Немецкая классическая философия

По качеству джигита выбирался батыр, чья роль в истории народа особенно велика, огромное значение имели его удаль и храбрость, доблесть и мужество. Это сыграло настолько большую роль в становлении казахского народа, что явление батыр-ства не имеет прецедента у других сопредельных народов, хотя и у них богатыри и бахадуры были общественно значимыми. Такая роль была связана с размахом территории, необходимостью ее защиты и ролью оборонительного фактора.

Имена Богенбая и Кабанбая, Наурызбая и  Сыпатая, Малай-сары и Тайлака, Жаныбека и Утегена, Саурука и Абулхаира, Кушабека и Естербека, Баяна и Тауке, Бухар-бая и Агыбая и многих других навсегда остались в памяти казахов, как пример немеркнущего героизма. Это показывает, какое значение имело качество джигитов, достигавших звания батыра и возглавлявших не только воинские подразделения, но и роды, и племена. Так, Анракайская битва с джунгарами стала началом карьеры хана Младшего жуза Абулхаира, показавшего эталон мужества и полководческого дара. Казахи в Семиречье разводили породистых лошадей, которые в определенных странах, особенно в Китае, ценились за резвость. Они, как показывают золотые пластины с изображениями всадников, найденные в Тенликском кургане, были крупными и рослыми, с развитой мускулатурой, массивной головой, подстриженными или заплетенными хвостом и гривой. Эти кони пользовались такой популярностью, что ими расплачивались за высокопоставленных невест: «В это время в Цзюцюане расставили станции и заставы вплоть до Юймыня. Усунь представило сговорные дары за ханскую царевну в размере 1000 голов лошадей. Ханский двор отправил княжну императорского рода по имени Цзянду. Она отправилась в Усунь, чтобы выйти замуж за князя Усунь».Переход от качества к количественным соотношениям у казахов был связан с формированием и совершенствованием счета вещей, измерением их, приписывание объектам различных количественных характеристик. Развитое скотоводство быстро вызвало к жизни отношение количества. «В Усуни много лошадей. Их самые богатые люди имеют четыре-пять тысяч голов» (Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. — М., 1961. — С. 3).Онтологическими характеристиками количества всегда были пространство и время. Количественные соотношения сперва вычленялись в процедуре измерения, что сразу было освоено при пересчете голов скота, или при разделе земельных участков. Трудовая деятельность казахов привела к развитию понятия пространства как дистанции кочевки длиной 100 км и более, которые проходили за определенное число дней и месяцев, причем определялись расстояния дневного перехода (кош), недельного и др.На зимовках и поселениях имелись подробно очерченные участки разработки земли, которые разделялись арыками, имели от 60 до 150 кв. м, в зависимости от количества членов семьи, что показывает геометрическое освоение пространства, функцию его измерения. Это отражало оптимальные площади посевов на орошаемой земле, а вот участки богары, как показали изыскания, были гораздо большего размера, ибо были подвержены риску. Понятие количества вырабатывалось в системах скотоводства и земледелия одинаковым образом, что свидетельствует о единой знаковой системе казахов, в которой регистрируется и передается код социального опыта людей. Начиная с операции счета, происходит формирование основных субкатегорий количества — числа, величины, структуры и т. д.Развитие товарного производства, появление денег стали важными вехами на пути количественного освоения действительности. Различная форма производства у казахов — скотоводство, земледелие, огородничество, садоводство и др. — предполагала широкий обмен между кочевым и оседлым населением, т. е. количественные соотношения цен на товары животноводства и землепашества. Широкое распространение торговли внутри общества, ее значение для обмена с соседними государствами, само наличие Шелкового пути, караванных путей из Казахстана в Китай и Европу поставили на высокое место количественную определенность. Не менее, чем для торговли, практическая арифметика и математика были нужны в области военного дела. Китайская хроника сообщала: «Усунь, захватив... отрубленных голов врага и военнопленных 40 000, лошадей, быков, баранов, ослов, верблюдов 700 000 с лишком голов, взяв захваченных пленников и всю добычу, вернулись к себе». Военные нужды, необходимость в наборе солдат, наложение контрибуций и их выплата требовали все большего нарастания количественных показателей.