Жизнь и творчество Владимира Соловьева

3. Философия истории: идея прогресса и идея воскрешения всех. Учение о теократии

Личность есть полнота, но для завершения этой полноты она  нуждается в обществе. Общество есть полнота, но завершение этой полноты  не просто в обществе, а во всем историческом процессе, т.е. в человечестве. Экономическая  и политическая жизнь, государство  и право - это неотъемлемые моменты  исторического стремления человечества к правде и добру. Но и самая  общая нравственная организация  должна быть религиозной и завершаться  во вселенской церкви, считает Владимир Соловьев. Философ подчеркивает здесь, что человечество не может развиваться, если нет безусловной цели развития. Так как цель развития человечества - это незыблемая полнота и взаимопронизанность материальных и духовных сил, то необходимо эту цель человечества наименовать каким-нибудь особым термином. Для религиозного философа Владимира Соловьева этим термином является "церковь".

Необходимо отметить необычайную склонность Соловьева к понятийной философии как в ее истории, так и в ее систематическом построении. Его дарования в этой области не только равнялись многим выдающимся европейским философам, но по силе этих дарований и по убедительности логики он превзошел многих из них. Понятийная философия у В. Соловьева всегда отличалась весьма острым историзмом, при котором ни одна теория не отбрасывалась без разбору, а, наоборот, всякое философское направление получало у него законное место, органически вход в общечеловеческий прогресс мысли и жизни.

Для общей характеристики социально-исторических исканий В. Соловьева важно еще и то, что он говорит о прогрессе. Учение об историческом прогрессе у В. Соловьева имеет двойной смысл. С одной стороны, это - необходимость перехода от одних исторических форм к другим, то есть необходимость конца решительно всех отдельно взятых исторических эпох. Поэтому, с его точки зрения, исторический прогресс есть и сплошное становление тех или иных целей, которые то возникают, то гибнут, и абсолютны конец всех этих мелких и дробных исторических эпох, то есть нечто уже не просто становящееся, но то, что можно назвать ставшим. Одно из основных утверждений буддизма гласит, что все в мире проходит через три стадии рождения, развития, и разрушения. Как мы видим, В. Соловьев развил это утверждения гораздо шире, доказав, что разрушение - это не конец по существу, а лишь переход к чему-то более высокому, что отнюдь не умаляет роли предшествующего.

Думается, не лишним было бы сделать следующее замечание  относительно социально-исторических исканий В. Соловьева, которое сводится к тому, что у него нигде и ни в чем нельзя найти никакой одной логически неподвижной понятийной системы или какой-нибудь схематической завершенности. Он не был ни славянофилом, ни западником, а только постоянным искателем истины, нисколько не стеснявшем себя логическими противоречиями. Он не был ни консерватором, ни либералом, ни реакционером, ни революционером. Да, в конце концов, можно сказать, что он не был ни идеалистом, ни материалистом. В нем не было никаких ограничений, все рассматривалось непредвзято. Везде это был соловьевец, в котором уживались самые разнообразные антиномии, которые с обывательской точки зрения звучат как элементарные логические противоречия.

Центральной в учении Соловьева  является идея «всеединого сущего». Последнее рассматривается как сфера абсолютного, божественного, а реальный мир – как ее самоопределение и воплощение (посредником между ними выступает так называемая мировая душа, или София, мудрость божья).

Мир по Соловьеву претерпевает два этапа своего развития: природу и историю. Окончательным результатом этого процесса развития выступает торжество царства Божия, так называемое «всеобщее воскрешение и восстановление всех».

Хотелось бы отметить еще  одну черту как церковно-политических, так и философско-национальных исканий Владимира Соловьева в течение 80-х гг. Именно: несмотря на весь энтузиазм и психологический пафос философа, его конструкции обладают некоторого рода  утопическим, и притом мягко-утопическим, характером. Преимущество римского католицизма Владимир Соловьев действительно проповедовал. Но, с другой стороны, сам он в католицизм не переходил и даже не считал нужным. Более того. Реальный переход из православия в католицизм виделся ему как глубокая ошибка и заблуждение.

Россию он очень любил и ее мировую роль выдвигал на первый план. Но тут у него не было ни славянофильства, ни западничества. Не было совершенно никакого мессианизма, поскольку и все другие народы тоже, по его мнению, участвуют в строительстве церкви вселенской. Да и сама эта вселенская церковь скорее была для Владимира Соловьева социально-историческим и космическим идеалом, о котором он трактовал весьма свободомыслящим образом.

