Проблемы эвтаназии: за и против

     Во-вторых, не являются ли смертная казнь и  смертоносные акты самообороны также  выборами смерти? Положение самообороны  не совсем ясное. Защищающийся может  намереваться только остановить нападающего, хоть он знает, что употребленное  средство—опасно нападающему. Но такой  неясности у смертной казни нет. Палач имеет вполне определенное намерение умертвить осужденного. Но из-за его злодеяния преступник оказывается в весьма парадоксальном и почти уникальном положении. Для него, и только для него, единственный способ вести добродетельную (здесь, справедливую) жизнь—отдать то (жизнь), что является непременным условием любого будущего внутренне ценного действия. Таким образом, только здесь намеренная отдача жизни—не принятие риска, но прямой отказ от жизни—не нравственно неверное действие.

     В-третьих, да разве выбор меньшего из двух зол не является нравственно предпочтительным в ситуации, когда в перспективе  только зло? Это, конечно, не просто вопрос об эвтаназии, но вопрос об основных принципах  теории долга. Следует ли судить поступки только по их последствиям (консеквенциализм) или же в них самих есть та природа, согласно которой они либо плохие, либо хорошие (интринсикализм)? Большинство  действий которые интринсикалисты  считают внутренне (или по своим  природам) злыми—убийство невинного  человека, кража чужого имущества, и тому подобные—являются действиями с явно плохими следствиями Тем не менее, мы не можем забыть глубокое различие между этими двумя теориями. Рамки этого доклада не позволяет рассмотреть доводы в пользу интринсикализм и в опровержение консеквенциализма.

     На  мой взгляд, первый довод против эвтаназии и ответы на возражения удовлетворительны. Эвтаназия всегда, и по своей природе является нравственным злом. У других, может быть, остаются сомнения, основанные, например, на неуверенности о нравственных устоях, употребляемые в этом докладе. Однако мне бы хотелось скорее сосредоточить этот доклад на проблеме эвтаназии, чем обращаться к обсуждению теории морали.

     В двух последующих разделах этого  доклада будет показано, что общепринятое разрешение на проведение эвтаназии  крайне изменчиво. Ни одно из стандартных  оправданий не сохраняет в целостности  общепринятое разрешение. Каждое, в своей собственной манере, ведет к разрешениям вне скромных границ стандарта.

     Еще один аргумент противников эвтаназии  – опасность возможных злоупотреблений. Действительно бесконтрольная практика эвтаназии чрезвычайно опасна и  недопустима. Она может быстро подорвать  престиж медицинской профессии  в глазах общества.

     Следующий довод противников эвтаназии  можно выразить следующим образом: «депрессия – не повод лишения  себя жизни»¹¹.   Действительно, просьбы об эвтаназии редки в тех учреждениях, где гуманная забота и позитивное признание ценности каждого человека являются превалирующими клиническими установками (хороший пример хосписы). Большинство умирающих не желают ускорения своей смерти, а от тех, от кого исходят подобные просьбы, часто обнаруживается психическое расстройство. Довольно часто, умирающие от неизлечимой болезни задаются вопросом: имею ли я все еще какую-то ценность? Эвтаназия, наверное, не лучший способ ответа на этот вопрос.

     Противники  опасаются, что практика эвтаназии  будет порождать давление на пожилых  и уязвимых людей и это особенно повлияет на тех, кто особенно нуждается  в поддержке окружающих. Кроме  того существует определенный риск расширения показаний для проведения эвтаназии, что уже происходит в Нидерландах, пожалуй единственной стране, где  эвтаназия законодательно разрешена. 

