Конкуренция западных институтов частной собственности с восточными институтами власти-собственности в России 1990-2000-х гг

 

 

 

 

Нуреев Р.М.,  д.э.н., ГУ-ВШЭ;

Латов Ю.В., к.э.н., АУ МВД 

 

Конкуренция западных институтов частной собственности 

с восточными институтами власти-собственности  в России 1990-2000-х гг.

 

В России 2000-х гг. сложилось  противоречие между экономическим  ростом и экономическим развитием. С одной стороны, наблюдается заметный ежегодный прирост ВВП (хотя высокие темпы роста трудно назвать устойчивыми). С другой стороны, институциональные изменения многим кажутся недостаточными и даже регрессивными.

Администрация Президента В.В. Путина видит путь к устойчивому экономическому росту в централизации государственной власти. Что означает централизация государственного управления в современной России? Это шаг вперед, к социальному рыночному хозяйству (либо иной национальной модели эффективного рыночного хозяйства), или шаг назад, к командной экономике?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть "институциональный  генотип" российского общества  и, в частности, проанализировать такой  базовый институт командной экономики ("восточного деспотизма") как власть-собственность.

Власть-собственность  vs. частная собственность в истории России. Институциональная концепция командной экономики берет свое начало в сформулированных в 1850-е гг. идеях К. Маркса, посвященных азиатскому способу производства¹. Однако в рамках марксистской традиции развернутое обсуждение этой проблемы вряд ли могло произойти. Поскольку марксисты понимали социалистические преобразования как превращение государства в главный регулирующий центр, они сознательно или подсознательно избегали параллелей между командной экономикой в прошлом и командной экономикой в "светлом будущем" (одно из исключений - позиция "оппортуниста" Г.В. Плеханова). Лишь в 1957 г. комплексный (хотя не во всем удачный) институциональный анализ "восточного деспотизма" дал перешедший на антикоммунистические позиции экс-марксист К-А. Виттфогель².

В советском обществоведении обсуждение концепции азиатского способа производства долгое время могло происходить  только в узком кругу историков-востоковедов. Несмотря на "неблагонадежность" этой концепции, им удалось добиться заметных успехов в понимании институтов древней/средневековой командной экономики. В частности, китаист Л.С. Васильев предложил удачный термин «власть-собственность» для обозначения типичного для стран Востока института зависимости прав собственности от должностного статуса³. Власть-собственность возникает при монополизации должностных функций в общественном разделении труда, когда не власть основывается на частной собственности, а, наоборот, основой прав собственности является высокое положение в традиционной иерархии.

На Западе после "Восточного деспотизма" К.-А. Виттфогеля сложилась устойчивая традиция проводить параллели между  азиатским способом производства и "государственным социализмом" (можно назвать, например, работы Р. Пайпса⁴). В социалистических странах об этом могли писать только мыслители-диссиденты, такие как М. Джилас и М. Восленский⁵. В отечественной научной литературе эту аналогию впервые открыто изложил Р.М. Нуреев за год до распада СССР⁶, и в постсоветской России она стала едва ли не общим местом⁷.

В 1990-2000-е гг. сложились две основные позиции по поводу того, насколько  в России укоренен "восточный  деспотизм", основанный на институтах власти-собственности.

Первая позиция, подчеркивающая деспотические тенденции в истории России, наиболее четко выражена еще в период "холодной войны" Р. Пайпсом. Суть ее в том, что со времен монголо-татарского нашествия, с XIII в., российская цивилизация резко ориентализировалась, импортировав с Востока "восточный деспотизм". Согласно этой концепции, Россия "закодирована" на доминирование власти-собственности особенностями своей политической истории (влияние Орды, затем Турции, затем марксизма). 

Особой разновидностью этой позиции является концепция Л.В. Милова⁸. Согласно ей, мобилизационно-коммунальный характер российского земледелия (малый срок сельхозработ, низкая продуктивность земледелия, высокая зависимость результата не от труда, а от "погоды") обрекал русского крестьянина на общинный коллективизм, не давая развиться эффективному индивидуальному хозяйствованию. Итак, в этой интерпретации Россия "закодирована" на доминирование власти-собственности особенностями своей природной среды. Впрочем, поскольку в современном мире Россия имеет возможность сознательно ориентироваться на Запад, а не на Восток, да и земледелие давно перестало быть ведущей отраслью, "плохой генотип" можно постепенно исправить, импортируя западные институты частной собственности.

Вторая позиция наиболее четко представлена у А. Янова⁹ и Б.Н. Миронова¹⁰. Эта позиция подчеркивает, напротив, анти-деспотические тенденции в истории нашей цивилизации.

