История развития скептицизма, основные деятели

    Вторая  книга  Энесидема   посвящена  выяснению  известных   уже  элеатам противоречий, таящихся в понятиях движения, изменения,  рождения  и  гибели.

    Третья книга рассматривает чувственное восприятие и мышление.

    Четвертая доказывает невозможность познания богов, познания природы, а также равносильность  противоположных  суждений,  говорящих  о восприятиях,  которые  означают  нечто  такое,   вместе   с   чем   они   не воспринимаются никогда в одном и том же представлении.

    Пятая книга  содержит критику понятия причинности. Под  причиной  обычно  понимают  то,  благодаря чему, когда оно действует, происходит еще некоторое  действие.  Так,  Солнце называют причиной растапливания или расплавления воска. Причины  бывают:

1)«содержащие в себе», т. е. те, при наличии  или  при  существовании  которых

действие налицо  и  с  уничтожением  которых действие  уничтожается.  Так,

затягивание веревкой есть причина  задушения;

2) «сопричинные», т. е. те, что вносят для выполнения  действия  равную  с  другим  сопричинением  силу. Например, каждый из влекущих плуг быков есть в равной мере причина  движения плуга;

3) «содействующие», т.  е.  те,  что  вносят  с  собой   силу,  слегка облегчающую осуществление действия. Так,  облегчает  его,  например,  третий человек, присоединивший свои усилия к усилиям  двух,  которые  тащат  вместе ношу.

    Анализируя понятие причины  во  всех  его  видах,  Энесидем  приходит  к скептическому выводу, согласно которому одинаково вероятно  как  и  то,  что причина существует, так и то, что она  не  существует.  Причина  существует, так как если бы ее не было, то все могло бы происходить из всего,  и  притом как попало: лошади  могли бы  рождаться от  мышей,  слоны от  муравьев,  в египетских Фивах мог бы идти обильный снег и дождь, а южные области были  бы лишены дождя и т. д. Если бы причины не существовали, то невозможно было бы понять, каким образом происходило  бы  увеличение и  уменьшение,  рождение  и гибель,  вообще  движение,  каждое  из  физических  и  душевных   действий, управление всем объемлющим нас миром и все остальное.

    Тем не менее вероятным в такой же степени следует признать и то,  что причина не существует. Понятие причины заключает в себе явное  противоречие, которое делает невозможной самую  попытку  мыслить  причину.  Чтобы  мыслить причину, необходимо прежде воспринять ее действие как действие  именно  этой причины:  мы  тогда  узнаем,  что  она  —  причина  действия,  когда   будем воспринимать действие как действие. Но в то же время мы не можем воспринять действие причины как  ее  действие, если не воспринимаем причины действия как его причины. Таким образом,  чтобы мыслить причину, нужно раньше познать действие, а  чтобы  познать  действие, нужно познать причину. Из  невозможности  мыслить  причину  как  причину  и действие как действие следует немыслимость этих понятий.  Но  даже  если  бы кто-либо признал, что  понятие  причины  может  быть  мыслимо,  неизбежность разногласий при любой попытке его мыслить доказывает его  неосуществимость. Если бы  причина могла существовать,  то  она   должна   была   бы   либо сосуществовать  со  своим  действием,  либо   существовать   раньше   своего действия, либо существовать после него. Но ни один из этих мыслимых  случаев невозможен, ибо каждый заключает в себе противоречие по отношению к  понятию причины. Итак, если  вероятны  аргументы,  по  которым  приходится  признать существование причины, то столь же вероятны и те, по  которым  выходит,  что причина  невозможна.  Поэтому  философ  должен  воздерживаться  от   всякого суждения о существовании причины,  одинаково  признавая  как  то,  что  есть причина, так и то, что ее нет.

     Последние  три  книги  «Пирроновых  речей»  — шестая, седьмая и восьмая — анализируют противоречия в основных  понятиях и учениях этики.

