Общество как объект философского анализа

          Именно эту хрупкость человеческой жизни, ее незначимость в общей Системе показывает нам в своей трагической книге “ Калымские рассказы” Варлам  Шаламов. Человек в лагере, по Шаламову, радикально меняется, в нем атрофируются многие, присущие нормальным людям понятия: любовь, чувство долга, совесть, зачистую утрачивается даже витальный рефлекс. Вспомним, к примеру, рассказ “Одиночный замер”, когда герой накануне гибели жалеет не об утраченной жизни, а о несъеденной пайке хлеба. Шаламов показывает, как лагерь ломает человеческую личность, но автор делает это как бы не со стороны, а трагически переживая все вместе со своими героями. Известно, что у таких рассказов, как “На представку” и “Заклинатель змей” явно автобиографическая подоплека.

          В мире лагеря нет  никаких правил и норм. Они упразднены,  потому что главное средство Системы – насилие и страх. Выйти из-под их влияния удается не всем. И все же есть они – Личности: Иван Шухов, майор Пугачев  (из рассказа Варлама Шаламова “Последний бой майора Пугачева”), Георгий Зыбин  (из романа Юрия Домбровского “Факультет ненужных вещей”). Их не удалось сломить, и это внушало и внушает читателям веру в победу над злом.

          Когда-то Расул Гамзатов писал: “Если ты стреляешь в свое прошлое из пистолета, будущее выстрелит  в тебя из пушки”. Эти слова стоит вспомнить нам, сегодняшним, потому что только осознание нашего прошлого поможет нам в духовном возрождении.

ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ - концепция в составе философского знания, нацеленная на осмысление исторического процесса в целом и анализ методологических проблем исторического познания Строя модель исторического процесса, ФИ разрабатывает определенную трактовку специфики исторической реальности, смысла и цели истории, основных движущих сил истории и механизмов их действия, соотношения исторической необходимости и человеческой свободы, единства и многообразия истории и тп Исторический процесс развития общества всегда являлся предметом размышлений философов; яркие образцы философско-исторической мысли представлены в античной (Полибий), древнекитайской (Сыма Цянь), средневековой (Августин) культурах, однако классические формы ФИ были созданы в европейской философии 18 - первой половины 19 вв Сам термин "ФИ" был введен Вольтером для обозначения суммативно-обобщен-ного представления об истории Деятелями позднего Просвещения Тюрго и Кондорсе была создана концепция прогресса как смысла истории Гердер, утверждая единство принципов исторического развития всего человечества, разработал трактовку всемирной истории как единого процесса Концепция Гегеля - высшее достижение классической ФИ - представляет исторический процесс как обладающий провиденциальной разумностью История, разворачивающаяся исключительно в духовной сфере, совершается как необходимое движение за спиной индивидуумов: энергия сталкивающихся между собой частных интересов используется историей для достижения своих собственных высших целей; разум истории, скрытый за внешним хаосом и неразумием, открывается лишь философскому взгляду Подчеркнуто умозрительный характер гегелевской концепции истории, ее оторванность от конкретного исторического материала и реальной практики исторического познания уже в середине 19 в стали предметом критики Альтернативной крайностью является марксизм, предпринявший попытку радикального "заземления" истории: согласно социальной концепции марксизма, история образуется практической деятельностью человека, удовлетворяющего свои материальные потребности; в основе истории лежит эмпирически наблюдаемое развитие общественных производительных сил Бурный рост исторического знания в 19 в в значительной степени обесценивал философско-умозритель-ный подход к постижению истории, ФИ все чаще предстает как философия исторической науки В частности, в конце 19 - начале 20 вв широкое распространение получила неокантианская ФИ (Виндельбанд, Риккерт), анализирующая методологическое своеобразие исторического познания и усматривающая его в индивидуализациях - в противовес генерализирующей направленности наук о природе Проблемы логической организации исторического знания вышли на передний план в аналитической ФИ (Поппер, К Гемпель) Потребность в прояснении смысла истории перед лицом масштабных исторических катастроф реактивировала в первой половине 20 в онтологическую составляющую ФИ - появились "морфология культуры" Шпенглера, концепция "осевого времени" Ясперса, грандиозный исторический синтез Тойнби Однако от классической ФИ эти концепции отличаются ощущением негарантированности и возможной иррациональности истории Для второй половины 20 в характерно вытеснение истории из исторического сознания: во-первых, конкретный материал, накопленный современной исторической наукой, стал столь обширен и разнороден, что его уже невозможно вписать в некую единую модель исторического процесса; во-вторых, современная историческая наука весьма эффективно осуществляет анализ методологических проблем собственными силами - без обращения к философии; в-третьих, в определении ведущих тенденций исторического развития на передний план выходит интенсивно развивающаяся футурология (см также: ИСТОРИЯ, ИСТОРИЦИЗМ, СОЦИАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ, СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ)