Во-первых, не надо отождествлять российскую цивилизацию с Московией. История  вечевых республик Новгорода  и Пскова (до XV в.), Русско-литовского государства (до XVII в.) – все эти альтернативные варианты российской/православной цивилизации демонстрируют, что русские могли развивать и институты частной собственности, близкие к западноевропейским¹¹. 

Во-вторых, даже в Московии наряду с институтами деспотизма существовали сильные альтернативные тенденции. Например, только в России Земские соборы (примерный аналог западных парламентов) решали вопросы о выборе правящей династии (как в 1613 г.) - такого "разгула демократии" в средние века не бывало не только на Востоке, но и на Западе (кроме разве что Речи Посполитой).

В-третьих, в предреволюционной  России "по всем фронтам" шло наступление "нормальных" западных институтов экономической и политической демократии, основанной на частной собственности. Многократно в литературе высказывалась убеждение, что если бы не катастрофа 1917 г., то к середине ХХ в. Россия окончательно ликвидировала бы деспотические пережитки и стала бы "нормальной" европейской страной, как Германия.

Таким образом, сторонники этой позиции подчеркивают, что деспотического "генокода" у россиян нет, но субъективные политические события ("ошибки" Ивана Грозного, Петра Великого, Ленина, Сталина…) мешают России европеизироваться.

Видимо, обе эти позиции ("Россия - страна с восточным генокодом" и "Россия - страна с западным генокодом") можно и нужно интегрировать. Почему проблема "генокода" российской цивилизации должна рассматриваться по принципу "или - или"? Если пользоваться эволюционно-биологическими аналогиями, то у человека может быть одновременно биологическая предрасположенность и к музыке, и к меткой стрельбе, а уж станет ли он музыкантом или снайпером, зависит от его личного выбора.

Развитие российской цивилизации следует, на наш взгляд, интерпретировать как конкуренцию двух институциональных систем – власть-собственность contra частная собственность¹². В российском социальном "генокоде" есть и деспотизм (традиции царского/императорского самодержавия + советской партократии), и демократия (традиции вече + земств + Советов). Вероятно, первая традиция все же сильнее. Но и экономическая/политическая демократия тоже органична для России, пусть и в меньшей степени. Ее тоже можно актуализировать.

Вся социально-экономическая  история России есть, прежде всего, история конкуренции этих двух традиций ("институциональных матриц"). Эта конкуренция принимала разные формы - противоборства то разных моделей зарождающейся российской цивилизации, то разных тенденций внутри одной цивилизации (Табл. 1).

 

Таблица 1

Конкуренция институтов

власти-собственности  и частной собственности в  истории России

Исторические  периоды	Развитие институциональной  системы власти-собственности	Развитие институциональной  системы частной собственности
Княжеская и царская  Россия (XIII - XVII вв.): усиление власти-собственности	Усиление московского самодержавия, поместной системы, идеологии "соборности".	Военное поражение новгородско-псковской  демократии; "размывание" демократических  традиций Русско-литовского государства.
Императорская Россия (XVIII - начало XX вв.): усиление частной собственности	Сильное государственное регулирование; усиление сельской передельной общины.	Закрепление частной собственности  дворянства (1762 г.), предпринимателей и  крестьян (с 1907 г.).
Советская Россия (1917-1991 гг.): усиление власти-собственности	Создание государственной плановой системы, основанной на коммунистической идеологии; развитие теневых привилегий для номенклатуры.	Развитие теневой экономики "цеховиков" и "спекулянтов"; переход от культуры крестьянского коллективизма к городскому "мещанскому" быту.
Постсоветская Россия (с 1992 г.): усиление частной собственности	Институциональная коррупция, контроль властных элит над бизнес-элитами, сохранение традиций патернализма и "коллективизма  несвободных людей".	Развитие частного предпринимательства, формирование элементов гражданского общества, усиление индивидуалистической ментальности.

 

Концепция институциональной  конкуренции позволяет лучше  понять противоречия и возможные  пути развития России в начале XXI века.

Власть-собственность vs. частная собственность в современной России. В настоящее время все более и более становится очевидным, что радикальные экономические реформы в России, став закономерным результатом упадка командной экономики советского типа, не прервали существование институтов власти-собственности, а трансформировали их¹³.

Чтобы понять в каком направлении развивалась  власть-собственность, достаточно вспомнить  двойственность положения советской  номенклатуры.

Во-первых, двойственность власти-собственности заключалась в том, что представители советской номенклатуры были одновременно и подчиненными, и начальниками. Кроме того, в отличие от обыкновенной иерархической структуры, для них была характерна нерасчлененность функций: партийной и государственной, законодательной и исполнительной, административной и судебной, а нередко - гражданской и военной.