И все-таки основной областью применения количественных понятий оставались торговля и обмен. Они активизировались с возникновением частной собственности, а в том, что они существовали уже у древних казахов, сомневаться не приходится, Появление частной собственности породило и то, что богатство стало измеряться числом лошадей, находящихся во владении представителей родовой знати, от очень богатых, имевших четыре-пять тысяч голов лошадей, до богатых (по одной-две тысячи коней) и простых людей, также имевших лошадей. Впрочем, эта тенденция измерения частной собственности у казахов осталась вплоть до начала XX в., когда у отдельных феодалов имелось 17—18 тысяч лошадей. Уже у простых казахов появляется пространство как одна из форм количества, причем не только как отражение площади измерения, но и как пространство кочевки. Поскольку кочевники традиционно перемещались с востока на запад, почитали солнце, то привилегированным для них был восток, а другие части света были зависимы от него. Правда, по мере развития кочевничества они уже не стали особенно придерживаться этого примата востока, что видно по расположению двери на юрте, которая вначале занимала строгую ориентированность на восток, а затем стала смещаться. Иакинф писал: «Постоянного местопребывания нет, но каждый имеет свой участок земли (надо полагать, пастбища). Хан всегда живет у гор Дугинь. Выход в его ставку с востока, из благоговения к стране солнечного восхождения».Пространственные ориентиры отличали древних тюрков и казахов от других народов именно благодаря восточной ориентировке двери жилища. Еще о гуннах было сказано, что «шань-юй утром выходит из лагеря, поклоняется восходящему солнцу, к вечеру поклоняется луне. Он сидит на левой стороне лицом к северу». Эта традиция перешла от гуннов к тюркам, в отличие от монголов, у которых дверь юрты всегда открыта на юг. Интересно, что у казахов Монголии, как насельников территории, дверь обращена на юг, а вот открытая часть светоды-мового отверстия (шанырак) — на восток, что говорит о тюркской традиции.Привилегированность востока в ориентации показана и в каменных бабах, старинных могильных сооружениях, которые обращены передней частью на восток. И в древнетюркском языке восток считался передом, запад — задней стороной, юг — правой и север — левой, полночной. В памятнике Кюль-Тегину говорится: «Впереди, к солнечному закату, слева, в стране полночной» (Малое С.Е. Памятники древнетюркской письменности. — М. — Л., 1961. — С. 27). Но по мере развития кочевничества эта ориентация видоизменилась. Если вначале ориентировка двери и шанырака на восток позволяла предугадывать первые лучи солнца, а затем движение световых лучей по ободу шанырака и уыкам служило своеобразными часами, а это уже задавало жесткую расположенность в пространстве, то потом, при переходе к другим местам, пратюрки стали придерживаться вольного расположения двери, не ставя ее против ветра, в закрытое пространство обозрения и т. д. Сами казахи преимущественно ставили дверь на юго-восток, что диктовалось розой ветров, шедших с севера и запада, и природными условиями. Значение двери юрты и ее расположение объяснялось тем, что ставить юрту начинали с двери, и она определяла всю дальнейшую конструкцию.Пристальное внимание к юрте объясняется не только тем, что она традиционно явилась жилищем для всех кочевых народов в тех или иных вариантах и сохранилась до сих пор, но и тем, что она была моделью мироздания в тех смыслах, которые близки кочевнику. Интересно рассмотреть не поздние типы юрт, в которых в значительной мере утеряно единство реальности и символа, а первичную их форму, где особые смыслы таятся в очертаниях, ориентации на части света, внутреннем убранстве, функционировании и т. д.Анализ показывает, что юрта, как модель Вселенной для кочевника, составляет небесный свод, опрокинутый на человека и заключающий его в себе, что несет дополнительную нагрузку для жилища. В этом аспекте, когда юрта олицетворяет единство реальности, символа и функционирования, она предстает как симбиоз материальных и духовных традиций и установок. Юрту можно уподобить древнегреческому космосу, который построен по законам красоты, а потому имеет большое число привилегированных точек пространства. И точно так же, как небо и земля, вода и огонь, верх и низ являются в природе ограниченными и вытекающими из завершенного мироздания, пространство юрты оказывается искусственно искусно организованным фрагментом природы, ее частью. Наиболее почетным местом в юрте был тор, жестко подразделялись мужская и женская половины, соответственно с мужской стороны, как писал В.В. Радлов: «...висит все, что находится в исключительном ведении мужчины: ружья, патронташи, уздечки, ремни, принадлежности верховой езды, седла, нагайки и т. п. У стены же, справа от постели, находится все, с чем имеют дело исключительно женщины: женское снаряжение для верховой езды, а затем ближе к двери — вся хозяйственная утварь и кухонная посуда...»В этом пространстве все точки и сегменты были регламентированы, что налагало определенные запреты на жильцов и гостей. Так, наступить на порог означало смертельно оскорбить хозяина, запрещалось ходить гостям против часовой стрелки вокруг очага. «При возведении государя на престол ближайшие важные сановники сажают его на войлок, и по солнцу кругом обносят девять раз. При каждом разе чиновники делают поклонение перед ним» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений... 4.1. — С. 229). Впрочем, женщины могли ходить и в обратном направлении, ибо запрещалось проходить с почетной стороны, между гостями и очагом.

