Географический детерминизм как основополагающий принцип традиционной геополитики

Поскольку потребности постоянно  воспроизводятся, люди не могут окончательно удовлетвориться своим положением. Поэтому не случайно, что приверженцы  постмодернизма назвали современное  западное общество «неудовлетворенным обществом» (dissatisfield society)). Как писали представители этого течения  А. Геллер и Ф.Фезер, это понятие  призвано осветить специфику современного западного общества в контексте  производства, восприятия, распространения  и удовлетворения потребностей. Современные  формы производства, восприятия и  распространения потребностей усиливают  неудовлетворенность, независимо от того реализуется реально или нет  та или иная конкретная потребность. Более того, всеобщая неудовлетворенность  действует в качестве сильнейшего  мотивационного фактора воспроизводства  современных обществ.

Человек не имеет будущего без мифа, без мифологии. Казалось бы современный западный мир строится на демифологиза-ции, развенчании сакрального, секуляризации. Поэтому американский исследователь П.Бергер не без оснований  говорил ° «повсеместно распространившейся скуке мира без бога». При такой  ситуации возникает множество вопросов. Смогут ли люди, общества, сообщества выжить и действовать в долговременной перспективе? Где найти те идеи или  идеалы, которые способны служить  в качестве духовных скрепов новых  инфраструктур? Не поисками ли ответов  на эти и другие вопросы вызван всплеск новых религиозных движений, засвидетельствованный во всех индустриально  развитых странах, и не противоречит ли этот всплеск процессу секуляризации  современного общества? Не оказалась  ди перспектива окончательного преодоления  религии в процессе модернизации и связанной с ней секуляризации  сознания ложной?

И действительно, на первый взгляд парадоксально выглядит сам феномен  «возвращения священного» и «нового  религиозного сознания» в секуляризованное общество. Но парадокс ли это? Не переоценили  ли исследователи степень секуляризованности общества и ее необратимости? Не является ли «возвращение священного» оборотной  стороной секуляризации?

Наше время не благоприятно для полета гуманитарной мысли. Компьютеризация  гуманитарного знания — путь, ведущий  к его обеднению, упрощению, потере трагического мирочувствования и насаждению квантитативного, сугубо бухгалтерского отношения к мировым реальностям. Не случайно восхождение и  утверждение  гегемонии компьютера совпали с  прогрессирующим захирением гуманитарного  мировидения. Именно благодаря компьютеру в сознании современного человека удивительным

образом сочетаются вместе всезнание  и неосведомленность, чувство всемогущества  и вопиющей неуверенности.

Всевозрастающий эзотеризм  научных знаний ведет к тому, что  каждый может ориентироваться только в собственной узкой сфере. Широкое  распространение образования парадоксальным образом сочетается с фрагментацией, диверсификацией, расчленением знаний и потерей способности целостного, всеохватывающего мышления. Но это  не означает потерю потребности людей  в целостности, органичности восприятия мира. и Проводя четкое различие между религией как формой веры в  сверхъестественное и религиозностью как сферой воображаемого, известный  американский философ Дж.Дьюи усматривал смысл и назначение последнего в  том, чтобы задавать перспективу  различным фрагментам человеческого  существования. Это в значительной мере определяется тем, что в важнейших  своих аспектах наша жизнь зависит  от сил, лежащих вне нашего контроля. В данном контексте парадокс современного секуляризованного мира состоит  в том, что, отвергая традиционные религии  и идеологии в качестве руководящих  систем ценностей, норм, ориентаций, ожиданий и т.д., он в то же время создает  условия для .формирования разного  рода новых утопий, мифов, идеологий, которые функционально выполняют  роль тех же традиционных религий  и идеологий. Об этом свидетельствует  хотя бы тот факт что в современных  условиях возрождаются, мимикрируясь и приспосабливаясь к новым реальностям, как идеологии национал. социализма и большевизма, правого и левого радикализма, так и более респектабельные конструкции консерватизма и либерализма.

При распаде мифологии  прогресса и эрозии влияния традиционных религий места коллективных идеалов  и мобилизующих мифов остаются «вакантными». Поэтому прав был папа Иоанн Павел II, который говорил: «Там, где человек  не опирается более на величие, которое  связывает его с трансцедентностъю, он рискует допустить неограниченную власть произвола и, псевдоабсолютов, которая уничтожает его». Ослабление, расшатывание инфраструктуры традиционной базовой культуры имеют своим  следствием измельчение, атомизацию, эфемерность  ценностей, норм и принципов, определяющих моральные устои людей. В результате понятия «родина», «вера», «семья», «нация», теряют свой традиционный смысл. Это приводит, с одной стороны, к усилению терпимости и открытости в отношении чуждых культур и  нравов, а с другой стороны, к ослаблению чувства при­верженности собственным  традициям, символам, мифам.