Во-вторых, на протяжении всей истории Советского Союза сохранялся двойной дуализм - плановой и рыночной экономики, с  одной стороны, и легальной и нелегальной экономики, с другой. В результате власть-собственность существовала одновременно и как легальный, и как нелегальный институт. Фактически на "высшей и последней стадии социализма" сложилась частно-государственная (номенклатурная) собственность, так как реально объектами государственной собственности распоряжались отраслевые и региональные элиты, связанные с криминальным миром и сами претерпевающие мафиозизацию.

Эта двойственность положения советской  номенклатуры оказалась во многом унаследованной постсоветской элитой, что предопределило развитие приватизации и других радикальных реформ 1990-х гг.

 

Рис. 1. Изменение де-факто системы собственности в России.

 

Уже к концу 1990-х гг. стало очевидно, что система власти-собственности в конкурентной борьбе с новым институциональным устройством не сдала своих позиций (см. Рис. 1).

Доказательством этого может считаться, например, состав российской политической и экономической  элиты высшего уровня, сложившийся  в 1990-е гг. Окружение Президента и российское правительство на три четверти состояло тогда из выходцев из советской номенклатуры, региональная элита и того больше – на 4/5, и даже бизнес-элита – на 60%. Есть все основания полагать, что и в 2000-е гг. российская элита сохранила свою генетическую связь с советской номенклатурой (особенно в регионах).

Впрочем, происхождение постсоветских менеджеров от советских номенклатурщиков, строго говоря, само по себе ничего не доказывает. Ведь если человек начинал деловую  карьеру в СССР, то он был вынужден вписываться в существующую иерархию, даже если ее правила казались ему противоестественными. Наконец, нельзя исключать, что некоторые экс-номенклатурщики смогли "выдавить из себя раба" и стать нормальными менеджерами западного типа.

Сохранение власти-собственности доказывается, прежде всего, анализом "старо-новых" правил функционирования бизнеса и власти.    

В России 2000-х гг. продолжают существовать многие институты власти-собственности:

• в правилах взаимоотношений госчиновников/политиков и предпринимателей – это неформальная институциональная коррупция, дополняемая усилением формального силового (внеэкономического) контроля государства над бизнесом;
• в правилах взаимоотношений предпринимателей и наемных работников – неформальный патернализм;
• в ментальных установках – ориентация на сетевые взаимосвязи, «коллективизм несвободных людей», преклонение перед властью.

Как и ранее, в современной  России на каждом институциональном  уровне происходит противоборство институтов власти-собственности с институтами частной собственности (см. Табл. 2). Более того, произошло частичное возрождение существующей до XVII в. конкуренции разных региональных моделей российской цивилизации. Ведь Беларусь и Украина, став самостоятельными государствами, остаются во многом частью российского культурного пространства, своего рода "другой Россией" (как Новгород в XIV в.). В результате на примере Белоруссии можно наблюдать вариант наиболее устойчивой власти-собственности, а на примере Украины - более динамичного (чем в России) развития институтов частной собственности. Конечно, теперь эта институциональная конкуренция "разных Россий" проявляется уже не в военном противоборстве, а в борьбе за трудовые ресурсы, за контроль над капитальными активами, за экспорт-импорт институтов.   

В докладах участников нашей  секции будут обсуждаться, прежде всего, старые и новые институты власти-собственности, демонстрирующие высокую конкурентоспособность  в столкновении с институтами  частной собственности.

 

Таблица 2

Институты власти-собственности и частной собственности

в современной  России

Институциональные уровни	Институты частной собственности  ("западная матрица")	Институты власти-собственности ("восточная матрица")
1. Экономические  институты	Институты рыночной экономики: частная собственность, товарообмен, конкуренция, наемный труд.	Институты «раздаточной экономики» (Бессонова): обязательность политической лояльности для бизнес-элиты, использование политической элитой властных полномочий для лоббирования личных предпринимательских интересов; административные механизмы редистрибуции; институциональная коррупция, сетевые связи.
2. Конституционные институты	Институты федеративной политической системы: федерация, выборы в условиях многопартийности, судебные иски, независимые общественные организации.	Унитарно-централизованная политическая система: административно-территориальное  деление, иерархическая вертикаль  во главе с центром, назначения, ущемление  политической оппозиции, административные жалобы.
3. Надконституционные институты	Ценности индивидуализма и социального равенства.	Ценности надличностного коллективизма ("коллективизма несвободных  людей") и патриархальности (преклонения  перед "начальством").