Географический детерминизм как основополагающий принцип традиционной геополитики

В поисках экономической  и финансовой помощи между различными странами третьего мира развернулась своеобразная конкуренция за завоевание благосклонности Запада и стран  со­циалистического содружества, прежде всего СССР. А для последних  они, в свою очередь, стали ареной ожесточенной идеологической и политической борьбы за сферы влияния, которая  нередко выливалась в локальные  и региональные войны, как это  было, например, в 60-начале 70-х годов  в Юго-Восточной Азии Или в 70—80-х  годах в Анголе. Не случаен тот  факт, что именно по линии приверженности или близости к одной из противоборствующих блоков произошла дифференциация стран  данной группы.

Необходимо отметить, что  советская идеология и в более  широком смысле марксизм оказали  немаловажное влияние на политическую экономию и международные отношения  в середине и второй половине XX столетия. Особенно большое влияние марксизм имел среди западной интеллигенции, разработавшей различные варианты неомарксизма. Нельзя отрицать и то, что в период перехода от колониализма к постколониализму мировоззрение  и установки политической элиты  развивающегося мира были окрашены в  марксистские и марксистско-ленинские  тона. Дж.Неру, например, признавал: «изучение  трудов Маркса и Ленина оказало серьезное  влияние на мое мышление и помогло  мне увидеть историю и текущие  события в новом свете».

Политическую элиту привлекали в марксизме-ленинизме революционный  пафос, разоблачение связанных с  угнетением и эксплуатацией империализма и колониализма, призывы к равноправию  народов и социальной справедливости. Показательно, что среди значительной части политической элиты и творческой интеллигенции преобладало убеждение, что все беды стран третьего мира вызваны колониалистской и неоколониалистской политикой индустриально развитых стран. Они рассуждали примерно по такой  схеме: третий мир беден, потому что  развитой мир богат. Эту мысль  предельно четко изложил руководитель Сенегала Л.Сенгор, который в 1959 г. утверждал: "общественным фактом сегодня является то, что подъем жизненного уровня европейских  масс мог быть достигнут только за счет ухудшения жизненных стандартов народных масс Азии и Африки».

Очевидно, что советские  руководители и идеологи недооценили  потенции и возможности западного  капитализма, неверно восприняли реальные умонастроения и установки элит развивающегося мира и жестоко обманулись в трактовке настроений рабочего класса развитого мира. Постепенно становилось ясно, что бедные страны бедны вовсе не потому, что богатые  страны богаты. Как справедливо отмечал  Дж.Пучала, «самыми бедными странами в мире являются те, которые не были замечены западным капиталом; наоборот, многие из тех, кто экономь чески  преуспевает, оказываются как раз  наиболее обхаживаймыми западным капиталом. Незападные страны, делающие большие  экономические успехи, это именно те, которые сами выбрали путь капиталистического развития и обрели все связи с  той международной системой, которая  способствует подобному развитию».

Что касается богатства Запада, то главным его источником является не только и не столько сырье, сколько  достижения научно-технического прогресса.

В целом вплоть до конца 70-начала 80-х годов на основе базовых капиталистических  институтов действовали в основном страны первого, т.е. индустриального  мира. Это примерно 1/4 часть современного мира. Социалистический лагерь включал 26 стран с общей численностью населения в 1986 г. около 1,7 млрд человек, или 37 % населения всего земного  шара. Остальные страны составляли третий мир.

Сущность идеологической борьбы между двумя блоками

Идеологизированная внешняя  политика, по крайней мере в теории, имплицитно предполагает изменение  существующего баланса сил в  пользу той или иной противоборствующей стороны, отказ от осторожного, реалистического  и прагматического  стиля дипломатии, основанной на равновесии сил между  великими державами.

Сущность и вместе с  тем уникальность конфликта между  двумя блоками, вылившегося в  холодную войну, состояла в том, что  в концептуальном плане он помимо всего прочего представлял собой  глобальное идеологическое, политическое и военное противостояние двух социально-политических систем, носил межсистемный характер и был пронизан мировоззренческим, идеологическим началом.

 Вторая мировая война  имела одной из своих целей  кардинальное перераспределение  мирового баланса сил между  крупнейшими военно-политическими  державами того времени. Особенность  холодной войны состояла в  том, что в качестве реальных  претендентов на участие в  противоборстве за первые роли  в новом миропорядке остались  две сверхдержавы — США и  СССР. В геополитическом плане  мир стал биполярным. «Холодная  война, — писал в данной  связи С.Хофман, — была сдержанным  крестовым. походом, но все  же она оставалась крестовым  походом. Мир Представлялся разделенным  между нами и ними, добром и  злом, хорошими парнями и плохими  парнями, свободным миром и  угнетателями».

 Иначе говоря, под понятием  «холодная война» подразумевались  не просто напряженные отношения  между двумя сторона ми, не  просто соперничество, а чуть  ли не священная война, в  которой одна из этих систем  должна одержать победу, а другая  — исчезнуть.