В условиях неуклонной космополитизации и универсализации все более  отчетливо прослеживается обострение чувства безродности, отсутствия корней, своего рода вселенского сиротства. Как отмечал М.Хайдеггер, «бездомность становится судьбой (современного) мира». При таком положении для многих дезориентированных масс людей национализм, различные формы фундаментализма  могут оказаться подходящим, а  то и послед­ним прибежищем. В данном контексте не случайным представляется всплеск так называемых «возрожденческих»  движений в исламском и индуистском  мире, национализма и партикуля­ризма  почти во всех регионах земного шара.

При этом важно отметить, что фундаментализм с его ударением  на идеи возврата к «истокам», разделением  мира на «наших» и «чужих» бывает не только исламским, как нередко  изображают, но также протестантским, православным, либеральным, большевистским и т.д. Все они представляют собой  своего роде реакцию против тенденций  нарастания сложности и секуляризации  социального мира.

В этом контексте следует  рассматривать и традиционалистские движения. В условиях растущей интернационализации  космополитизации особое звучание приобретает  мысль американского поэта Э.Паунда о том, что «традиция — это  красота, коалирую мы оберегаем, а не оковы, которые нас удерживают». Нельзя считать традицию, принадлежащей  всецело прошлому, ограниченной во времени и пространстве и не имеющей  ничего общего с сегодняшним днем. Традиция, воплощая сам дух народа, призвана внести универсальный смысл  в историческое бытие данного  народа, в его место и роль в  сообществе всех остальных народов. В то же время необходимо учитывать, что такие явления, как религиозный  фундаментализм, национализм, расизм, нетерпимость во всех ее проявлениях  некорректно объяснять с помощью  таких понятий, как «возрождение», «пережитки» и т.д. Это, по сути дела, новые явления, порождения нашей  же эпохи с той лишь разницей, что используют терминологию, заимствованную из лексикона прошлого. И этот факт не должен вводить нас в заблуждение.

Все сказанное создает  благоприятную почву для формирования и распространения, с одной стороны, всякого органицистских, традиционалистских, фундаменталистских, неототалитарных, неоавторитарных идей,, идеалов, устоев, ориентации, а с другой стороны, универсалистских, космополитических,  анархистских, либертаистских, антиорганицистских и  т.д.  идей, установок, не признающих целостности, дисциплины, от­ветственности. Это со всей очевидностью говорит  о том, что в формирующемся  новом миропорядке идеологии  отнюдь не станут достоянием истории, они сохранят функции и роль фактора, существенно влияющего на характер и направления развития мирового сообщества.

Национализм как идеология

Идейно-политическому обоснованию  национального государства в  течение последних двухсот лет  служил и продолжает служить национализм. Национализм и идеология теснейшим  образом связаны друг с другом, дополняют и стимулируют друг друга. Не случайно они возникли почти  одновременно и выражали прессы поднимающегося третьего сословия пли буржуазии, что,  в сущности, на начальном этапе  представляло собой одно и тоже. В XX столетии оба феномена приобрели  универсальный характер и стали  использоваться для обозначения  широкого спектра явлений. Появившиеся  понятия «буржуазный национализм», либеральный национализм», «мелкобуржуазный национализм», е. «национал-шовинизм», «нацизм» и т.д., по сути дела, использовались в качестве идеологических конструкций  для оправдания и обоснования  политико-партийных и идеологических программ соответствующих социально-политических сил. В Советском Союзе идеология  интернационализма была поставлена на службу защиты государственных интересов  и, став фактически государственной  идеологией, выполняла, как это не парадоксально, роль и функции национал- социализма в гитлеровской Германии.

Большинство авторов признают, что XIX в. является периодом «сотворения  национализма». Однако нет единого  мнения что понимать под национализмом. Еще английский исследователь прошлого века У.Бейджгот отмечал: «Мы знаем, что это (национализм) такое, когда  нас об этом не спрашивают, но мы не можем без запинки объяснить  или определить его". Существует также мнение, которое вообще ставит под сомнение сам факт существования  национализма как реального феномена. Например, известный современный  английский исследователь Э.Хобсбаум утверждал, что «национализм требует  слишком большой веры в то, что  не существует».

Вместе с тем были и  такие авторы, которые, будучи убежденными  в реальности и силе национализма, выступали с радикальными лозунгами  предоставления всем нациям возможности  создать собственное государство. Так, в определенной степени выражая  популярные в тот период умонастроения, швейцарский исследователь международного права И.К.Блюнчли писал в 1870 г.:

«Б мире должно быть столько  же государств, сколько в нем различных  наций. Каждая нация должна иметь  свою государственность, а каждое государство  должно строиться на национальной основе».

Поэтому понятно, почему споры  и дискуссии по данному вопросу  в наши дни не только не прекратились, но и приобрели новый импульс. Они концентрируются вокруг вопросов о том, что такое национализм  и национальная идея, когда они  возникли, какую роль (положительную  или отрицательную) сыграли в  общественно-историческом процессе, какова их роль в современном и грядущем мире, что первично — нация или  государство, как они соотносятся  друг к другу и т.д.