В конце жизни, разуверившись  в возможности осуществления всемирной теократии, Соловьев пришел к идее катастрофического конца истории человечества, к эсхатологии.

4. Русская идея В. Соловьева

Владимиру Соловьеву принадлежит  заслуга теоретического обоснования  “русской идеи”, которая  кратко может быть охарактеризована как идея богоизбранности русского народа. Что есть русская идея? Об этом он говорит в большой работе «Национальный  вопрос в России» и ряде других работ, первая часть которой вышла в 1888 году, а в 1989 появилась вторая часть этого сочинения. Находясь во Франции, Соловьев прочитал лекцию на тему “Русская идея”. “Идея нации, - сказал он в этой лекции, – есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности”. Соловьев уверен, что у каждой нации есть в мире свое предназначение, возложенное на нее Богом, или, как он его называет, ее “вселенская функция”, ибо человечество представляет собой некий большой организм ,где все части связаны воедино и только на первый взгляд может показаться, что одна из них может быть вполне самостоятельной и независимой. В чем же предназначение русского народа? Именно России отведена роль “строителя” Вселенской церкви, а русскому народу, в силу его промежуточного положения между Западом и Востоком, – роль основного,  базисного народа для последующего всеобщего объединения народов. Истинная русская идея, считает Соловьев, – это   идея, “засвидетельствованная религиозным характером народа, преобразованная и указанная важнейшими событиями и величайшими личностями нашей истории”.

Соловьев понимал патриотизм не как национальное бахвальство, а  как долг нации и ее интеллигенции осуществлять самокритику.  “ Истинная любовь к народу желает ему действительного блага, которое достигается только исполнением нравственного закона, путем самоотречения. Такая истинная любовь к народу, такой настоящий патриотизм тем более, для нас, русских, обязателен, что высший идеал самого русского народа (идеал “святой Руси”) вполне согласен с нравственными требованиям и исключает всякое национальное самолюбие и самомнение”. Например, подлинная любовь к русскому народу абсолютно несовместима, по его мнению, с антисемитизмом. Усиленное возбуждение племенной религиозной вражды, как указывал Соловьев,  “ в корне развращает общество и может привести к нравственному одичанию, особенно при ныне уже заметном упадке гуманных идей и при слабости юридического начала в нашей жизни. А вот почему из одного чувства национального самосохранения следовало бы решительно осудить антисемитское движение не только как безнравственное, но и как крайне опасное для будущности России”.   Антисемитизм был, в глазах Соловьева, одним из тягчайших грехов русского национализма, но далеко  не главнейшим. Не менее отрицательным было его отношение к национальной “китайщине”, национальному самодовольству и самопревознесению, к самодовольному третированию культурных достижений других народов. Недостатком этим в полной мере обладали впавшие в национализм “младшие” славянофилы. Соловьев отмечал, что в их теориях мы имеем дела не с национальностью, а с национализмом. Если национальность “есть факт, который никем не игнорируется”, то национализм - “ то же факт – на манер чумы или сифилиса. Смертность сего факта особенно стала чувствительна в настоящее время, в противодействие ему вполне своевременно и уместно”. Национализм славянофильства таил в себе противоречие между восхвалением народности и подспудным барством, высокомерием по отношению к теоретически превозносимому народу. Одним из самых явных его обнаружений Соловьев считал мысль, что русский народ не способен к государственно-политической деятельности и потому предоставляет эту деятельность правительству, не нуждаясь ни в каких политических правах, не требуя их для себя. Приведя с негодованием ряд цитат из славянофильской “Руси”, утверждавшей, будто русский народ есть народ негосударственный, не стремящийся к государственной власти, не желающий для себя политических прав, не имеющий в себе даже зародыша народного властолюбия, а посему он предоставляет правительству неограниченную власть государственную. Соловьев в разрез подобным рассуждениям доказывал, ссылаясь на опыт русской истории, что русский народ с самого начала русского государства “нисколько не отказывался от деятельного участия в политической жизни”. Проповедь аполитизма для русского народа Соловьев отвергал как реакционную утопию, неверную по существу и не соответствующую ни характеру, ни достоинству русского народа.

В спорах о национальном вопросе и русской идее Соловьев отчасти продолжает ту линию, которая  идет от Достоевского, а именно –  развивает сущностный, глобально-исторический подход к самому содержанию и прояснению понятия “русская идея”, которое  было весьма противоречивым в российских дискуссиях того времени. Достоевский    различал три мировые идее – “идею католицизма”, “старого протестантизма” и “идею славянскую”, или русскую идею.

