Курс лекций по "Философии"

  Существует  ли однако собственно рефлективный  уровень в структуре философского (в частности, методологического)  знания? Безусловно, существует. Философ  может заняться критическим анализом  своих собственных познавательных  целей и средств. Такая саморефлексия является существенным элементом всякой новой формы философствования, возникавшей в ту или иную эпоху. Очевидно, что исторически существовавшие формы философской саморефлексии могут, в свою очередь, сами стать объектом философского рассмотрения. Возникшее таким путем предметное поле исследования включает в себя вполне конкретный класс вопросов (существовавшие в истории человеческой мысли типы философской рефлексии, основания и скрытые механизмы рефлективной деятельности, формы рациональности, регулирующие рефлективные акты и т. п.). Все вопросы такого рода могут составить особый раздел гносеологии, связанный с изучением рефлексии в обыденном, научном, философском и художественном познании.

В научном познании можно выделить несколько тесно  связанных между собой стадий. Первая стадия — обнаружение противоречий, неувязок, сомнительных элементов в старом знании и осознание на этой основе проблемной ситуации, вторая стадия — поиск и выдвижение принципиально новых идей, третья стадия — обоснование, проверка новых результатов. Вторая и третья стадии соответствуют тому, что Райхенбах в свое время назвал «контекстом открытия» и «контекстом подтверждения». Что касается первой стадии, то ее можно было бы соотнести с «контекстом рефлексии». Подобно тому как переход от «контекста подтверждения» к «контексту открытия» представлял собой поворот в методологическом сознании к существенно иной проблематике и новым концептуальным средствам, также и переключение внимания методолога с проблем структуры и роста знания к исследованию рефлективных процедур позволяет говорить о серьезном проблемном сдвиге в современной теории познания и методологии науки.

  В истории  науки можно заметить одну  характерную особенность динамики  научного познания: период фундаментальных  творческих открытий сменяется периодом критико-рефлексивной активности. Так, в истории физики XVII век отмечен выдвижением принципиально новых физических идей, что особенно заметно в творчестве Галилея и Ньютона. Прогресс в области классической механики в XVIII веке был в основном связан с углубленной аналитической работой, с уточнением и рядом существенных переформулировок механики от Ньютона к Эйлеру и далее к Лагранжу и Гамильтону. Аналогичная картина, согласно Ф. Клейну, наблюдается и в развитии математики. «В периоды неудержимого роста творческой продуктивности требование строгости часто отступало на задний план... В следующие же затем периоды критики — периоды просеивания и очистки достигнутых приобретений — стремление к строгости начинало опять играть доминирующую роль».

Развитие науки  иногда сравнивают со строительством замка, верхние этажи которого воздвигаются раньше, чем закладывается фундамент. Этим сравнением хотят, очевидно, подчеркнуть  следующий факт: чем более зрелой ступени достигает в своем  развитии та или иная область знания, тем углубленнее становится ее интерес к своим собственным основам, к тем первичным абстракциям и исходным допущениям, на которых покоится все здание теории. И то, что в течение долгого времени принималось как нечто простое и очевидное, оказывалось в результате методологической рефлексии сложным и проблематичным. Но, может быть, самое любопытное в том, что анализ исходных фундаментальных понятий и принципов, сопровождаемый попыткой придать им строгий, объективный смысл, приводил в истории науки, как правило, не только к уточнению и углублению прежних теорий, а к их радикальной трансформации, качественному скачку в познании. Впрочем, в этом нет ничего загадочного: необходимость рефлексии над основаниями знания возникает тогда, когда обнаруживаются симптомы неблагополучия в теории — контрпримеры, парадоксы, неразрешимые задачи и т. п. В самом деле, если ученый в рамках математической дисциплины доказал определенную теорему, то каждому математику интуитивно ясно, что соответствующее предложение действительно есть теорема. Но если некоторое, сформулированное на языке данной теории предложение долгие годы не удается доказать, то может возникнуть вопрос о его праве вообще называться «теоремой». Однозначный ответ не может быть получен до тех пор, пока отсутствует строгое определение понятия «теорема» и на определенном этапе развития математической культуры возникает такой момент, когда нужно точно знать, что такое «теорема» вообще, что значит «доказать теорему». Именно необходимость уточнений такого рода стимулировали в свое время исследования в области оснований математики и математической логики.

Разумеется, любой  серьезный сдвиг в научном  познании подготавливается многими  обстоятельствами (экономическим, социальным и культурным прогрессом, накоплением принципиально новых научных фактов, значительным повышением точности способов измерения и т.п.). Но само преобразование старой теории или создание новой начинается чаще всего с неудовлетворенности прежними понятиями и принципами. Как известно, переосмысление и уточнение таких понятий, как «инерция», «скорость», «ускорение», позволили Галилею заложить основы классической механики. Подобно этому А. Эйнштейн, создавая частную теорию относительности, переосмыслил принцип относительности, подверг тщательному анализу такие классические абстракции, как «абсолютное время», «абсолютное пространство» и придал строгий фактуальный смысл понятию «одновременности» событий.