Очевидно, что в условиях биполярного мира и холодной войны  оборона от внешней угрозы составляла лишь одну из функций двух главных  военно-политических блоков. Как не без оснований отмечал А.Проэктор, значительно важнее внутренние, «сдерживающие» функции. Для США в послевоенное время — это «контроль и  перевоспитание» германского и  японского экстремизма, цементирование «атлантического» мира, укрепление связей Западной Европы с Северной Америкой. Для элиты СССР — это контроль над соцлагерем, его единение и  ограждение от воздействия «чужой системы». Не случайно каждая из двух систем именно себя считала, выразительницей и  защитницей чаяний и интересов народов  и соответственно обосновывала неизбежность своей победы и обреченности противной  стороны. Разработав идеологическое обоснование  своих позиций, США объявили себя защитницей свободного мира, а СССР — оплотом мира, демократии и  социализма.

В результате конфликт между  двумя блоками приобрел широкомасштабное измерение, которое по-своему узаконивало  разделение мира на два противоборствующих блока, двухполюсную структуру международных  отношений. «Долгосрочный характер и исключительная потенциальная  опасность конфликта между Востоком и Западом, — говорилось, например, в одном из докладов «Трехсторонней комиссии», — вытекает, из того факта, что этот конфликт соединяет в  себе соревнование двух сверхдержав  современного мира и "идеологический конфликт" между противоположными политическими, экономическими и социальными  системами, основанными на фундаментально различных ценностях. Именно благодаря  такому сочетанию конфликт между  Востоком и Западом на протяжении длительного времени является осью современного мира».

Более того, борьба между  Востоком и Западом с обеих  сторон оценивалась как квазирелигиозный крестовый поход. Причем руководители обоих блоков, когда им было выгодно, сознательно выпячивали этот аспект конфликта. Как отмечал Дж.Спэние, американские государственные деятели  выбрали формулу холодной войны  в качестве «антикоммунистического крестового похода» потому, что ее легче было провести через конгресс.

Глобальные устремления  сверхдержав и характерная для  них тенденция интерпретировать развитие событий во всех регионах земного шара в терминах противоборства привели к то­му» что биполярность приобрела качество сущностей характеристики установившейся в послевоенные десятилетия  международной системы. Главными движущими  мотивами поведения обеих сверхдержав  и блоков были взаимный страх и  озабоченность своей безопасностью. Фактически и в СССР, и в США  сформировались особые разновидности  «государства национальной безопасности» , в которых стержневым приоритетом  стала жесткая конфронтация с  внешним врагом в лице друг друга. Блоки НАТО и ОВД, по сути дела, выполняли  роль эффективного инструмента конфронтационной безопасности. Соответственно в центре внимания с обеих сторон стояло стремление к наращиванию военной мощи.

В биполярном мире ситуация была довольно проста: каждая сторона  более или менее точно знала, откуда происходила угроза и какая  угроза. Установка на конфронтационность в отношениях друг с другом служила  как для СССР, так и для США  основой глобальной внешнеполитической стратегии. Как не без основания  отмечал обозреватель газеты «Нью-Йорк тайме» Т.Фридман, Кремль служил «путеводной  звездой внешней политики США. 'Политическим деятелям достаточно было посмотреть, куда отклоняется стрела компаса (выяснить, на чьей стороне Москва), и тут  же определить, чью сторону следует  занять США". Аналогичной была ситуация и с СССР.  Такое положение  держало в постоянном напряжении весь мир, в котором два противоборствующих полюса разыгрывали своеобразную игру с нулевой суммой, в соответствии с которой весь |мир, по сути дела, был разделен на сферы интересов. В этой игре войны и конфликты  в любом регионе земного шара рассматривались как составная  часть глобальной борьбы двух сторон друг  против друга. В глазах обеих  сторон каждая из этих войн (или конфликтов) имела значимость с точки зрения не только решения той или иной конкретной проблемы, но и выигрыша или проигрыша Востока или  Запада. При этом любой выигрыш  одной из сторон в каком-либо регионе  планеты или отдельно взятой стране рассматривался как проигрыш другой стороны.  Подобный подход не приемлет взаимных уступок и компромиссов или существенно затрудняет их достижение. Поэтому неудивительно, что обе  стороны отвергли саму мысль о  возможности строительства международных  отношений на принципах баланса  интересов. Идеология в пост конфронтационном мире

С распадом Советского Союза  и окончанием холодной войны в  мире сложилась кардинально иная ситуация. Прежде всего раз. валилась идеологически-политическая ось двухполюсного  мира устарел упомянутый выше стратегический императив. Потеряло смысл само понятие  «Запад». Япония как бы снова «вернулась»  в Азию и наряду с другими новыми индустриальными странами Азиатско-Тихоокеанского региона способна строить свои от­ношения со всеми остальными странами и регионами вне зависимости от тех или иных идеологически-политических соображений.