Соловьев отличал истинную русскую идею от тех многообразных  конкретных рассуждений о ней, которые  уже имели место или еще  возникнут в соответствующих  дискуссиях. Среди отвергаемых Соловьевым суждений – идея “официальной, официозной России”, мнения тех, для кого идеалом  стала старая допетровская Россия. Критической оценке подвергаются слепой “национализм”, панславизм, обскурантизм, “национальный партикуляризм”, видящий  благо России в ее изоляции от других стран и народов, в частности  и в особенности от Запада. Соловьев показывает, что идеи изоляционизма далеки от реальной истории России. По мнению Соловьева, Россия, к счастью, никогда не шла по этому пути. Давайте представим себе на минуту, предлагает он, что было бы, если бы народ России на деле воплощал антизападнические или любые другие изоляционистские идеи. Если бы их придерживались новгородцы в IX веке, то не было бы Российского государства. Если бы их разделял Владимир Киевский, то Русь не стала бы христианской. Если бы боярам удалось уговорить Петра не проводить западнически ориентированных преобразований, то не было бы современной ему России и ее богатой культуры. Соловьев обращал внимание славянофилов на то, что их собственные рассуждения неотделимы от судеб мировой, в частности западной, культуры и религиозности. Национализм, изоляционизм, мессианизм Соловьев не принимал не только из философских, историко-культурных, но, прежде всего, из морально-религиозных соображений. Ибо эти идейные уклоны противоречили соловьевской идее Богочеловечества.

В судьбе русского народа, согласно Соловьеву, главное состоит в  том, что он христианский народ, и  поэтому он должен “вступить в  совместную жизнь христианского  мира” и в согласии с другими  народами реализовать совершенное  и универсальное единство.   Русская идея - не что иное, как определенный аспект христианской идеи. Однако идея эта далека от воплощения. Сказанное относится к идеям других народов. Их воплощению в действительность России мешают национализм, ложные монополистические претензии на полное и единственное воплощение православием “истинной веры”, нетерпимость к другим христианским (и нехристианским) конфессиям, нежелание искать путь к “мировой церкви”. России еще предстоит, рассуждает Соловьев, продолжить движение к “социальному освобождению”, который начался 19 февраля 1861 года отменой крепостного права. “Тело” России свободно, но национальный дух ее еще ждет своего 19 февраля, считает философ.

5. Нравственная философия: оправдание добра. Идея богочеловека

Прежде чем рассуждать о взглядах В. Соловьёва на политику с точки зрения нравственности, необходимо уяснить, что он понимал под самой  нравственностью.

Нравственная философия, с точки зрения Соловьёва –  это «не более как систематический  указатель правого пути жизненных  странствий для людей и народов»; назначение же нравственной философии в том, чтобы показать добро как правду и обосновать возможность приближения к Царству Божию через нравственное совершенствование человека и человечества. И главным элементом этого всеединства является нравственность, понимаемая как идея универсального Блага или Добра, всё и вся направляющая к совершенству.

Добро – это главная  и предельно общая категория  нравственной философии Владимира  Соловьёва. Добро подчиняет или  соподчиняет себе не только все категории  и понятия нравственной философии, но, наряду с Истиной и Красотой, все категории и понятия философии  вообще.

Добро, с точки зрения Соловьёва, обладает тремя основными  признаками: чистотой, полнотой и силой. Чистота Добра определяется тем, что оно ничем не обусловливается, то есть ни от чего не зависит и является абсолютно автономным и самоценным. Полнота Добра заключается в том, что оно всё собою обусловливает, то есть все прочие категории нравственной и не только нравственной философии определяются по тому, как они относятся и согласуются с категорией Добра. Сила же Добра в том, что через него всё осуществляется, ибо Добро – единственная самодостаточная творческая сила во Вселенной (Добро «само по себе ничем не обусловлено, оно всё собою обуславливает и через всё осуществляется»).

Исходя из идеи Добра, Владимир Соловьёв даёт довольно парадоксальный ответ на вопрос о свободе воли. По Соловьёву, полная свобода возможна лишь в отрицании Добра, в самом же Добре свободы нет. Соловьёв полагает, что Добро не может быть предметом произвольного выбора: «Добро определяет мой выбор в свою пользу всей бесконечностью своего положительного содержания, следовательно, этот выбор бесконечно определён».Таким образом, свобода воли осуществляется только при выборе зла, причём выбор зла является актом иррациональным, так как лишь разумность добра может быть логически обоснована. Итак, основным признаком свободы является иррациональность. Поскольку свобода проявляется в иррациональном акте отвержения нравственных начал и становится таким образом свободой от нравственности, то и сама свобода является злом или порождением зла.