Этногенез и биосфера Земли

      Парижские буржуа, потребовавшие в 1814 г. сдачи  города русским, кричали: “Мы хотим  не воевать, а торговать!” Это  алчность, но не очень сильная, потому что инстинкт самосохранения ее ограничивал. Французские крестьяне того же времени стремились к тому, чтобы тратить силы на преобретение богатства, уже заведомо без риска для жизни, но среди них были и такие, которые ограничивались поддержанием имеющегося достатка, удовлетворяя свою гордость выигрышами у соседей в кегли или домино. Их пассионарность была так мала, что уравновешивалась инстинктом самосохранения, что создает “гармонию” психической структуры. Это – вторая, наиболее многочисленная часть населения.

      У третьей группы населения активность имеет иной характер, нежели у гармоничных  особей, находящихся у нулевой  точки отсчета, и по существу диаметрально противоположна пассионарности. В истории  эта группа, которую Гумилев называет субпассионариями, наиболее ярко представлена “бродягами”, иногда становящимися  солдатами-наемниками. В средние  века они шли в ландскнехты, в  ХХ  в. – в иностранный легион. Они не изменяют мир и не сохраняют  его, а существуют за его счет. В  силу своей подвижности они часто  играют важную роль в судьбах этносов, совершая вместе с пассионариями  завоевания и перевороты. Но если пассионарии  могут проявить себя без этих “бродяг-солдат”, как можно их условно назвать, то те – ничто без пассионариев, ибо сами они не умеют поставить  себе ни цели, ни организоваться. Максимум, на который они способны, – это  разбой или гангстеризм, жертвой  которого становятся носители нулевой  пассионарности, т.е. основная масса  населения. Но в таком случае “бродяги”  обречены: их выслеживают и уничтожают.

      Есть  соблазн сопоставить пассионариев с “героями, веющими толпу”, а  “бродяг-солдат” назвать “ведомыми”, но на самом деле механизм действия не столь прост. Испанские Габсбурги  и французские Бурбоны, за исключением  основателей династий, были заурядными людьми, равно как и большая  часть их придворных. Но идальго  и шевалье, негоцианты и корсары, миссионеры и конкистадоры, гуманисты  и художники – все они создавали  такое внутреннее напряжение, что. политика Испании XVI и Франции XVI – XVII вв., если изобразить ее как составляющую этногенетического процесса, отражала огромную пассионарность этих этносов.

      Остановлюсь на этом подробнее. “Бродяги-солдаты” как характерологический тип отличаются повышенной реактивностью и соответственно пониженной целеустремленностью. Их активность возникает за счет внешних раздражителей, вызывающих импульсивную реакцию, без расчета и соображений. Такой образ поведения самоубийствен, даже если он не граничит с патологией. У гармоничных людей реактивность уравновешивается слабыми импульсами пассионарности, благодаря чему они соразмеряют свои поступки с заботой о себе, детях и друзьях. Пассионариями же в полном смысле слова, по теории,  нужно называть тех людей, у которых инстинктивные импульсы самосохранения подавлены стремлением к реальной или иллюзорной цели. Деятельность их неизбежно направлена не на самосохранение или минутное самоудовлетворение, а на изменение окружения, хотя заслуга принадлежит не их воле, а их конституции. Итак, в основе трех характеристик лежит лишь разная степень выраженности одного признака – пассионарности, а не качественное деление на “героев” и “толпу”. Именно поэтому третью группу Гумилев назвал субпассионариями.

      Особенно  важно не смешивать отмеченные выше характерологические типы внутри этноса: пассионариев, субпассионариев и  основную массу населения с подразделениями  классовыми, сословными или этнографическими. Любое из последних включает в  себя все три типа, и, наоборот, каждый из типов находится в составе  любого класса или сословия. Например, в эпоху расцвета феодализма далеко не все феодалы были пассионариями. Большая часть их сидела в своих  замках, собирала имущество, воспитывала  детей и с неохотой несла воинскую повинность сеньору, выражавшуюся в  участии в войнах в течение 4 0 дней в год. Зато в крестовые походы добровольно устремлялись тысячи простых  людей, бросая семью и родину, причем только часть из них, нанимаемая королями и герцогами за деньги, рассматривается  нами как субпассионарии, искавшие “карьеры и фортуны”. Многие пилигримы-фанатики были наделены высокой пассионарностью. И даже при образовании этноса инициативная группа никогда не состоит  из людей одного типа. Приведу несколько  примеров.

