История основания МГУ

Попытки открыть высшее учебное  заведение общегосударственного масштаба активно предпринимались в России с конца XVII века. В 1687 году в Москве была основана Славяно-греко-латинская  академия, своего рода прообраз высшего  учебного заведения. Открыта она  была для людей «всякого чина, сана и возраста» и готовила высшее духовенство, чиновников государственной  службы, переводчиков, преподавателей для немногочисленных школ. Образование  по тем временам было достаточно широким, преподавались славянский, древнегреческий, а позже и латинский языки, русская грамматика, поэтика, философия, риторика, физика, богословие и ряд  других предметов. Именно здесь обучался М.В. Ломоносов, попавший сюда лишь с  помощью обмана — несмотря на объявленную  первоначально всесословность заведения, в 1728 году указом Синода было предписано «…крестьянских детей… впредь не принимать», и будущему основателю Московского университета пришлось объявить себя сыном холмогорского дворянина.

Три начала

К середине XVIII века в России создались все условия для  открытия университета — настоящего, самостоятельного, не связанного с  академией, построенного с учетом западных традиций, но на свой лад. У истоков  Московского университета стояли три  выдающиеся личности — императрица  Елизавета Петровна, граф Иван Иванович Шувалов и Михаил Васильевич Ломоносов.

«Дщерь Петрова», как называли Елизавету современники, более всего  памятна балами, фаворитами, страстью к модной одежде и развлечениям. Однако одно только основание Московского  университета является достойным вкладом  императрицы в наведение «порядка»  в стране. Не случайно крайне критически настроенный по отношению к правителям России Николай Тургенев, один из первых русских «невозвращенцев», оставшийся в Европе, куда он выехал для лечения в 1824 году, отмечал: «Не побоюсь сказать, что никогда и нигде ни одно учреждение не принесло столько пользы и добра, как это создание Елизаветы или ее фаворита».

В России инициатива в области  образования почти всегда шла  сверху, и открытие университета было бы невозможно без активной поддержки  правительства. Не говоря уже о финансировании и даровании особых привилегий, которые  получил Московский университет  при основании. Традиция эта сохранялась  и дальше.

Иван Иванович Шувалов, фаворит  Елизаветы, первый куратор университета, был, безусловно, человеком незаурядным, хотя и не исключительным для своей  эпохи. Открывшиеся для России в XVIII веке новые возможности развития просвещения, культуры и науки нашли  горячий отклик в его душе.

Разносторонне образованный, обладавший природным чутьем к прекрасному, страстный коллекционер и собиратель — картин, статуй, идей, талантливых  людей — всего, что представляло ценность для страны и удовлетворяло  его изысканный вкус, Шувалов был  именно тем человеком, который должен был увлечься идеей открытия университета. Он разработал проект и программу открытия, смог убедить императрицу в необходимости столь важного, но дорогостоящего и хлопотного начинания.

Если Шувалов являлся  личностью незаурядной, то Михайло  Ломоносов был личностью гениальной, обладавшей удивительной энергией, талантами, научной и человеческой храбростью. Кратковременное пребывание в качестве студента и долговременное — в  качестве профессора в академическом  университете в Петербурге дало ему  возможность хорошо понять проблемы этого учебного заведения. Стажировка в Германии в Университете города Марбурга позволила ему изучить  систему университетского образования  в Европе. Проект Ломоносова, направленный на реорганизацию Петербургского университета и не реализованный в нем, во многом схож с тем, который был положен  в основание Московского. Его  общение и дружеские отношения  с Шуваловым дали последнему мощный и недостающий характеру графа  стимул к активной деятельности по открытию университета в Москве.

Безусловно, только сочетание  всех трех начал: энергии и страсти  Ломоносова, практичности и просвещенности Шувалова, готовности и разумности правительства, создало идеальные  условия для открытия в 1755 году первого  российского университета.

Безусловно, только сочетание  всех трех начал: энергии и страсти  Ломоносова, практичности и просвещенности Шувалова, готовности и разумности правительства, создало идеальные  условия для открытия в 1755 году первого  российского университета.

