Политические идеи Юргена Хабермаса

Федеральное агентство по образованию 

ГОУ ВПО  «Волгоградский государственный технический  университет» 

Кафедра политологии 
 
 
 
 
 
 

реферат

тема: «Политические  идеи Юргена Хабермаса» 
 
 
 

Выполнил: студент гр. ТМХ-448

                  Осауленко Г. И.

                                                                                       Проверил: Марчуков А. Н.                                        

Волгоград

2011

Содержание

Введение…………………………………………………………………………...3

Политические  работы……………………………………………………………..5

Хабермас о финансовом кризисе……………………………………………….11

Заключение……………………………………………………………………….17

Список использованной литературы…………………………………………...18 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение

    О мыслителях Франкфуртской школы и их трудах в России принято говорить не иначе как об “одних из самых знаменитых”, “крупнейших” или “наиболее влиятельных” в интеллектуальной истории XX века. Юрген Хабермас как — опять же “наиболее видный” — представитель второго, или “среднего”, поколения Франкфуртской школы в этом смысле также не является исключением. У нас многие наслышаны, а некоторые даже что-то читали “о нем”. Наиболее “продвинутые”, вероятно, уже ознакомились с теми немногочисленными переводами его работ, что все-таки начали появляться в последнее время. Тем не менее лишь немногие могли получить более или менее адекватное представление о всей интеллектуальной широте, философской глубине и политической остроте мысли Хабермаса. Ведь большинство его работ по-прежнему не переведены на русский язык, многие его идеи до сих пор не введены в интеллектуальный оборот, не говоря уже о серьезном их осмыслении. Поэтому пока вряд ли может идти речь об активном освоении трудов этого мыслителя на уровне общекультурной прагматики.  
            Одним словом, налицо определенный парадокс, характерный для всей нынешней культурной ситуации: в российском интеллектуальном сообществе гораздо лучше известны и освоены теоретические продукты и артефакты вторичного или даже третичного уровня, возникшие в качестве интеллектуальной реакции и/или (попытки) критики “очень знаменитых” (но не слишком у нас читаемых) мыслителей уровня Хабермаса. Следствием подобной “перевернутой” рецепции западной истории идей является, во-первых, то, что Хабермас как бы устарел уже потому, что мы гораздо лучше ознакомлены с новейшей критикой, “преодолением” или “снятием” его мысли, чем с самими его трудами. Ситуация усложняется еще и тем, что многие “классики” сами постоянно пересматривали, развивали и уточняли свои теории, и наш герой здесь не исключение. Во-вторых, часто печальным следствием подобной искаженной рецепции является полнейшая утрата всяческой культурной и теоретической релевантности в актуальных российских “исследованиях”, основанных на “новейшей”, но не обязательно “важнейшей” западной литературе. Это сильно напоминает попытку ответить на вопрос, заданный когда-то другому... 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Политические  работы

    Как и некоторые другие крупные мыслители  наших дней, Хабермас являет собой яркий пример того, как мысль может стать практически действенной, соединяя философское учение и политическую позицию. Однако в отличие от, например, Сартра, Рассела или даже своего ментора Адорно, пригласившего Хабермаса в возрожденный Институт социальных исследований, он никогда не ограничивался ставшими уже традиционными для Запада интервенциями интеллектуала в политическую и общественную жизнь. Безусловно, Хабермас также убежден в необходимости подобных действий, однако причину этого следует искать не в институциализации пафоса интеллектуала, рожденного еще Эмиля Золя. В отличие от более известных у нас наследников Золя, считающих своим долгом высказываться в медиа по любому поводу — от глобальных экологических проблем и до ситуации в Чечне (невзирая на отсутствие элементарных представлений о предмете), для Хабермаса объединение теории и практики само является глубочайшим мотивом его программы, в центре которой — развитие содержательной систематической теории общества. Здесь он вполне остается в русле традиций Франкфуртского неомарксизма, посвятившего свое основное внимание проблеме практической реализации разума в истории, пытаясь по-философски сформулировать важнейшие пункты критики ограниченной и превратно истолкованной инструментальной рациональности. Как известно, ключом к критике подобного “укороченного” ratio для Хабермаса стала идея коммуникативного разума, который в постметафизических условиях должен стать не только основанием философской критики современности, но и мерой исторического измерения — вроде того, как Гегель возлагал решение этой двойной задачи на Абсолютный дух. Сколько интеллектуального мужества требовалось для развития столь смелой и даже рискованной концепции, радикально противоречащей господствующей сциентистской культуре модерна с ее дисциплинарной (и дисциплинирующей) специализацией?!