Очаг  в центре был местом притяжения и  почитался у всех кочевых народов, не случайно погибель семьи и ее исчезновение из-за отсутствия сыновей квалифицировалось как угасание очага. В него нельзя было плевать, проливать молоко или воду, мешать золу, рубить дрова в нем, бросать в него сор, зажигать от него и выносить огонь, иначе семье грозили болезни и несчастья.

Большой интерес представляют собой и  другие места юрты. По народному  летосчислению, 12-летний цикл начинала мышь, а потому ее именем называлась почетная часть жилища, где стояли сундуки с добром и сидели гости на торе. После мыши идет корова, чьим именем называлось расстояние от тора до кровати (кебеже), олицетворяя собой достаток, присущий семьям с коровой. Место, где сидел хозяин, именовалось «тигром», ибо кто еще мог претендовать на символ власти и мужества? Далее шло место хозяйки («зайца»), выражавшей кротость и покорность. Подле хозяйки располагались продукты, небесные и земные дары, что знаменовалось трудолюбивой улиткой. Пространство змеи, выползавшей из земли и несущей с собой влагу, было местом, где располагались котлы, посуда, ведра, чайники и др. Лошадь, естественно, занимала место у входа как символ движения. Затем шло пространство овцы как символ малых и бедных, просящих ухода или подаяния; мудрой обезьяны, дающей напутствие на дорогу, где располагались оружие и конская утварь, бурдюки с кумысом, испив его, можно было седлать коней и брать в руки оружие. Потом шло место птицы, где располагались молодежь дома и гости, несущие с собой молодость и плодородие, а повыше размещались гости-мужчины на месте собаки как символа преданности. Еще выше находилось место кабана, где усаживались почетные гости и устанавливалось наиболее ценное имущество. Круг замыкался местом мыши, наиболее почетным торем, где начинается летосчисление, и время соприкасается с пространством. Это понимание пространства юрты было аналогичным у всех древних тюрков. Правда, место кабана стало низвергаться с почетного места, но это уже было связано с исламизацией тюрок, что предполагало элиминацию свиней и алкоголя. Итак, пространство юрты было, если употреблять термины современной физики, неоднородным и анизотропным, ибо здесь имеются привилегированные места, а движение в некоторых направлениях носит предпочтительный характер (движение по солнцу).Кочевье требует пространства, оно нуждается в переносном доме, динамичном хозяйстве, средствах передвижения, запасах продовольствия, специальной одежде, обуви и т. д. Любая из этих составных элементов культуры, момент видения мира, компонент космоса народа. Кочевье требует такое пространство, которое воспроизводило бы себя, было похожим в составных частях, иначе говоря, однородное пространство, в котором движение в разные стороны было бы равнообоснованным, т. е. изотропным. В идеале кочевник хотел бы пребывать в одном и том же месте, однако он вынужден постоянно менять свое стойбище.Пространство для кочевника не может быть большим или малым, оно оказывается лишь нужным, подходящим в зависимости от степени удобства и удовлетворения потребностей. Великая степь была удобна для этого, и потому казахи из Семиречья «проводили лето в краях Булгара (на Волге), а зимовали в краях Баласагуна». Естественно, что основным видом скота были лошади. Сам Баласагун писал: «Они надзирают за табунами лошадей. Для еды, питья, верховой езды используются лошади; жеребцы и кобылы прибывают от них, а также лошади для груза. Кумыс, молоко, шерсть, жир, творог и сыр потребляют в пищу, одежду и убранство для дома».