Место жительства

Нестоличный в ту пору город, «отвергнутая Петром» Москва, вдруг, по решению правительства, становился университетским центром. Безусловно, это было неожиданно. Настолько неожиданно, что в указе об открытии университета этому вопросу уделено особое внимание. Вот какие причины размещения университета в Москве там приводятся:

«1) великое число в  ней живущих дворян и разночинцов; 
2) положение оной среди Российскаго государства, куда из округ лежащих мест способно приехать можно;  
3) содержание всякаго не стоит многаго иждивения;  
4) почти всякой у себя имеет родственников или знакомых, где себя квартирою и пищею содержать может;  
5) великое число в Москве у помещиков на дорогом содержании учителей, из которых большая часть не токмо учить науке не могут, но и сами к тому никакого начала не имеют…»

Все это звучит разумно  и логично. Но были, конечно, и другие причины. Наверное, сказались и личные склонности императрицы, сочетавшей любовь к французской моде с приверженностью  к патриархальному русскому быту и традициям. Важно также было подчеркнуть национальные начала нового учебного заведения: Петербург строился и жил как европейская столица, Москва же была продолжательницей русской традиции.

Первоначально университет  помещался в здании у Воскресенских  ворот (в народе их называли «Курятные ворота»), рядом с Красной площадью. Современники шутили: «Можно сказать, хоша на курячьих лапках куратор основал, да слава Богу, хорошо. Жаль, что тесно. Благородное общество для ученья отдают детей, и в тесноте обучаются».

Сложностей на первых порах  было множество. Отсутствие должного числа  профессоров — большая часть  их первоначально выписывалась из-за границы, что затрудняло процесс  обучения русских студентов. Неустроенный быт — выделенное здание мало подходило  для учебы, к тому же оно скоро  пришло в аварийное состояние, так  что случались порой катастрофы, например «однажды стена в Латинском  классе учителя Фрязина чувствительно  треснула, а как начали чинить ее, то ускорили ея разрушение». Были и финансовые затруднения — порой преподаватели месяцами не получали жалованья. К тому же, как отмечалось, многие профессора боялись вечерами возвращаться домой после лекций, так как «подвергались опасности ночью быть или съеденными собаками, или ограбленными ворами». Но, несмотря на это, университет рос, набирал силу и авторитет, расстраивался, занимая значительное пространство в самом центре Москвы, налаживал быт и обзаводился традициями.

Правила жизни

Первоначально обучение в  Московском университете велось на 3 факультетах: юридическом, медицинском и философском. На юридическом факультете преподавали  всеобщую и российскую юриспруденцию, а также «политику» — международное  право и историю международных  отношений. В образовательную программу  медицинского факультета входила не только сама медицина, но и другие естественные науки — физическая и аптекарская  химия, натуральная история и  анатомия. На философском факультете изучались такие дисциплины, как  логика, метафизика, нравоучение, экспериментальная  и теоретическая физика, ораторское искусство, поэзия, всеобщая и российская история «с выделением древностей и  геральдики». Обязательным для всех студентов было трехгодичное обучение на философском факультете, который  можно считать общеобразовательным, подготовительным к поступлению  на другие факультеты. За эти три  года студент должен был преуспеть  в словесности, русском, латинском, греческом и одном из новейших языков, а также в географии, истории, мифологии, математике, физике и логике. Преподавание каждого курса лекций было разделено на полугодия. После  университетской реформы начала XIX века были образованы 4 факультета —  нравственных и политических наук (философский), физических и математических наук, медицинский, словесности. В 1849 году преподавание философии запретили, а философский  факультет преобразовали в два  факультета — историко-филологический и физико-математический.

Московский университет, создававшийся по образу и подобию  европейских, тем не менее не во всем следовал правилам классического университета. Так почти на протяжении полувека Московский университет не имел выборного ректора. Возглавлял учебное заведение директор, назначенный правительством. Он не был выходцем из научной среды, а являлся чиновником довольно высокого ранга, его жалованье в 2—3 раза превосходило оплату работы профессоров. Управляя университетом, директор должен был лишь совещаться с профессорами по вопросам внутриуниверситетской жизни. Первым директором Московского университета стал А.М. Аргамаков, коллежский советник член Комиссии по пересмотру законов. Он недолго пробыл на посту директора, скоропостижно скончавшись в 1757 году, но успел оставить по себе добрую память, как человек, неустанно заботившийся о благополучии первого высшего учебного заведения России. Директор становился посредником между университетом и куратором, который назначался из числа «знатнейших особ государства». Куратор во многом единолично определял все правила, по которым жил университет, назначал преподавателей, утверждал программы лекционных курсов. С момента основания университета и на протяжении следующих 42 лет куратором университета являлся И.И. Шувалов. Среди людей, впоследствии курировавших Московский университет, было немало ярких, неординарных личностей. Достаточно назвать лишь имена М.М. Хераскова — поэта, драматурга и основателя знаменитого университетского театра и М.Н. Муравьева — автора реформы университета 1803 года, благодаря которой он стал превращаться в «ученую республику» и обрел первого избранного ректора. Им стал профессор Х.А. Чеботарев, историк и географ. В разное время пост ректора занимали такие выдающиеся личности, как академик М.Т. Каченовский (1837—1842 годы), академик С.М. Соловьев (1871—1877 годы), доктор философии князь С.Н. Трубецкой (1905 год).