    По-видимому,  Энесидему   принадлежит  формулировка  первых  десяти  так называемых «тропов», т. е. «поворотов», или аргументов, направленных  против всех  суждений  о  реальности,  которые  основываются  на   непосредственных впечатлениях. Первый «троп» состоит в указании на разнообразие  существ,  на различия в их происхождении и в их телесном строении. В силу  этих  различий одинаковые вещи вызывают у них неодинаковые образы.  Различия  в  главнейших частях тела  и  особенно  в  тех,  которые даны  природой  для ощущения  и суждения,  могут  производить  сильную  борьбу  представлений.   Не   могут, например, получать одинаковые осязательные  впечатления  и  черепахообразные животные, и животные,  имеющие  обнаженное  мясо;  и  снабженные  иглами,  и оперенные, и чешуйчатые.  Приятное  для  одних  кажется  неприятным  и  даже губительным для других. Муравьи, проглоченные человеком, причиняют ему  боль и резь, а медведи, заболевши, лечатся тем,  что  проглатывают  их.  Но  если одни и те же предметы кажутся  неодинаковыми  в  зависимости  от   различия   между   живыми существами, то мы можем говорить только о том, каким нам кажется предмет,  и должны воздерживаться от суждений о том, каков он по своей  природе. 

    Второй «троп» основывается на различиях между людьми. Даже  признав,  что  суждения людей достойны большего доверия, чем суждения  неразумных  животных,  должно признать, что телесные и моральные различия, несомненно  существующие  между людьми, требуют и в этом случае воздержания  от  суждений  о  природе  самих вещей. Одна и та же пища, принимаемая различными людьми,  оказывает  на  них различное  действие.   В   области   психической   главным   доказательством всестороннего и даже  безграничного  различия  в  мыслительных  способностях

людей оказываются разногласия  и споры, происходящие  между  философами  как вообще о вещах, так и особенно о том, что следует выбирать и что отклонять.

    Третий «троп» основывается  на различном — даже для   одного  и  того  же человека — устройстве органов чувственного восприятия. Есть  люди,  которые, соглашаясь с ненадежностью суждений других лиц, считают предпочтительными  и достоверными свои собственные суждения  о  вещах.  Однако  даже  собственные впечатления происходят от различных органов  чувств,  говорят  различное  об одной и той же вещи. Так, картина живописца порождает впечатление глубины  и рельефа для глаза, но не для осязания, которому она  представляется  плоской и гладкой. Мед, сладкий на вкус, может быть неприятен своим видом  и  т.  д. Поэтому даже собственные наши впечатления дают нам право говорить не о  том, какова по своей природе каждая из воспринятых нами  вещей,  а  лишь  о  том, какой она в каждом отдельном случае нам кажется. 

   Четвертый  «троп»  исходит из  различий  в  «распределении  состояний».   Одни   и   те   же   предметы воспринимаются по-разному  —  в  зависимости  от  бодрствования  и  сна,  от возраста, от движения или покоя, от ненависти или любви, от  недоедания  или сытости,  от  опьянения  или  трезвости,  от  храбрости  или   трусости.   В зависимости от предшествующего состояния одно и то же  вино  кажется  кислым тому, кто перед тем поел фиников или фиг, и сладким тому, кто ранее наелся орехов. Тепловатая передняя согревает тех, кто  входит в дом с улицы,  и кажется холодной тому, кто замедлил бы, выходя через нее из  дому.  А  так  как  каждый высказывающий суждение по всем этим вопросам непременно должен находиться  в одном из этих или подобных состояний, то он сам  необходимо  будет  «частью» разногласия и отнюдь не надежным судьей по вопросу о вне лежащих  предметах. Кто  предпочитает  одно  представление  или  впечатление   другому, должен представить доказательство, которое оправдало бы  оказанное ими предпочтение. Но такое доказательство невозможно, так как  оно  предполагает правильный критерий, на котором оно может быть  обосновано;  критерий  же  в свою очередь нуждается в доказательстве для того, чтобы  он  мог  почитаться правильным критерием.