Важнейшей философской категорией является понятие времени. Именно оно несет ответственность за происходящие в мире процессы эволюции и развития, во времени регистрируются все изменения в мировом историческом процессе. Вначале у казахов начало проявляться чувство времени, связанное с конкретными событиями, которые остались в исторической памяти племени. Такие природные и стихийные катастрофы, как джут, голод, мор, падеж скота, война и др., регистрировались в сознании людей и могли служить определенными темпоральными обозначениями, уже не говоря о чувстве смены дня и ночи, охотничьих сезонов.Л.Н. Гумилев писал: «Одним из индикаторов определения состояния народа, весьма удобным для классификации, является отношение этнического сознания (каждого данного народа) к категории времени». Уже первые кочевники обладали довольно развитым чувством времени. Преодоление больших расстояний, проблема богатого травостоя, наличие водных источников, сезонные изменения погоды и многое другое заставляли кочевников относиться ко времени как к некоему абсолюту, которому подчиняются появление жары и выгорание пастбищ, ледоход на реках, через которые надо переправляться, первая весенняя трава и осенняя отава, шуга на водоемах, выпадение снега и необходимость откочевки на юг.Первым ориентиром времени была погода. Изменения после тяжелой и стылой зимы приходили с появлением первой зелени, с днем весеннего равноденствия приходил Наурыз, Новый год. «Зелень травы» оказывалась объективным критерием времени. Это заложило основы различных праздников, связанных с началом весенне-осепнего сезона, перекочевкой на летовки из зимовок, прохождением весенних и осенних пастбищ на этом пути. Преобладание у казахов меридиального кочевания с юга на север и назад показывает наличие временных параметров для своевременного прохождения дистанции, доходившей до 1000 км, а иногда и превышающей ее.О первых тюрках Иакинф писал: «Умершего весною и летом хоронят, когда лист на деревьях и растениях начнет желтеть и опадать; умершего осенью или зимой хоронят, когда цветы начинают развертываться» (Бичурии И.Я. Собрание сведений... Ч. 1. — С. 230). Тюрки (тукюесцы) «уравнение времен вовсе не знают, а замечают времена только по времени». Даже в современном казахском календаре проявилось природное понимание времени. Месяц пплде (июль) зафиксирован как жаркий месяц года, желтоксан (декабрь) означает снежную бурю. Затем, согласно принятому на Востоке двенадцатиричному исчислению, было изобретено 12-годовое измерение, которое подчинялось некоторым духовно-мистическим началам, знаменовавшим добрые и плохие времена. Так, год змеи считался несчастливым, ибо в это время случался джут, счастливыми считались годы лошади и овцы, когда народ богател за счет увеличения поголовья. При взгляде на ночное небо кочевники отмечали в своем полушарии 88 созвездий, которые также имели особое значение, ибо небо воспринималось как полусфера, накрывающая мир, где движение звезд играло большую роль по отношению к нижнему миру.«Парад звезд» начинался созвездием Токды (Овцы), а затем шли Торпак (Телец), Епздер (Близнецы), Шаян (Рак), Ары-стан (Лев), Бикеш (Дева), Буй! (Скорпион), Мерген (Стрелец), Епиамушз (Козерог), Сукуйгыщ (Водолей) и Балыктар (Рыбы). После 12-месячного цикла шел 12-годовой цикл, который уже отмечали выше, рассматривая пространство юрты. Здесь имеет место общий для всего Востока подход к проблеме исчисления времени.Этим первоначально и ограничивались, ибо для нужд скотоводства и кочевничества этих циклов достаточно. В орхоно-ени-сейских рунических письменах сказано: «Ради моего государства в 39 лет моей жизни... умер я... в отношении моих старших братьев и моих товарищей я не насладился (т. е, умер)».

