как таковая ценна абсолютно. Кто воспринимает ценность поистине