      Обратимся к такому яркому периоду мировой  истории, как эпоха Мухаммеда  и первых халифов. Сам Мухаммед и  его сподвижники Абу-Бекр и Омар, несомненно, были пассионариями, но Осман, третий халиф, по складу принадлежал  к разряду “обывателей”. Его  потому и поставили халифом, что  разбившиеся на партии мусульманские, пассионарии предпочитали иметь  во главе государства нейтральную  фигуру. Осман провел на высокие  должности своих родственников, в числе которых были и совсем неактивные люди, и субпассионарии, и пассионарные “лицемерные мусульмане”, как их называли за то, что они  на словах признали ислам, но в душе остались язычниками, например Моавия ибн Абу-Суфьян, сын врага Мухаммеда. Это вызвало недовольство пассионариев, сражавшихся за дело ислама, и они  убили Османа.

      В последовавшей внутренней войне  во всех трех партиях: фанатиков-хариджитов, шиитов – сторонников Алия и “лицемерных  мусульман”, защищавших Омейядов, –  опять-таки фигурировали люди всех трех типов, и все они гибли на полях сражений. Так как пассионариев было мало, то их убыль сказалась на пассионарном напряжении халифата, которое снизилось до уровня, при котором стала возможной координация управления в масштабах всего государства – от Инда до Атлантики.

      А вот другой, более близкий и  столь же наглядный пример. Земское  ополчение, освободившее в 1613 г. Москву от поляков, включало в себя много  пассионариев, но избрало на престол  тихого, сугубо неактивного “Мишу  Романова” за то, что он был “умом  зело скуден” и поэтому помех  не чинил, не был пассионарием. Да и  многие бояре, сидевшие в думе “брады уставя”, отнюдь не были пассионариями. Зато высокой пассионарностью обладали Иван Болотников, хитрый интриган Василий  Шуйский, атаманы Трубецкой и  Заруцкий, Захар и Прокопий Ляпуновы, Козьма Минин, Дмитрий Пожарский, Марина Мнишек, Авраамий Палицын и Александр Лисовский. А вокруг каждого из них теснились пассионарии, не прославившие себя в веках, субпассионарии, нашедшие себе применение, и толпы сдвинутых с мест и увлеченных потоком событий представителей основной массы населения. С точки зрения истории общественных отношений “смутное время” – кризис; для истории культуры – упадок; для этнической истории – “взрыв пассионарности и связанный с ним перегрев, охлажденный пролитой кровью”. Пассионарность как огонь: она и греет и сжигает. Тяжко, когда ее мало, страшно, когда ее много; оптимальная точка где-то посредине, но задержаться на ней, увы, нельзя, потому что всегда идет процесс либо накала, либо охлаждения.

      Итак, во всех видимых простым глазом и  изучаемы: историей конструкциях присутствуют все три типа людей. Без сочетания этих трех элементов конструкция разваливается, а этногенез не идет. Далее Гумилев показывает на нескольких примерах, как “выглядит” пассионарность отдельных людей.

      Александр Македонский имел в своей маленькой  Пелле все, что было нужно человеку: пища в избытке женщин достаточно; охота, развлечения, беседы с Аристотелем... и все-таки он бросился на Беотию, на Персию, а затем – на Согдиану и Индию, вопреки сопротивлению даже тех воинов и полководцев, которые вначале охотно шли за ним. Предположим, что для Македонии были нужны территориальные приобретения в Греции, ну в крайнем случае в Малой Азии и Сирии, но уж с саками и индусами у македонян никаких счетов не было, и жить в столь экзотических местах они не соглашались даже после победы, так что пришлось ставить в Бактрии гарнизоны из нанятых греков. Наоборот, раны, лишения и тоска по родине сделали македонскую армию к концу кампании малобоеспособной. Об этом прямо заявил Александру его сподвижник Кен, но для нас любопытнее речь самого царя, его доводы, которыми он соблазнял воинов продолжать поход.

      Перечислив  сделанные завоевания, он заявил: “Людям, которые переносят труды и  опасности ради великой цели, сладостно  жить в доблести и умирать, оставляя по себе бессмертную славу... Что  совершили бы мы великого и прекрасного, если бы сидели в Македонии и считали, что с нас хватит жить спокойно: охранять свою землю и только отгонять от нее соседей... которые нам враждебны” (Арриан, V, 26 – 27).