Теория развития общества 
 
Современная Наука, завороженная величием своих открытий в области 
естествознания и объявляющая Материю единственной реальностью, давно 
пытается построить на основании одних лишь физических данных изучение Души, 
Разума и тех проявлений Природы в человеке и животном, для исследования 
которых знание психологии столь же важно, сколь и знание любой другой 
естественной науки. При таком подходе сама психология опирается на 
физиологию и тщательное исследование деятельности мозга и нервной системы. 
Поэтому неудивительно, что в истории и социологии основное внимание 
уделялось объективным данным - законам, общественным установлениям, 
ритуалам, традициям, экономическому развитию и факторам - в то время как 
более глубокие явления психологического характера, столь важные в 
деятельности такого разумного, эмоционального, творчески мыслящего существа, 
как человек, совершенно упускались из виду. Такого рода наука склонна 
объяснять исторические события и общественное развитие экономической 
необходимостью или причиной, т.е. экономикой в самом широком смысле этого 
слова. Некоторые историки даже отрицают или не принимают во внимание - как 
нечто крайне несущественное - воздействие мысли и влияние мыслителя на 
развитие общественных институтов. Они полагают, например, что Французская 
революция произошла бы в силу одних лишь экономических предпосылок-именно 
так, как она произошла, и в то же самое время- даже если бы Руссо и Вольтер 
не написали ни строчки, а философская мысль девятнадцатого века не создала 
смелые и радикальные теории. 
Однако в последнее время Материя как первооснова, всесторонне 
объясняющая Разум и Душу, начала ставиться под сомнение и зародилось 
движение за освобождение человеческого сознания от поглощенности 
естественной наукой, хотя пока дело не пошло дальше нескольких неуклюжих 
робких попыток. Тем не менее в этих попытках можно увидеть первые проблески 
осознания того, что за экономическими движущими силами и причинами 
социального и исторического развития действуют глубинные силы 
психологического характера и, может быть, даже силы самой души; и вот в 
довоенной Германии, стране рационализма и материализма, которая в течение 
последних полутора веков была еще и колыбелью новой мысли и оригинальных 
учений - хороших и плохих, благотворных и разрушительных, один самобытный 
ученый создал и явил свету первую психологическую теорию истории. Первым 
попыткам на новом поприще редко сопутствует полный успех, и немецкий 
историк, создавая свою теорию, напал на блестящую идею, однако не сумел ни 
развить ее более детально, ни достаточно глубоко исследовать. Он по-прежнему 
не мог освободиться от представления о крайней важности экономического 
фактора, и, кроме того, его теория, как и вся европейская наука, соотносила, 
классифицировала и упорядочивала явления куда более успешно, чем объясняла. 
Тем не менее в ее основной идее заключена глубокая истина, некое прозрение, 
поэтому имеет смысл рассмотреть некоторые из ее положений, особенно в свете 
восточной мысли и опыта.

В теории циклического развития эволюция общества рассматривалась не как прямолинейное движение к более совершенному состоянию общества, а как своеобразный замкнутый цикл подъема, расцвета и упадка, вновь повторяющийся по мере его завершения. Циклические концепции развития общества рассматривали его изменение по аналогии с маятником, когда выведенное из равновесия под действием каких-либо факторов общество совершает колебательные движения от одной точки к другой, застывая посередине и восстанавливая тем самым свою стабильность.

Глава 4. Теория цивилизации Вико. Идея круговорота

Вико выдвинул циклическую теорию развития общества. Согласно его концепции, циклы развития, по которым Провидение шаг за шагом  ведет человечество от варварства к  цивилизации, история проходила  от древнейших времен до эпохи заката Рима и вновь от «нового варварства» темных веков к эпохе Просвещения.

Представление о непрерывном развитии человеческого  рода (поступательном движении наций) является неотъемлемой частью философии  Вико. Но это представление лишено у него той отвлеченности, которая побуждала Перро или Фонтенеля смотреть на всю предшествующую историю с более или менее ясно выраженным высокомерием. Вико понимает вечную прелесть детства человеческого общества и не стремится отбросить чувственно-практическое простонародное отношение к миру ради успехов сиятельного рассудка. Он превосходно рисует, как героический век - эпоха личной зависимости, господства и рабства, фантастического права и суровой аристократии, век слабого рассудка и живого воображения, мифологии и эпоса - уступает место демократическим порядкам, рациональной прозе, господствующей в республиках (символом которых является не копье, а кошелек и весы). Вико понимает прогрессивность этого перехода. Картина жестокого угнетения народа землевладельческой аристократией, набросанная в нескольких главах "Новой науки", превосходит самые смелые рассуждения просветительской эпохи. Ненависть к остаткам средневековья у Вико поистине органическая, нисколько не книжная. Но вместе с тем Вико сомневается в том, что победа буржуазной цивилизации над эпохой поэтического варварства является абсолютным прогрессом. Ее прогрессивность исторически относительна.