Чистое  кочевничество имело свой временной  цикл, что было связано с ритмами  движения по ареалу степи. Этот цикл исчислялся в 300 лет, а детерминирован он был периодами увлажнения и засушливости аридной зоны от Южно-Сибирской равнины до Тянь-Шаня. Л.Н. Гумилев сообщал, что гунны в IV в. до н.э. находились на склонах Иньшаня, так как «сии горы привольны травою, изобилуют птицею и зверем. Хунны, потеряв Иньшань, плакали, проходя мимо него», а потеряли его они ровно через 300 лет, в I в* н.э., ибо начинались очень холодные зимы и засухи, скот начал падать: «История хуннов отреагировала на это чрезвычайно чутко. Хуннская держава погибла».Итак, здесь непосредственно видна тождественность прото-казахов с природой, что вытекает из фенологического календаря. Они предстали как народ-природа, этнос, имеющий свой способ видения природы как целого и очень близкого к ней. «Этнос — это явление природы, отвлекающееся в формы социальных институтов и определяемое, в каждом отдельном случае, через те или иные индикаторы».Постепенно объединение казахских племен, переход к единому хозяйственному типу породили необходимость в едином с соседними народами понятии времени, ибо резко возросли такие виды общности, как экономическая, культурная и языковая.Итак, понятие времени у казахов, вышедшее из явления непосредственной соотнесенности с бытием, чувственной конкретности, несмотря на переходы к этапам фенологического и циклического свойства, «живой хронологии» и далее к линейной системе отсчета, сохранило в себе компонент укорененности в реальном бытии, что квалифицирует его как архетип или прообраз, который в ходе истории значительно меняется, но никогда не теряет базисного ядра. Время протоказахов навсегда осталось у последующих поколений в динамических формах бессознательных инстинктов или сознательных импульсов, которые проявляются одинаково спонтанным образом.Категория меры зародилась внутри понятия пространства как количественного измерения. Дистанция, которую предстоит преодолеть кочевому аулу, предполагает пространство как протяженность. Отсюда понятие меры сразу же стало раздваиваться. Первичной мерой пространства выступает дневной переход (кош), а вместе с тем мерой или мерилом богатства было количество лошадей. Потому стало требоваться все более измерений пространства для кочевий, земледелия огородничества. Скот, как мерило богатства, требует больших мер для его содержания, и если для одной головы скота требовалось 8—10 га естественных пастбищ, то для 4—5 тысяч лошадей уже необходимы 30—50 тысяч га, что требовало захвата все больших земель и угодий. В этом смысле мера оказывается здесь продолжением категории количества.У всех казахов были различные меры существования, что говорит о внешности понимания меры. Сильные и богатые позволяли себе меру кочевья (масштаб) до 1000 км, они ставили на лошадей родовую тамгу и отправлялись в интересный путь, в то же время некоторые, ввиду отсутствия скота или его малости, превращались в жатаков, разводили огород и оставались караулить зимовки наподобие огородных пугал, что говорит о сильном имущественном расслоении.Развитие института частной собственности также привело к парцеллизации мер, что видно по наличию металлических, каменных и глиняных печатей в обществе. Оно отказалось от введения частной собственности на землю, чем поневоле предвосхитило важность дебатов в современном Казахстане на эту тему, и в то же время ввело частную собственность на скот и движимое имущество. Уже возникла и появилась определенная мера в этом количестве. Земля не могла быть предметом торговли и ей предполагалась другая мера. Эти разные меры необходимо было как-то сочетать, чтобы они работали в едином имущественном пространстве. Тогда был найден принцип: «Земля, где прах моих предков, или где мое жилище, — моя земля», который привел к жесткому разделению земельных угодий между родами и племенами, что было отменено лишь в XX в. с внедрением классового подхода, а это породило массовый геноцид казахов.

Этот  принцип, переживший века и тысячелетия, осуществил переход от внешней меры, как измерения, к внутренней мере, как соразмерности, когда оказалось, что мера богатства, как внешность, вполне сопоставима с осознанием того, что частная собственность на землю разорвет чувство меры, как культурно-историческую определенность. Это звучит актуально и поныне, ибо присвоение векового достояния автохтонного народа грозит лишением земельных угодий и пастбищ.В то же время закрепление в наследственное владение земель за определенными родами и племенами играло прогрессивную роль, ибо избавляло землю от бесхозности. Не случайно лидеры Алаш-Орды в начале XX в. защищали этот древний принцип владения землей. Совмещение метрической (внешней) и имманентной (внутренней) мер сказалось и на этимологическом уровне, когда метричная мера переводилась у казахов как елшем, а внутренняя — как шама.