Эпитеты и их перевод

    

2. Безобразные эпитеты

 

    Среди безобразных эпитетов также можно  выделить несколько групп в зависимости  от характера взаимодействия значений определения и определяемого. Выделяются четыре группы безобразных эпитетов:

1. перенесенные эпитеты,
2. оксюморонные эпитеты,
3. гиперболические эпитеты,
4. антономасийные эпитеты.

 
    

1. Перенесенные  эпитеты

    Самой обширной из этих групп является группа эпитетов, которая чаще всего обозначается в стилистике термином «перенесенные» эпитеты.

    Сущность  лингвистической природы перенесенного  эпитета заключается в том, что  прилагательное, логически определяющее какое-либо слово, занимает синтаксическую позицию определения при другом слове, связанном с первым какими-либо отношениями метонимического типа. Эта смена позиции и дала название явлению – перенесенный или смещённый эпитет.

    В отличие от метафоры, связывающей  в нашем сознании воедино вещи, чрезвычайно далёкие в реальной действительности, метонимия создаёт  семантическую двуплановость в кругу тех же лексических связей, что и при употреблении слова в его основном номинативном значении. Например: florid dress «цветистое платье», т.е. платье из цветистой материи; hungry teeth «голодные зубы», т.е. кто-то «не жевал», не ел; sleepless pillow «бессонная подушка», кто-то на ней не спал; unbreakfasted morning «утро без завтрака», кто-то утром не позавтракал.

2. Оксюморонные эпитеты

    В особую группу объединяются эпитеты, значение которых прямо противоположно значению определяемых ими слов. Явление это отмечалось в стилистике ещё со времён античности и широко известно под названием оксюморона. Стилистический эффект оксюморонного эпитета определяется нарушением типовой сочетаемости: в атрибутивную группу объединяются слова, не способные в норме сочетаться друг с другом благодаря наличию в их смысловой структуре сем противоположного значения. Такими словами могут быть прямые антонимы – либо однокорневые, либо разнокорневые. Например: passionless passion «бесстрастная страсть», the wise foolishness «мудрая глупость», laborious idleness  «усердная праздность».

3. Гиперболические эпитеты

    Третья  разновидность безобразных эпитетов характеризуется наличием в смысловой  структуре определения семы интенсифицирующего значения. В основе таких эпитетов лежит тот же процесс, что и в основе стилистического приёма гиперболы, – чрезмерное преувеличение степени какого-либо признака, присущего определяемому предмету; поэтому мы называем такие эпитеты гиперболическими.

    Гиперболизованная степень признака всегда связана с авторской субъективной оценкой. Гиперболический эпитет намеренно преувеличивает какой-либо признак предмета, доводя его до гротескных размеров, с целью особо выделить какую-либо сторону предмета, которая вызывает особую эмоциональную реакцию автора. Автор умышленно преувеличивает этот признак, и читатель знает об этом. Например, lethal prices «смертельные цены»

    Гиперболические эпитеты в высшей степени подвержены стиранию их выразительности. Тот семантический  процесс, которому они обязаны своим  существованием, – преувеличение признака – приводит и к быстрому потускнению их гиперболического характера. Век гиперболического эпитета короток – язык постоянно обновляет запас даже привычных гиперболических эпитетов, т.к. очень быстро они перестают восприниматься как таковые.

4. Антономасийные эпитеты

    В языке художественной литературы весьма широкое распространение получили эпитеты, в основе которых лежит  стилистический приём антономасия. С точки зрения морфологического выражения такие эпитеты, которые  можно назвать антономасийными эпитетами, представляют собой либо существительное (имя собственное, называющее какое-либо широко известное историческое лицо, или персонаж из мифологии, или литературного героя), либо прилагательное, образованное от такого существительного. Например: Gorgon glance «взгляд медузы Горгоны», Marie-Antoinettish joke «шутка в стиле Марии-Антуанетты», Minerva-like head «голова Минервы».