Вместе с фантастикой  героической эпохи из общественной жизни исчезает определенный элемент  народности, которого не может вернуть даже "милостивое право, оцениваемое по равной для всех полезности причин". Формальная независимость личности часто уступает естественной свободе, охраняемой обычаем. Не является ли чувственное сознание, основанное на ярких и общедоступных образах, более демократическим, более близким к телесно-практической жизни большинства людей, чем тайная мудрость философов, прозаическая и холодная? Что может быть более равнодушным к страданиям и радостям человечества, чем рассуждения de more geometrico? Народы - "поэты по своей природе".

Вико еще неизвестны противоречия развитого буржуазного  строя. Он судит только на основании  тех круговоротов, которые испытали более ранние и простые общественные организмы. Однако в этих пределах его  рассуждения безукоризненны. Туман  героических времен рассеивается, демократия побеждает, а вместе с ней приходят гуманность и самосознание. Но эта победа недолговечна. Народная свобода в республиках, символом которых являются весы и кошелек, становится удобной ширмой для обогащения немногих. Частные интересы побеждают общественное начало, и свобода превращается в рабство.

"После того  как Могущественные в народных  республиках стали направлять  Общественный Совет в личных  интересах своего Могущества, после  того как Свободные Народы  в целях личной пользы дали Могущественным соблазнить себя и подчинили свою общественную свободу их властолюбию, тогда возникли партии, начались восстания и гражданские войны, и во взаимном истреблении наций возникла форма Монархии". В Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М. - Киев, 1994. С. 116. Благословенно рабство, ибо оно сохраняет частицы справедливости! Благородные управляли своими вассалами или клиентами на основе варварских обычаев, неписаных и тайных законов. Плебейская масса боролась за писаные законы, рациональную юриспруденцию. И что же? Тирания законов необычайно выгодна для могущественных и враждебна естественному праву народов. Казуистика героических времен, сохранявших буквальное значение законодательных формул, не исчезает, она лишь видоизменяется, переходя в формализм юристов, - казуистику в собственном смысле слова, известную только образованным нациям. Так цивилизация приводит к новому варварству, варварству рассудка, рефлексии. "Как и во времена варварства чувств, варварство рефлексии соблюдает слова, а не дух законов и установлений, но оно значительно хуже первого, так как варварство чувств верило, что справедливое - это то, что его поддерживало, то есть звуки слов; варварство же рефлексии знает, что справедливое - это то, что его поддерживает, то есть то, что имеют в виду установления и законы, но стремится обойти это суеверием слов". Там же. С. 124.

Справедливость  общественных установлении остается в  области отвлеченных идеалов; на практике идеальные нормы осуществляются только посредством самых

уродливых извращений. Дух нового мира - лицемерие. Да и  сами по себе отвлеченные формулы  права настолько узки, что справедливость находит себе защиту только в милости. Система Вико содержит характерную  непоследовательность. Показывая, как  человеческая природа угнетенных народов побеждает героическую природу благородных, Вико сближает этот процесс с общим развитием сознания от бесформенной и туманной фантастики к рассудочному мышлению демократических времен. Согласно этой схеме высшей

формой юстиции должны быть суды, основанные на строжайшем соблюдении рациональных норм. Пусть погибнет мир, но свершится правосудие! Однако в действительности Вико считает более демократическим и гуманным судопроизводством то, которое обращается с нормой закона более или менее свободно.

В своем отвращении к тирании законов Вико близок к идеям Возрождения, как они  выступают перед нами в комедии  Шекспира "Мера за меру". Не господство непогрешимых законов, а напротив: отступление  от норм рациональной юриспруденции (точнее - буржуазного права) является основой, человеческого, милостивого правосудия. Это правосудие не довольствуется формой, но "рассматривает истинность фактов и милостиво склоняет смысл законов везде, где того требуют равные условия".

Если два человека равны перед законом, но не равны на самом деле по своему реальному положению, то для сохранения справедливости необходимо следовать истинности фактов, нарушая формальную правильность закона. Итак, узкий горизонт буржуазного права, по известному выражению Маркса, не был секретом для Вико, но он полагал, что единственной возможной гарантией справедливости явится допущение какого-то остатка иррациональных времен.

Чувство должно спасти рассудок от бессмыслицы, монархия - от жестокости республик, основанных на богатстве. И Вико грезит о высшем типе судов - судов, совершенно не упорядоченных. "В них господствует истинность фактов; под диктовку совести, везде, где встретится нужда, на помощь им приходят милостивые законы во всем том, чего требует равная для всех полезность причин. Они овеяны естественным стыдом, плодом образованности, а потому и гарантией в них служит добросовестность - дочь культуры, соответственно искренности Народных республик и еще того больше - благородству Монархий, где Монархи в такого рода судах торжественно ставят себя выше законов и считают себя подчиненными только совести и Богу". Много времени спустя эти рассуждения повторил Бальзак в "Банкирском доме Нусингена". Да, собственно, и гегелевская философия права основана на подобном сдерживании противоречий буржуазного строя посредством монархических учреждений.