Китайцы писали о запрете гуньмо: «В то время великий гунь-мо Цылими твердо (держал власть), и все лин-хоу из боязни подчинялись ему. Он объявил, что население, пася лошадей и скот, не выходило на пастбище», т. е. «на пастбище гуньмо». Он боялся, что они произведут беспорядок. Если племенной вождь и мог заплатить по олшему больше, чем гуньмо, то по шама -никак.Для отдельного человека всегда существовала узловая линия отношений мер, которой он подчинялся как объективному закону бытия. Объективно существующее определение меры он воспринимал как природное явление и пытался превратить его в свое внутреннее понятие. В трудовой деятельности индивид воспринимал большое число мер разного характера и потому быстро приучился к способу поведения сообразно этим меняющимся параметрам. Короче, мир предстал перед ним как огромное богатство мер, их скопление, которое необходимо освоить, чтобы продолжать эту жизнедеятельность, не впадая в антагонизм и распри с миром мер.Исходное понимание меры говорило индивиду, что в мире имеется качественная соразмерность, соотношение между количественными параметрами внутри одного и того же качества, и в этой же мере всегда присутствует элемент измерения, что выливается в стремление измерить предметы и явления на базе одного эталона. При кочевке необходимо было подчиниться температуре всего, что встречалось на пути воздуха, воды, земли, песка, травы и др. Земледелец знал оптимальные меры созревания и уборки пашни, огорода или сада, равно и размеры орошаемого поля и меры воды. Это же касается и богары, где мера была существенно иной, ибо не требовала усилий мираба по разделу воды.Эта парцеллизация меры привела к явным диспропорциям и в загробном мире. По мнению К.А. Акишева, «сотни, тысячи курганов усуньского времени на территории Семиречья четко делятся на три типа. Первый из них — большие земляные курганы диаметром 50—80 м и высотой 10—12 м, под насыпью обычно — одна-две могилы, содержащие богатые мужские и женские погребенья. В них находились захоронения, где обнаружены сотни золотых изделий, а в некоторых символ власти -позолоченная булава или печать.Иной была мера в похоронных курганах высотой до одного метра и диаметром до 15—20 м, куда покойников сопровождали бронзовые, деревянные, глиняные и лишь иногда золотые изделия, железное оружие. И уж совсем худой была мера в захоронениях мелких производителей и рабов, где отсутствовало оружие, сами курганы были до полуметра высотой, а диаметр не превышал 5—10 м, здесь отыскивались мелкие вещи из железа, типа ножей или булавок, несколько сосудов из глины, иногда серьги или бусы из бронзы».Такое внимание к мере было продиктовано жесткой иерархией, в которой главную роль играла мера как масштаб, нечто явно внешнее, диктующее каждому индивиду его место и положение в обществе. Это же касается и печатей, из которых золотые принадлежали высшему эшелону власти, медные — должностным лицам, а каменные и глиняные — сборщикам налогов, податей и для разграничения собственности.Философским основанием казахской культуры послужил хорошо освоенный мир бытия, непосредственных определеннос-тей качества, количества, пространства, времени и меры. Это был первичный, полезностный мир, где индивид действовал сообразно мерам вещей и в соответствии с мерой своего существования. Бытийный способ отношения к действительности был начальной формой философского освоения мира, и он послужил плодотворным началом дальнейшего развития казахской философии. Вся многовековая история казахского этноса прошла в антагонизмах и противоречиях с окружающими народами и с самим собой, причем это — не логико-гносеологическое противоречие, о чем можно писать в тиши кабинетов, а те столкновения и коллизии, которые решались на поле брани, в военных походах и дипломатических переговорах. В этом видна чувственная конкретность и укорененность казахской мысли в реальном бытии. Начиная с отношения к природе, к которой он до сих лор относится как к исходной ипостаси, и продолжая свое видение бытия как целого, которое вечно и непреходяще, казахский народ достигает своей тождественности с этносом, ибо его близость к природе наиболее ясна и неоспорима. На протяжении веков казахский этнос постоянно возвращался к природе, что было его первым неотъемлемым атрибутом.Вторым присущим свойством его существования была исходная противоречивость, возникшая уже при соотношении гуннов, усуней и канглов, взаимодействии скотоводства и земледелия, кочевых и оседлых племен, доходившая временами до антогонизма и решаемая военным путем. Эта амбивалентность будет сопровождать наш народ на всем историческом пути, проникая в поры его социальной материи, в сознание людей и вызывая вечные споры. Раздираемая, противоречиями вплоть до современности, и в XX в. казахская нация оказалась меж двух огней, как и в VIII, XV, XIX вв.Осознание и осмысление единых корней казахского общества позволят понять общие философско-мировоззренческие начала национальной культуры, что благотворно повлияет на процесс дальнейшего развития общества, учитывающей специфику и особенности мировосприятия и общественного сознания.