    По  мнению Акселя Хоннета, ныне одного из самых видных продолжателей франкфуртской традиции, идея сближения теоретической мысли и политического действия вовсе не была исходной в интеллектуальном становлении Юргена Хабермаса. Источником его повышенного внимания к проблеме связи политического (само)позиционирования и теоретического интереса стало знакомство в 1953 году с публикацией лекции Хайдеггера о “Введении в метафизику”, прочитанной в 1935 году. Публикация, не содержавшая ни слова морального дистанцирования от национал-социалистической ангажированности философа, вызвала в 24-летнем докторанте не только возмущение отказом Хайдеггера признать какую-либо политическую ответственность, но и теоретический интерес к политическому влиянию самой формы подобного философствования. В результате Хабермас впервые появляется на общественной сцене с небольшой, но, как выясняется, программной статьей, а политическая культура молодой Федеративной Республики обрела один из своих важнейших голосов. Естественно, что потребовались дальнейшие этапы интеллектуальной биографии Хабермаса (включая участие благодаря Адорно в эмпирических социальных исследованиях), чтобы постепенно прийти к формулировке ставшей ныне знаменитой идеи: социальная несправедливость исторически может быть устранена лишь благодаря практике, которая сама свободна от отношений господства. Так в предисловии к публикации результатов исследования политического сознания западногерманского студенчества “Студент и политика” (1961), проведенного Институтом социальных исследований, он впервые набросал концепт свободного волеобразования как предпосылку демократического правового государства. А в своей хабилитационой работе “Структурные изменения общественности” (1962) он пытается обнаружить в кантовской концепции общественного использования разума ту форму вербального действия, что должна способствовать историческому воплощению разума.

    Каждый  следующий этап интеллектуального  развития Хабермаса не только открывал новые горизонты Критической теории общества, но и в определенной степени сдвигал ее акценты. Тем не менее ее теоретическим фундаментом была и остается мысль о том, что общественное взаимопонимание всегда значительно затруднено там, где социальное господство ограничивает свободную артикуляцию убеждений. Так ко второй половине 1960-х годов постепенно стали вырисовываться систематические контуры Критической теории как попытки реконструкции истории человечества в перспективе эмансипации как ведущего познавательного интереса. Задача такой теории состоит не только в выявлении отношений господства и угнетения, но и в усилении готовности и способности к освобождающей (само)рефлексии. В духе традиции Франкфуртской школы, структурирующей идейный поиск Хабермаса несмотря на “влияния” иных традиций, речь идет о разработке теории общества, т. е. теории демократии, соответствующей как достигнутому уровню социально-научного знания, так и историческому опыту. В качестве Opus magnum этого интеллектуального развития Хабермаса в 1981 году выходит его знаменитая “Теория коммуникативного действия”. Впервые в истории современной социальной теории общественное развитие представлено здесь не только как процесс усиления технической и функциональной рациональности, но — в нарушение традиции — предпосылкой его самого назван процесс развития коммуникативного разума: насилие как средство разрешения конфликтов исторически вытесняется модусом разумного взаимодействия граждан. Тем самым сокращается социальное пространство, где основными являются отношения господства и контроля, а соединение мысли и действия превращает политическую практику в свободную кооперацию агентов, направленную на осуществление разума. Энтони Гидденс очень метко охарактеризовал данный проект как “разум без революции”, явно перефразируя название книги одного из идейных предшественников Хабермаса.

    Замечательный образ жизненного мира, которому угрожает колонизация системой, сам обладает мощной суггестией: с его помощью  Хабермас призывает защитить уже существующие практики коммуникативного разума  
в политической и приватной сфере от угрозы бюрократизации и коммерциализации, а по возможности даже попытаться расширить область его применения. И собственно политические работы Хабермаса можно рассматривать как попытку ответить на экзистенциальный вызов, сделанный им самим. Все чаще он выступает в роли политического интеллектуала, пытающегося своими интервенциями указать на опасности в публичной сфере, возникающие в результате эрозии политико-этических компетенций разрешения конфликтов — например, полемикой с неоконсерватизмом, публикациями на тему гражданского неповиновения или в разгоревшемся благодаря его же инвективе “споре историков”. 
Очень актуальными кажутся сегодня и размышления Хабермаса о террористической деятельности, которая “...может быть связана с чрезмерной интенсивностью одного из культурных моментов, т. е. со склонностью эстетизировать политику, заменить ее моральным ригоризмом или подчинить ее догматизму какого-нибудь учения”

    У многих людей, живших в условиях реального социализма, а тем более — придерживающихся левых взглядов, наверняка вызовет интерес еще одна известная работа Хабермаса “Догоняющая революция и потребность в пересмотре левых идей. Что такое социализм сегодня?” , написанная им еще по горячим следам событий 1989—1990 годов. Само собой разумеется, что Хабермас уже тогда не разделял эйфории, охватившей широкую западную общественность, особенно некоторые консервативные и либеральные круги, после того как ФРГ оказалась “лучшим из всех миров”. Эта первая значимая реакция левого интеллектуала на процесс “объединения” Германии, точнее, присоединения (Anschlub) ГДР к Западной Германии, не потеряла своей остроты и сегодня. По мнению Хабермаса, после банкротства государственного социализма у левых нет иного выхода, как “...преобразовывать социалистические идеи в радикально реформистскую самокритику капиталистического общества <...>. Этот социализм исчезнет только с предметом его критики — и, вероятно, тогда, когда подвергаемое критике общество изменит свою идентичность столь широко, что сможет воспринимать во всей релевантности и всерьез то, что не поддается выражению в ценах”.