 Весьма симптоматично  звучат слова, которыми открываются  знаменитые «Геометрические исследования» Н.И. Лобачевского: «В геометрии я нашел некоторые несовершенства, которые я считаю причиной того, что эта наука ... до настоящего времени не вышла ни на один шаг за пределы того состояния, в каком она к нам перешла от Евклида. К этим несовершенствам я отношу неясность в первых понятиях о геометрических величинах, способы, которыми мы себе представляем измерение этих величин, и, наконец, важный пробел в теории параллельных линий».

Любая строгая  теория основывается на некоторой совокупности явно неопределяемых в рамках самой теории понятий и допущений, образующих ее концептуальный базис. Обращение науки к своим основам есть поэтому прежде всего пересмотр концептуального базиса, который, однако, вовсе не является последней основой науки, ибо он сам, в свою очередь, погружен в более широкую понятийную сферу. Эта сфера представляет собой метатеоретический уровень научного знания, включающий в себя эпистемологические постулаты и фундаментальные абстракции, выражающие основные требования к научному познанию в рамках той или иной науки или научного направления. Так, вся система понятий классической физики, как неоднократно подчеркивал Нильс Бор, основана на допущении, что можно отделить поведение материальных объектов от вопроса об их наблюдении. Осознание указанного допущения, превращение его с помощью рефлексии в ясно формулируемую абстракцию привели к уточнению границ ее применимости на уровне микромира, а также к выявлению не замеченных ранее предпосылок для однозначного приложения классического способа описания, к такому пересмотру основ физики, который затронул само понятие физического объяснения.

Вопросы такого рода выходят далеко за пределы частнонаучного уровня знания. Речь идет не только об изменении концептуального базиса теории, «тела» науки, но и о преобразовании ее «духа», ее «образа», ее методологии. Это движение от предметного пласта специально-научного знания к различным пластам знания методологического знаменует собой обращение ученого к таким надтеоретическим образованиям, как научная картина мира, стиль мышления, парадигма, нормы и идеалы научного исследования. Внутри теоретическая рефлексия над основаниями знания неизбежно сменяется рефлексией метатеоретической. Внимание исследователя приковывается к вопросам такого рода, как достоверность получаемых наукой фактов, точность определения вводимых понятий, строгость проводимых рассуждений и доказательств, их соответствие принятым канонам.

Тема 7 «Проблемы интеграции и дифференциации научного знания.

Методы  междисциплинарного исследования»

1. Интегральные тенденции взаимодействия развития современной науки.

2. Общенаучные  и частнонаучные методы исследования.

1.     Вторая мировая война, ставшая  своего рода прелюдией современного  этапа интеграции, была первой  из войн, в которой научный  потенциал наряду с производственными и людскими ресурсами играл роль важнейшего фактора, определявшего соотношение сил воюющих сторон. Она в полной мере стала войной моторов, брони, автоматического оружия и других видов техники, вплоть до атомной бомбы, создание которых немыслимо без участия науки, с одной стороны, и без столь масштабной мобилизации ресурсов, которая под силу только государству, — с другой. В результате возникают совершенно новые отношения между государством, наукой и промышленностью. На протяжении военных лет под эгидой государства все научные учреждения и вся промышленность участвовавших в борьбе стран были объединены общей целью и совместно работали над ее достижением. В непосредственный контакт с наукой втянулось множество предприятий, до войны об этом и не помышлявших. В свою очередь, университетские и прочие лаборатории, ранее прикладными исследованиями не занимавшиеся, либо были мобилизованы правительством для участия в военных проектах, либо сами искали и использовали любую возможность в такие проекты включиться. Темп нововведений, разработки новых видов продукции и их освоение многократно возросли. Сложилась ситуация, которую можно охарактеризовать как квазиинтеграцию, обусловленную не внутренним развитием производства и науки, а временным развитием внешнего фактора — условиями войны.

После войны  многие установленные во время нее  связи распались, но не ушли бесследно, остался опыт, осталось понимание  эффективности сотрудничества, его  необходимости для успешного  решения производственных проблем, осталось, наконец, главное — созревшие за военные годы наукоемкие технологии и соответствующие отрасли промышленности, которые бурно прогрессировали в последние годы, выдвигаясь на первый план в экономике передовых государств. Это электроника и вычислительная техника, создание и эксплуатация космических аппаратов, атомная энергетика и т. д. Научный задел, накопленный в военное время и открывавший множество новых перспектив в гражданских отраслях хозяйства, был неизмеримо выше уровня, достигнутого к концу 30-х годов. Кроме того, в условиях последовавшей «холодной войны» мобилизация научных и технических ресурсов во многом сохранилась.