     5. Аргументы в пользу эвтаназии

     Сторонники  полной легализации эвтаназии среди  медиков немногочисленны. В России к ним относится известный  детский хирург С. Я. Долецкий, своими публикациями в прессе и выступлениями  по телевидению вызвавший большой  общественный резонанс. Так в статье «Дай жить и позволь умереть» Долецкий писал: «борьба за жизнь пациента, вопреки существующим догмам, справедлива только до того пока существует надежда, что спасение возможно. Когда же она утрачена, встает вопрос о милосердии, которое и проявляется в эвтаназии. Гуманный врач – это врач, который делает добро больному несмотря на устоявшееся мнение». Далее автор прямо и недвусмысленно высказался за рационально планируемую, санкционированную обществом и осуществляемую руками врачей эвтаназию в отношении «неизлечимых раковых больных, парализованных, больных-дебилов, пациентов, которые живут только с помощью жизнеобеспечивающей аппаратуры и новорожденных с атрофированным мозгом»¹² . Свою позицию Долецкий обосновывал, во-первых, интересами общества, все менее способного нести бремя поддержания жизни бесперспективных в плане выздоровления больных, а во-вторых, соображениями гуманности по отношению как к самому страдающему человеку, так и к его близким, вынужденным нести соответствующие тяготы. Другим медиком – сторонником эвтаназии был впервые осуществивший пересадку сердца у человека Кристиан Бернард. Он не только пропагандировал, но и осуществил эвтаназию по отношении к своей 97 летней матери, прекратив после третьего инсульта назначение ей антибиотиков.

     Каковы  же основные доводы защитников эвтаназии?

     Один  из главных аргументов защитников естественным образом вытекает из одного из центральных  понятий биомедицинской этики –  автономии пациента. Довод о том, что люди должны иметь возможность самостоятельно принимать решения о значительных изменениях в своей жизни очень силен. Смерть – несомненно, одна из таких перемен, и мы можем рассматривать решение закончить свою жизнь как моральное решение, которое вправе принимать данный пациент, и это право корениться в его моральной автономии. Невозможно отрицать силу этого аргумента и одновременно заявлять о серьезности намерений защищать ключевую роль пациента в решениях о медицинской помощи¹³ .

     Традиционно считалось – и это остается, безусловно, справедливым и в наши дни, – что действия врача в  отношении пациента диктуются благом последнего. Но тут возникает коллизия по поводу понимания действительного  блага пациента. Состоит ли оно  в максимальном продлении жизни  больного, который подвергается жестоким страданиям и к тому же знает, что  он обречен? Или, может быть, благо  пациента обеспечивается тогда, когда  соблюдается его воля и право  самому распорядиться наиболее ценным – собственной жизнью?

     В основе наиболее общего довода в пользу общепринятого разрешения эвтаназии лежит принцип самоуправления—утверждение, что каждый человек имеет право принимать свои собственные решения о действиях, которые влияют исключительно на него самого.

     Этот  аргумент (теоретически) хорошо подготовлен  защитить общество, в котором имела  бы место практика эвтаназии, от опасностей недобровольной или принудительной эвтаназии. К сожалению, аргументы, основанные на праве на самоуправление, вряд ли подходят для объяснения двух других ограничений, содержащихся в  общепринятом разрешении. Подобный аргумент оправдывает не только общепринятое разрешение, но и намного больше. Если право на самоуправление допускает  эвтаназию в упомянутых случаях, то почему же он не допустит ее и в  других случаях?

     Если  вышеупомянутый довод против эвтаназии  правилен, то ни у кого нет морального права совершать самоубийство или  же помогать кому-нибудь другому в  этом. Однако я здесь хочу обратить внимание на то, что защитники общепринятого  разрешения должны обеспечивать принцип  не только достаточно сильный, чтобы  обосновать право в общепринятых случаях, но и достаточно слабый, чтобы не допустить множество других ожидающих своего часа случаев.

     Что говорит о других видах боли и  унижения такое право на самоуправление? Как насчет моральных мучений? Как  насчет унижения не в области ограниченной деятельности и зависимости, но вины или стыда?

     Как право на самоуправление, допускающее  умерщвление во избежание физических мучений, запретят умерщвление, чтобы избежать мук депрессии? Конечно, иногда от депрессии можно избавиться, приняв соответствующие медикаменты. Но таким же способом можно избавиться и от физических мучений. Становятся ли некоторые обезболивающие средства неприемлемыми благодаря тому факту, что они вызывают общее успокоение? А что же сказать тому пациенту, который верит в то, что употребление меняющих настроение медикаментов, чтобы одержать верх над депрессией, является мрачным отголоском книги О. Хаксли Новый прекрасный мир?

     Как право на самоуправление, допускающее  умерщвление в избежание унижения зависимости, запретит умерщвление, чтобы  избежать мучений стыда?