    Хабермас указывает на реальные трудности, с которыми столкнулись национальные государства в условиях глобальной конкуренции: сокращение фискальной базы социальной политики, ослабление управляемости экономических процессов, а также снижение гомогенности государственно-гражданской идентичности. Следствием этого являются значительные трудности демократической легитимации национальных государств, стоящих перед новыми вызовами: “Инновации не смогут осуществиться, если политические элиты не найдут резонанса в предварительно реформированных ценностных установках населения своих стран. Если же самопонимание правительств, способных к действиям в глобальном масштабе, происходит лишь под давлением изменившегося климата внутренней политики, то решающий вопрос состоит в том, может ли в гражданских обществах и у политической общественности<...> сформироваться сознание граждан мира — в известной мере сознание вынужденной космополитической солидаризации”. 
В работе “Проблема легитимации в позднем капитализме” Хабермас различает системный кризис (перепроизводство) и “кризис идентичности” (Identitätskrise), ведущий к нарушению социальной интеграции и личностной идентичности членов общества. “Основное противоречие капиталистической системы ведет к тому, что certis paribus либо экономическая система не производит в должной мере потребительских товаров, либо административная не осуществляет в требуемой мере рациональные решения, либо система легитимации не обеспечивает в должной мере генерализирующие мотивации, либо социокультурная система не генерирует в нужной мере смыслы, мотивирующие действия”

    Главную особенность развития человечества на рубеже 20 и 21 вв. Хабермас усматривает в том, что определенное облегчение эксплуатации в экономической сфере сопровождается деформацией (под воздействием, в частности, средств массовой информации и массовой культуры) структур жизненного мира (жизни семьи, быта, отдыха, досуга, мира мыслей и чувств индивида), которые и превращаются в “чуждые” ему формы и координации действия.

    В последние десятилетия Хабермас активно участвовал в дискуссиях: по проблемам права, демократии, правового государства, административной власти, конституции. Хабермас подвергает критике отрыв административной власти от коммуникативного действия, от новых моральных норм, возникающих в обществе. “Либеральная архитектоника государства и общества” дополняется у Хабермаса тем, что наряду с государственной властью и централизующим воздействием рынка он выдвигает в качестве третьего (и преимущественного) источника общественной интеграции “солидарность, ориентирование общей воли” (“Фактичность и значимость” — Faktizität und Geltung, 1992), демократическое правовое государство толкуется им как “открытый проект”, а демократия — как подвижное, оперативное понятие (Verfahrensbegriff der Demokratie). 
 
 
 
 
 
 
 
 

    Хабермас о мировом финансовом кризисе

    Наибольшую  тревогу у Юргена Хабермаса вызывает вопиющая социальная несправедливость последствий системного сбоя экономики: они ложатся на плечи наиболее уязвимых социальных групп. Именно те, кто ничего не выиграл от глобализации, должны будут оплатить последствия финансового кризиса, им, а не владельцам акций придется расплачиваться «валютой своего повседневного существования». В глобальном масштабе также наиболее всего пострадают экономически наиболее слабые страны. Но, как полагает Хабермас, лицемерно сегодня заниматься поиском козлов отпущения среди финансовых спекулянтов. Спекулянты действовали в рамках логики максимизации прибыли, которая одобрена и санкционирована обществом и законом. Смехотворна та политика, которая занимается теперь морализаторством, вместо того чтобы своевременно использовать право, которое дано ей в демократических обществах. Именно политика, а не рынок несет ответственность за общее благо.

    Хабермас надеется, что неолиберальная программа больше не будет приниматься за чистую монету: необузданное подчинение жизненного мира (Lebenswelt) императивам рынка должно быть строго проэкзаменовано. Правда, в ФРГ все еще затишье, в политической и публичной сфере доминирует тема интересов инвесторов — за счет игнорирования проблем роста социального неравенства, прекариата*, детской нищеты и т.д. В сочетании с химерой приватизации всё это размывает представление о центральных функциях государства: остатки публичности — пространства, где может разворачиваться политическая дискуссия, — приносятся в жертву рынку, культура и образование ставятся в зависимость от интересов и капризов спонсоров, чувствительных к колебаниям конъюнктуры. В США кризис уже привел к обострению осознания материального, морального, социального и культурного ущерба, нанесенного политикой разгосударствления. Исполнение наказаний, задачи военной безопасности, широкие сектора школьного и университетского образования, культурная инфраструктура городов и местных общин — все эти сферы не могут приватизироваться и отдаваться на откуп великодушию частных лиц, не входя в противоречие с эгалитарными принципами социального и демократического правового государства.