В итоге научно-технический  потенциал становится фактором, определяющим уровень и темп развития страны, ее экономическое и социальное благосостояние, конкурентоспособность на мировой арене, военную мощь. Сегодня продукция наукоемкого производства, передовая техника и технология буквально пронизывают все стороны жизнедеятельности людей. В этом — фундаментальная особенность современного периода интеграции науки с производством. Ею определяются и ряд других характеристик периода, каждая из которых выступает не только как следствие основной, но и сама по себе играет важную роль в жизни современного общества. К ним относятся следующие. Отмеченные изменения в структуре производительных сил вызывают перемены в сфере управления общества и производством как на уровне государственных структур (по всем основным ступеням иерархической лестницы), так и на уровне фирм и корпораций. Сразу же после войны в рассматриваемых нами странах начинают формироваться системы государственных органов, задачей которых является разработка и реализация государственной научно-технической политики. Создание таких систем — процесс длительный и сложный, в каждой стране он проходит в соответствии со спецификой ее государственного устройства, отражающей особенности исторически сложившейся модели общества. Применительно к отдельным государствам он анализируется автором (1,2). Общее направление этого процесса — от центра к региональным и местным структурам с постепенным расширением и углублением функций, охватом новых типов взаимоотношений между наукой и обществом по мере их возникновения и осознания. С точки зрения создания благоприятных условий для развития процесса интеграции науки с производства, это означает качественное изменение в позитивном направлении, отличающее современный этап от предыдущих.

Резко возрастает объективная потребность общества в наращивании темпов НТП. Во-первых, потому, что ныне от них непосредственно зависит состояние и производства, и сферы обслуживания в самом широком толковании этого слова, а также уровень жизни людей и ее продолжительность. Во-вторых, потому, что в ходе НТП возникает множество серьезных угроз обществу. Масштабы хозяйственной деятельности, мощь накопленного военного разрушительного потенциала, появление возможностей влияния на генофонд растений, животных и самого человека — все это ведет к появлению крупных экологических проблем, к конфликту между человечеством и средой его обитания, потенциально угрожающему самому существованию жизни на нашей планете. Устранить негативные последствия НТП, ограничить их появление в будущем, предотвратить экологическую катастрофу можно лишь на основе научных подходов и «наукофикации» всех сторон общественной практики.

Сама наука  во всех ее ипостасях превращается в крупную отрасль национального  хозяйства, поглощающую заметную часть  людских и материальных ресурсов общества. Сфера науки достигает  масштабов, невиданных для прошлых  веков и тысячелетий. Достаточно отметить, что 90 процентов всех ученых, когда-либо существовавших в мире, являются нашими современниками, живут и работают сегодня. В научные исследования и разработки вовлечены миллионы людей, расходы на ИР в промышленно развитых странах составляют порядка 3% от валового национального продукта. Для поддержания темпов НТП и дальнейшего развития сферы науки требуется все больше затрат. О темпах НТП и проблеме его стоимости. Еще в самом начале нашего столетия Генри Б. Адаме (США), опираясь скорее на интуицию, чем на статистику, сформулировал положение о том, что прогресс общества, в том числе прогресс науки, происходит нелинейно, подобно тому, как растет капитал при начислении сложных процентов: выраженная в процентах величина ежегодного прироста является во времени постоянной и, следовательно, за определенное число лет исходный объем удваивается, утраивается и т. д. Другими словами, развитие науки и техники описывается показательной функцией.

Хотя первоначально  высказанная Адамсом оценка была воспринята скорее как образное выражение, чем как закономерность, постепенно начали накапливаться данные, убедительно подтверждавшие его догадку. В 1930-е и особенно в послевоенные годы многие исследователи (Ф. Рихтмайер, К. Мис, Дж. Прайс, Н. Решер, Г. Монард, и др.) обнаруживали экспоненциальный рост многих количественных показателей развития науки. Установлено, например, что число научных работников в мире, число членов научных ассоциаций, число научных журналов, объем литературы по большинству естественно-научных дисциплин удваивается каждые 15 лет, объем публикаций в наиболее активных проблемных областях естественных наук — каждые 12 лет, как и число научных работников в США, за десять лет возрастает вдвое по математике, объем книг в университетских библиотеках, численность американских инженеров, число присуждающих в США докторских степеней в области науки и техники; в первые послевоенные десятилетия чрезвычайно бурно росли ассигнования на науку, как со стороны правительства, так и промышленных корпораций, в США государственный бюджет ИР увеличивался в 50-е и 60-е годы в среднем на 10% ежегодно, то есть удваивался за 7 лет.