Не совсем верно рассматривать  религиозный фундаментализм, национализм, расизм, нетерпимость во всех ее проявлениях  только через призму истории, как  некие реликты прошлого, несовместимые  с настоящим и тем более  с будущим. Причем зачастую, не имея четкого представления о природе  появления этих феноменов в современных  реальностях, их изображают в качестве неких возрождений или пробуждений, давно преодоленных тем или иным сообществом феноменов. Говорят, например, о возрождении религиозного фундаментализма, национализма, традиционализма и  т.д. В результате они предстают  в качестве неких фантомов, не имеющих  почвы в современном мире. При  этом часто предается забвению то, что каждая эпоха вырабатывает и  исповедует собственные «измы», например собственные либерализм, консерватизм, радикализм и т.д., нередко присовокупляя  к ним префикс «нео». В действительности же в большинстве случаев мы имеем  дело с совершенно новыми явлениями, порожденными именно современными реальностями, хотя к ним и при­меняются названия, ярлыки и стереотипы, заимствованные из прошлого. Чтобы убедиться в  этом достаточно сравнить между собой, консерватизм конца XX века с его  прототипом прошлого века или классический либерализм XIX в. с современным социальным либерализмом.

На первый взгляд парадоксально  может звучать утверждение, что  национализм при всей своей внешней  обращенности в прошлое, традициям, мифам и т.д. является ровесником и близнецом модернизации и теснейшим  образом связан с промышленной революцией, урбанизацией, становлением гражданского общества и современного государства. То, что национализм и промышленная революция порой как бы противопоставляли  себя друг Другу, никоим образом не должно вводить в заблуждение.  Хотя некоторые авторы и говорят, что нация представляет собой  феномен, старый как сам мир, национально-государственное  строительство началось с Ренессанса и Реформации. Оно было стимулировано  кризисом Священной Римской империи  и противоборством между возникавшими одной за другой монархиями. Но все  же в современном понимании сами понятия «нация», «национализм», «национальное  государство», «национальная идея»  сложились только в ХУШ-Х1Х вв.

И действительно, национальное государство в строгом смысле слова лишь в течение последних  примерно 200 лет выполняет роль главного субъекта власти и регулятора общественных и политических отношений, в том  числе и международных. Как выше отмечалось, Германия и Италия вышли  на общественно-политическую авансцену  лишь во второй половине XIX в. Целый  ряд национальных государств — Югославия, Чехословакия, Финляндия, Польша, прибалтийские страны и др. — появились на политической карте современного мира лишь после первой мировой войны в результате распада Австро-Венгерской, Оттоманской и отчасти Российской империй.

Сама проблема нации и  национализма стоит в точке пересечения  социально-экономических, технологических  и политических изменений. Очевидно, что формирование национального  языка невозможно рассматривать  вне контекста этих изменений, поскольку  его стандарты могли формироваться  только после появления книгопечатания, развития средств массовой информации и массового образования.

Не случайно национализм  первоначально отождествлялся с  восхождением буржуазии и капитализма. Поэтому прав Э.Геллнер, который  утверждал, что национализм —  это «не пробуждение древней, скрытой, дремлющей силы, хотя он представляет себя именно таковым. В действительности он является следствием новой формы, социальной организации, опирающейся  на полностью обобществленные, централизованно  воспроизводящие­ся высокие культуры, каждая из которых защищена своим  государством».

Но опять же парадокс состоит  в том, что ряд важнейших установок  национализма, особенно те, которые  призваны обосновать притязания или  требования национального самоопределения  всех без исключения народов на началах  создания самостоятельных национальных государств, на первый взгляд, противоречат тенденциям современного мирового развития. Тем не менее в глазах миллионов  и миллионов людей он сохраняет  притягательность и в этом качестве служит мощным мобилизирующим фактором. Но такова участь всех великих мифов, верований и идеологий. Ведь до сих  пор среди исследователей, занимающихся данной проблематикой, нет единого  мнения относительно того, что было раньше — национализм, нация или  национальное государство. В этой связи  ряд авторов совершенно справедливо  указывают на то, что лишь в нескольких странах образование нации послужило  основой государственного строительства. Речь идет прежде всего об Италии, Германии и Греции. Как отмечал Г.Ульрих, специалисты до сих пор не могут  придти к согласию относительно того, что именно преобладало в процессе объединения Италии: государственное  строительство под руководством Кавура или же становление новой  нации — процесс, который возглавили Мадзинй Гарибальди. Что касается Германии, то здесь задолго до объединения  существовало сильное национальное движение. Нельзя» признать, что  во многом объединенная Германия явилась  детищем железного канцлера О.Бисмарка.