     Существует  ряд условий, затрудняющих или делающих неприятным продолжение жизни. Неясно, на каком основании те, кто полагаются на право на самоуправление, могут  принимать решения (за других!) о  том, что некоторые из этих проблем  допускают выбор смерти, в то время  как другие—нет.

     Также неясно, как те, кто взывают право  на самоуправление могут остановиться на общепринятых случаях. Почему это  право дает только право предпочесть  смерть жизни с болью или унижением? Предположим, что молодой человеколюбец, представляя, скольким людям нужны  донорские органы, решает тотчас же пожертвовать всеми своими органами. Сознательный человеколюбец, каким  он является, отказывается от своего, собственного счастья, понимая, что его дары станут долей в общей сумме счастья во всем мире. На каком основании ему могут отказать в праве сделать этот дар?

     Очевидно, что нужно сторонникам права—принцип  различия между одобренными им случаями (напр. невыносимая боль или дегенеративная болезнь) и неодобренными. В основе подобного аргумента лежит не право на самоуправление, а другой принцип. Давайте обратимся к  тому, что можно назвать "довод  в защиту эвтаназии в безнадежной  ситуации".

     Двумя путями можно подвести человека к  добровольной, и, возможно, даже к принудительной эвтаназии.

     Первый  путь коренится в вопросе: почему следует ограничивать такую быструю  и милосердную смерть тем, кто  еще в состоянии просить о  ней? Почему одним ее можно разрешить (кто был предусмотрительным и  попросил о ней заранее или  кто в состоянии просить о  ней сейчас), но другим (кто не был  заранее предусмотрителен и кто  не в состоянии это сделать  сейчас) следует отказать в ней? Не станет ли отказ в таком важном милосердии ошибочным наказанием для  тех, кто был недальновиден, кто  не позаботился о будущем?

     Второй  путь подводящий к недобровольной или  принудительной эвтаназии проходит несколько иначе. Философ Маргарет Бэттин, ведущий защитник эвтаназии, защищает самоубийство в одном случае, говоря "оно оставляет меньше на один число примеров человеческой деградации в этом мире". Если самоубийство недавно овдовевшей женщины, страдающей от глаукомы и рака, "оставляет  меньше на один число примеров человеческой деградации в этом мире", как был  бы воспринят отказ той женщины  совершить самоубийство? Логичный ответ  очевиден: в мире сохранился бы еще  один пример человеческой деградации! Если единственное различие является нежеланием умирать, каким еще может  быть ответ? Конечно, этот вывод—не то, о чем говорит или даже думает Бэттин. Вопрос, однако, заключается  не в том, что на самом деле думают современные сторонники эвтаназии, а в том, до чего люди, принимающие  их взгляды, будут их вести. Вопрос не в том, какие решения желают вести первые сторонники положения, а в том, какие заключения действительно следуют из принятых предпосылок. Подобно гильотине, эвтаназия может попасть в руки людей менее человечных, чем ее изобретатели¹⁴.

     Автоматически возникает вопрос: если продолжение  жизни в действительности хуже, чем  смерть прямо сейчас, и умерщвление  тех, для кого это является истинным, допустимо—почему колебание тех, кто  не желает быть умертвленным, играет решающую роль? В конце концов, их состояние  обычно не влияет на них одних. Как  насчет беспокойства и эмоциональных  страданий причинены родным, наблюдающим  за их медленным ухудшением? Как  насчет оплаты за лечение и за уход?

     Существуют, на мой взгляд, хорошие аргументы  против обращения к эвтаназии. Но если я не прав, если некоторые случаи эвтаназии допустимы—совершенно неясно, почему желание или нежелание  пациента умереть должно играть решающую роль в классификации случаев. Сторонник  эвтаназии, берущий за основу довод, основанный на безнадежности, должен объяснить, почему этот аргумент не одобряет некоторые  недобровольные или даже принудительные случаи так же, как добровольные случаи общепринятого разрешения.

     Таким образом, представляется возможным  сделать следующие выводы.

     Столкновение  защитников и противников эвтаназии  можно охарактеризовать как столкновение двух подходов: традиционного или  патерналистского с современным  биоэтическим, где автономия личности является центральным понятием. Позиции  и защитников, и противников эвтаназии  стоит признать достаточно аргументированными. В реальной жизни к каждой подобной ситуации необходимо подходить индивидуально.