Важной особенностью Московского  университета была его автономность — он подчинялся Сенату, а «принадлежащие университету чины» освобождались  от полицейских повинностей и  были подвластны лишь университетскому суду.

Дух демократизма

С самого момента основания  Московского университета в его  деятельности наметились важные тенденции, получившие дальнейшее развитие и сохранившиеся  в том или ином виде до сегодняшнего дня. Уже в подписанном императрицей Елизаветой Петровной указе были намечены основные вехи, определившие характер и суть российского университета.

В XVIII веке традиционным языком преподавания в европейских университетах  была латынь, свободное владение ею придавало характер некоей кастовости университетским профессорам и  студентам. Но не только отказ от исключительности латинского языка был важен. Важно  было избавиться и от других иностранных  языков, прежде всего немецкого, господствовавших в то время в российской науке  благодаря обилию профессоров-немцев — из-за нехватки собственных кадров поначалу университетских преподавателей пригашали из-за границы, но именно создание российской науки было задачей первого российского университета. На первой лекции, прочитанной в университете, ученик М.В. Ломоносова, один из первых профессоров-россиян Н.Н. Поповский, заявил: «Нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснить было невозможно». В то время это надо было доказывать. Интересно, что окончательно вопрос о языке преподавания решила немка Екатерина II, издавшая в 1768 году указ, предписывавший читать лекции «природными россиянами на российском зыке».

В России университет изначально носил светский характер, что существенно  отразилось на системе образования, направленной на развитие светской науки. На нем отсутствовали богословский факультет, церковная цензура, вмешательство  Синода. Безусловно, такие предметы, как закон Божий, занимали значительное место в учебной программе, но несли в себе не столько образовательную, сколько воспитательную функцию.

С самого начала университетское  образование носило демократичный  характер, к обучению не принимали  лишь крепостных крестьян, все же остальные  могли стать студентами и становились. Во второй половине XVIII века из 26 профессоров  только 3 были из дворянского сословия. Что же касается студентов, то еще  при жизни Ломоносова 30 студентов  и 100 гимназистов университетской  гимназии находились на казенном содержании. И в дальнейшем так называемые казеннокоштные студенты содержались  за счет государства.

Вот как вспоминал свои «казенные» студенческие годы, пришедшиеся  на 1830-е годы, профессор Московского  университета, выдающийся русский филолог  Ф.И. Буслаев: «…мы были во всем обеспечены и, не заботясь ни о чем, без копейки  в кармане, учились, читали и веселились вдоволь… Все было казенное, начиная  от одежды и книг… и до сальных  свечей, писчей бумаги, карандашей, чернил и перьев с перочинным ножичком… Без нашего ведома нам менялось белье, чистилось платье и сапоги, пришивалась недостающая пуговица на вицмундире… Кормили нас недурно. Мы любили казенные щи и кашу, но говяжьи котлеты казались нам сомнительного достоинства, хотя и были приправлены бурой болтушкой с корицей, гвоздикой и лавровым листом». Все студенты, находившиеся на государственном содержании, должны были отработать по окончании университета определенное количество лет в местах, назначенных им правительством, чаще всего отдаленных.

Демократичный характер носили и студенческие отношения в университете. Еще Ломоносов писал: «В университете тот студент почетнее, кто больше научился, а чей он сын — в  том нет нужды». И эти слова  оправдались. Разночинцы и дворяне, знатные и незнатные, находившиеся на казенном содержании и оплачивавшие свое обучение — все они становились  равны в университетских стенах, и только знания и авторитет среди  товарищей определяли их место в  университетской жизни. Вот два  свидетельства совершенно разных людей. Славянофил К.С. Аксаков вспоминал: «Спасительны эти товарищеские отношения, в которых только слышна молодость  человека, и этот человек здесь  не аристократ и плебей, не богатый  и не бедный, а просто человек. Такое  чувство равенства, в силу человеческого  имени, давалось университетом и  званием студента». О том же писал  западник А.И. Герцен: «Общественные  различия не имели у нас того оскорбительного  влияния, которое мы встречаем в  английских школах. Студент, который  бы вздумал у нас хвастаться своей  белой костью или богатством, был  бы отлучен от «воды и огня», замучен  товарищами».