    Лингвистическая сущность антономасийного эпитета  состоит во взаимодействии в его  смысловой структуре двух, одновременно реализованных, типов значений: предметно-логического и назывного, причём если назывное значение всегда единично и прямо указывает на исторического деятеля или литературный персонаж, то за предметно-логическим значением может стоять целая система признаков, представлений, взглядов и оценок, связанных с данным деятелем или персонажем. Таким образом достигается концентрирование в одном слове некоторого объёма информации, иногда весьма значительного. Само предметно-логическое значение рождается в антономасийном эпитете благодаря абстрагированию какой-либо характерной черты данного деятеля или персонажа. Присущей ему в действительности или приписываемой ему историей и общественной практикой, и отражает принятую в данном языковом коллективе оценку его характера и деятельности.

    Чаще  всего встречаются антономасийные эпитеты литературного происхождения, причём взаимодействие предметно-логического  и назывного значений сопровождается в них метонимическим переносом: имя писателя переносится на его  персонажей или имя художника – на характерные черты его картин. Например: Dickensian person «Диккенсовский персонаж», Murillo beauty «красота в стиле Мурильо».

    Как и всякий другой тип эпитета, антономасийный эпитет может быть дифференцирован  в зависимости от степени устойчивости связи его компонентов; при этом чем устойчивее эта связь и привычнее эпитет, тем сильнее преобладает в нём социально-оценочное значение над индивидуально-оценочным. Оценочное значение привычного антономасийного эпитета может закрепляться за данным словом в словарной дефиниции. Например: Napoleonic ambitions «наполеоновские амбиции», Herculean effort «геркулесовы усилия».

    Если  теперь попытаться сопоставить классификацию  по семантическому принципу с классификацией по способу морфолого-синтаксического выражения, то обнаруживается, что здесь нет однозначного соответствия между категориями сопоставляемых классификаций: каждой морфолого-синтаксической модели эпитета соответствуют, как правило, несколько семантических типов; в свою очередь, каждый семантический тип эпитета может быть выражен несколькими морфолого-синтаксическими моделями.  

     ПЕРЕВОД ОТРЫВКА ИЗ РОМАНА У. ГОЛДИНГА «ПОВЕЛИТЕЛЬ МУХ» – W. GOLDING «LORD OF THE FLIES» 
 

     Берег пестрил пальмами. Они стояли и  клонились, прячась от  солнечного света, и их зеленые листья, напоминающие перья, достигали сто футов в высоту. Земля под ними была покрыта грубой травой,  разорванной упавшими деревьями, всюду были разбросаны гнилые кокосы и кое-где пробивались молоденькие деревья пальм. Позади этого виднелась тьма леса  и открытое место обрыва. Ральф стоял, держась одной рукой за серый ствол дерева, уставившись на мерцающую воду. Там, возможно на расстоянии в одну милю, белые барашки волн набегали на коралловый риф, окруженный темно-синей водой открытого моря. В неровной дуге кораллового рифа по-прежнему виднелась лагуна, синяя как горное озеро, переливающееся всеми оттенками зеленого и фиолетового.

     Пляж  между пальмовой террасой и водой  стелился тонкой, очевидно, нескончаемой дугообразной полоской, и только где-то слева от Ральфа  пальмы, пляж и вода сводились в одну точку в бесконечности; и ощущалась почти  видимая жара.

           Он прыгнул вниз с террасы.  Песок был густой под его  черными ботинками, и он почувствовал  жару. Ощутив тяжесть одежды, он  свирепо сбросил ботинки и сорвал с себя плотно завязанные гольфы одним движением. Затем он запрыгнул обратно на террасу, сорвав с себя рубашку, и стоял среди, как черепа, кокосов под зеленой тенью пальм и леса, накрывающей его тело. Он расстегнул металлическую пряжку из двух удлиненных звеньев, похожих по форме на головы змей, стащил с себя брюки и трусы, и стоял голый, глядя на слепящую воду и пляж.