Вместе с тем наступила  эпоха неопределенности или, как  предупреждал еще М.Вебер, эпоха  разочарований, потери иллюзий. Секулярные идейно-политические конструкции и  утопии, равно как и великие  религиозные учения прошлых эпох, какими мы их знали на протяжении всего XX столетия, во многом перестали выполнять  роль мобилизующих идеалов. Они либо исчерпали себя, либо потерпели банкротство, либо существенно ослабли. Развенчание  многих радикальных, социалистических и коммунистических утопий нашего времени  стало свершившимся фактом. Люди перестали  верить как реформаторам, так и  ре­волюционерам. Великие программы, великие табу и великие отказы более не воодушевляют и не вызывают страха. Они становятся недееспособными  из-за полного безразличия к ним.

С крахом идеологического  по своей сути советского государства  развенчалась и коммунистическая утопия или, наоборот, с развенчанием утопии разрушилась и империя. Крах марксизма-ленинизма  и связанное с ним признание  неудачи советского эксперимента выбили почву из-под большинства социальных учений современного мира. Лишался  всякой актуальности в перспективы  миф о социалистической революции  и обществе, основанном на принципах  всеобщего социального равенства.

Однако этот крах вовсе  не есть свидетельство совершенства западного пути общественно-исторического  развития и западной модели общественного  устройства. Подтверждением этому явля' ется хотя бы тот факт, что в то время как весь не западный мир  как будто принимает принципы рыночной экономики и политической демократии, на самом Западе усиливается  критика наследия Просвещения и  его детищ — индивидуализма, прогресса  политической демократии. Выдвинуть  же сколько-нибудь убедительный альтернативный миф Запад еще не сумел.

Разрушение идеологических мифов, диктовавших международно-политическое поведение ведущих стран в  течение большей части послевоенного  периода, означает эрозию и подрыв идеологической базы того противостояния, которое  привело к расколу цирана два  противоборствующих лагеря.

На первый взгляд, крах марксизма-ленинизма  как бы возвестил об окончательной  смерти всякой идеологии. Это дало повод  некоторым псевдопророкам заявить  о «конце истории» и наступлении  новой эры прагматического либерализма. Под сомнение доставлена сама возможность  или правомерность каких бы то ни было идеально-программных, политико-идеологических построений в качестве мобилизующих идеалов. Возникает множество вопросов. Способна ли демократия эффективно ответить на вызовы новых исторических реальностей? Может ли либерализм, консерватизм или какой-либо иной «изм» заполнить  тот вакуум, который образовался после очевидной несостоятельности традиционных идеологических систем? При поисках ответов на эти и другие вопросы необходимо исходить из признания того, что идеологии, призванные служить в качестве связующих скрепов человеческих сообществ, не могут насовсем исчезнуть, неизбежно появятся новые идеологические конструкции или мифы, но они примут иные очертания.

Нынешняя ситуация в данной сфере характеризуется преобладанием  импровизации и фрагментарности, отсутствием  сколько-нибудь цельных и последовательных теорий и идеологий. Имеет место  усиление чувства неопределенности, непредсказуемости и случайности  мировых процессов. Это во многом объясняется тем, что лишенные идеологических оснований сдвиги глобального масштаба порождены сочетанием множества  социальных, экономических, культурных, технологических и иных факторов, различные комбинации которых способны вызывать непредсказуемые ситуации. Поэтому неудивительно, что у  формирующегося нового мирового порядка  множество скрытых аспектов, чреватых непредсказуемыми последствиями.  Эти  последствия накладываются на целый  комплекс факторов, которые в совокупности способны усиливать конфликтный  потенциал как внутри отдельных  обществ, так и между различными народами, странами, культурами, конфессиями  и т.д. постиндустриальная революция, урбанизация, информатизация рост грамотности  породили специфическую культуру и  массы люмпенов физического и  умственного труда, оторванных от корней и земли, способных поддерживать любой миф, обещающий все блага  мира. В то же время динамика секуляризации  породила тип человека, для которого главным мотивом деятельности, главным  жизненным кредо стало удовлетворение собственных потребностей и желаний. Это самовлюбленный человек, который, как удачно отметил С.Даннелс, является продуктом развития свободы, не корректируемой ответственностью. Он отрицает все, что  ограничивает утверждение личности восстает против институтов, процессов  социализации, обязательств, т.е. против всего того, что составляет саму ткань любого общества. Он осуждает общество, считая его ответственным  за все ошибки, пороки, духовную нищету и пр. Он не признает ни дисциплины, ни авторитета отца, семьи и традиций, ни самоограничений. Для него идеальным  является гедонистическое общество, где все поставлено на службу удовлетворения потребностей, на службу наслаждений. По справедливому замечанию М.Шелера, «образ жизни, ориентированный только на наслаждение, представляет собой  явно старческое явление как в  индивидуальной жизни, так и в  жизни народов».