    Пятый  «троп»  исходит   из  зависимости  суждений  от   положения,   от расстояния и места. И здесь предпочитающий одно суждение  другому  не  может обосновать это свое предпочтение, так  как  всякое  явление  созерцается  на известном расстоянии, в известной среде и в известном положении,  каждое  из которых производит большие перемены в представлениях.  Так,  одно  и  то  же весло кажется  надломленным,  если  рассматривать  его  в  воде,  и  кажется прямым, если рассматривать его на суше.

    Шестой «троп» указывает на зависимость суждений от «примесей»: если из предметов, подлежащих суждению, ни один не воспринимается  обособленно,  сам по себе, а всегда лишь в соединении  с  каким-нибудь  другим,  то  даже  при условии, если бы судящий мог сказать, какова будет  смесь,  составленная  из этих предметов, он не будет вправе судить о том, каким окажется в  «чистом» виде предмет, входящий в эту смесь.

    Седьмой  «троп»  рассматривает   зависимость  суждений  от   соотношений величин и от устройства предметов, подлежащих  определению.  Так,  говоря  о предметах,  составленных  из маленьких  частиц,  например  о  куче   песка, вине и пище, мы можем обсуждать соотношение их  с чем-нибудь,  но никак не природу  их  саму  по  себе:  песчинки,  рассматриваемые  каждая  по отдельности, кажутся жесткими, собранные же в большую песчаную кучу, они производят впечатление мягкости и т. д.

    Восьмой   «троп»   базируется   на   относительности   всех    явлений. Невозможность суждения выводится в нем из того, что каждая  вещь  существует всегда по отношению к чему-нибудь и потому скорее кажется  такою-то,  нежели по природе есть такова, какой она нам представляется.

    Девятый «троп» указывает  на зависимость суждения от  того, постоянно или редко встречается рассматриваемое явление. Одна  и  та  же вещь  признается ценной или не имеющей цены не на основании учета ее действительной  природы, а в зависимости от своей распространенности. Так, Солнце  по  своей  природе должно было бы поражать  нас  гораздо  больше,  чем,  например,  комета.  Но редкость появления  комет  делает  то,  что  комете  приписывается  значение небесного знамения. Солнце же никого  не  удивляет,  кроме  как в случае, когда происходит затмение.

    Десятый  «троп»  устанавливает   зависимость  суждения   от   поведения, обычаев, законов,  баснословных  верований и догматических предрассудков. «Троп» этот указывает на такой огромный разнобой в  суждениях,  определяемых нравственными  и  теоретическими  различиями,  что  ввиду   этого   разнобоя очевидной становится наша обязанность ограничиваться в наших суждениях  лишь указанием на то, каким является обсуждаемое  представление  по  отношению  к данному образу поведения, к  данному  закону,  к  данному  обычаю  и  т.  д. Суждение же о том,  какова  действительная  природа  обсуждаемых  вещей,  не должно быть высказываемо.

    Скептицизм – это  единственная идеология, которая   не  отрицает  правоты других  идеологий. Никакое другое учение  не  является  столь  же  терпимым  к другим идеям, как скептицизм. Сомнение как  сущность  скептицизма  означает, что нельзя однозначно  соглашаться  с  каким-либо  суждением,  но  при  этом нельзя и однозначно его отвергать. То,  во  что  верят  люди,  вполне  может оказаться истиной, хотя и  нельзя  исключить,  что  они  ошибаются.  Следует специально оговорить,  что  скептицизм  не  утверждает  невозможности  найти окончательную истину: она лишь  пока  не  найдена,  и  надо  искать  ее.  На сегодня  пока  еще  ни  одно   из   выдвинутых   человечеством   учений   не соответствует  требованиям,  предъявляемым  к  истине.