           Он был достаточно взрослый, двенадцать  с лишним лет, без присущего  детям пухленького животика, хотя  его выдавала все еще подростковая неуклюжесть. Глядя на впечатляемую ширину его плеч, было видно, что он мог бы стать боксером, но мягкость его губ и доброта в его глазах говорили о его безобидности. Он легонько похлопал по стволу пальмы, и вынужденный, наконец, поверить в реальность острова, снова радостно засмеялся и встал на голову. Он аккуратно перевернулся на ноги, прыгнул вниз на пляж, шлепнулся на колени и обеими руками загреб к груди кучку песка. Затем он сел росно и посмотрел на воду сияющими   возбужденными глазами.

           "Ральф-"

           Толстый мальчик осторожно присел  на край террасы,  как на  сиденье. 

           "Ничего, что я так долго?  Эти фрукты…" 

           Он протер свои очки и приспособил  их на носу-пуговке. Оправа  уже успела оставить яркие  розовые пятнышки на переносице. Он оценивающе посмотрел на загорелое тело Ральфа, а затем обсмотрел собственную одежду. Он взялся за застежку на конце молнии, которая протянулась вниз его груди.

           "Моя Тетушка-"

           Затем он решительно схватился  за молнию и потянул ветровку  через голову.

     "Ладно  уж!"

           Ральф посмотрел на него искоса  и ничего не сказал.

           "Я надеюсь, мы все хотим  знать имена друг друга", сказал  Толстяк, нам нужно сделать  список. Мы должны всех собрать".

           Ральф никак не отреагировал, поэтому толстяку пришлось продолжить.

           "Мне все равно, как  меня  назовут ", сказал он откровенно, "только бы не так, как  в школе".

           Ральфа едва это интересовало.

           "Как?"

           Толстяк оглянулся, а затем наклонился к Ральфу.

           Он прошептал. 

           "Они обзывали меня ‘Хрюшка’ "

           Ральф зашелся от хохота. Он  даже подпрыгнул.

           "Хрюшка! Хрюшка!"

           "Ральф, пожалуйста!"

           Хрюшка сжал руки в ужасном  предчувствии.

           "Я сказал, что я не хочу - "

           "Хрюшка! Хрюшка!"

           Ральф станцевал на раскаленном  от солнца пляже,  затем вернулся, изображая самолет-истребитель,  размахивая сзади крыльями, и  обстрелял Хрюшку.

           "Аааау ! Та-да-дах!!!"

           Он плюхнулся в песок у Хрюшкиных ног и продолжал смеяться.

           "Хрюшка"!

           Хрюшка улыбнулся неохотно, довольствуясь  хотя бы таким  признанием.

           "Ты только  не рассказывай  другим-"

           Ральф хихикнул в песок. Выражение  боли и сосредоточенности опять  появилось в глаза у Хрюшки.

           "Минуточку "

           Он поспешил обратно в лес.  Ральф встал и пустился рысцою  в   правую сторону. 

           Здесь пляж  внезапно сменился  другим  угловатым ландшафтным  мотивом; огромная площадка розового  гранита пронзвла лес,  террасу и песчаные лагуны, создавая как бы пристань высотой в четыре фута. Верхушка площадки была покрыта тонким слоем почвы с жесткой  травой и затенена листьями молодых пальм. Пальмам не хватало земли, чтобы как следует вырасти, и, достигнув футов двадцати роста, они валились и высыхали, крест-накрест покрывая площадку стволами, на которых очень удобно было сидеть. Пальмы, которые все еще стояли, создавали зеленую кровлю, отражающую на обратной стороне дрожащие блики от лагуны.  Ральф вскарабкался на эту платформу, отметив прохладу в тени, защурил один глаз и  решил, что тени на его теле были действительно зеленого цвета. Он подошел к краю площадки и заглянул в воду. Вода была прозрачной и на дне были видны зацветающие тропические сорняки и кораллы. Стайка крошечных блестящих рыбок метались туда и сюда. От восторга Ральф пробасил.