      Это программа человека, ставящего свою жажду славы выше собственного благополучия и интересов своей страны. При  этом сам он пренебрегал усладами, на деньги для собственных удовольствий был очень скуп, но благодеяния  сыпал щедрой рукой. Одно качество, доведенное до крайности, отмечают у  Александра и Арриан и Плутарх: честолюбие и гордость, т.е. проявление описанного нами качества пассионарности. Этого  избытка энергии оказалось достаточно не только для побед, но и для того, чтобы принудить своих подданных  вести войну в далекой Азии, которая им была совсем не нужна.

      Конечно, многие соратники Александра: Пердикка, Клирт, Селевк, Птолемей и др. – тоже обладали пассионарностью и искренне сочувствовали делу своего царя, благодаря  чему удалось увлечь в поход простых  македонян и греков. Не один человек, а целая плеяда пассионарных людей  смогла сломить персидскую монархию и создать на ее месте несколько  эллинистических государств. Но это  и есть тот протекавший в истории  процесс, породивший явление, именуемое  “эллинизмом”, роль которого в этногенезе Ближнего Востока несомненна.

      Теперь  рассмотрим несколько персон светлых, принесших себя в жертву людям. Ян Гус боролся против безобразий в католической церкви, находившейся в состоянии развала. На Констанцском соборе никто не собирался всерьез отстаивать право духовенства на пьянство, взятки и разврат, но по политическим причинам Гусу было предложено отречься от критики церкви. Если бы Гус преследовал личные цели, он подписал бы отречением, вернувшись в Прагу, или объявил его вынужденным, или, подчинившись власти католической церкви, жил бы тихо, не вступая в борьбу. Гус предпочел идти на костер. Его пассионарное напряжение приняло форму не честолюбия или славолюбия, а ревности к своей идее, вообще говоря, не оригинальной. Так же поступил протопоп Аввакум, сходными мотивами руководствовалась Жанна д'Арк. Их пассионарность была столь сильна, что они не могли лукавить даже ради спасения жизни. А искренность и непреклонность их поведения, не вызывающая сомнения ни у кого, очевидно, диктовалась особенностями психофизиологической конституции, описанной выше.

      Но  смогли ли они одни поднять такие  мощные движения, как разгром Англии, Гуситскую войну или Раскол? Нет, если бы вокруг Жанны д'Арк не группировались такие храбрецы, как Дюнуа, Ля Гир  и их сподвижники, то смерть ее была бы напрасной. Франция XV в. кипела пассионарностью, и Жанна просто наметила цель двумя словами: “Прекрасная Франция”. И всем стало вдруг ясно, что надо отстаивать и за что не жаль погибнуть. А обыватели, в том числе король Карл VII, съели каштаны, вынутые для них из огня пассионариями.

      Если  бы в Чехии были пассионарны только Ян Гус и Иероним Пражский, то Жижка и братья Прокопы не смогли бы собрать на горе Табор тысячи людей, возму щенных предательством Констанцского собора и гибелью  праведника. Пассионариев в XV в. там было достаточно для того, чтобы увлечь целый народ на войну. Да и Аввакум был не один; самосожжения старообрядцев после его казни показывают, что на Руси было много ему подобных. Вспомним, что там, где пассионарность этноса снизилась как, например, в Византии, героическое поведение Константина Палеолога не могло увлечь в 1453 г. население Константинополя на оборону его стен от турок. Жители города позволяли себя убивать, но не нашли в себе мужества (которое было в избытке у их предков), чтобы поднять оружие.

      Мощный  пассионарный стимул, проявляющийся  в алчности, толкал испанских идальго, французских и английских дворян, голландских бюргеров на конкистадорство, корсарство, флибустьерство. Не все  они были субпассионарны, т.е. “бродяги-солдаты”, хотя последних и было большинство. Дома многие из них имели семьи и обеспеченную жизнь. В Вест- и Ост-Индиях их ждали, кроме битв, цинга, малярия, холера. Вот цифры из письма испанского капитана, перехваченного и опубликованного англичанами: “За 20 лет на острова (Филиппинские) приехало 14 тыс. испанцев. Живы из них только тысяча. Остальные 13 тыс. умерли от болезней, погибли в сражениях или по другим причинам”. Способ обогащения был явно невыгоден, тем более что вернувшиеся (даже не инвалидами) быстро прокучивали свои богатства. Это было психологически неизбежно, ибо после страшного напряжения наступала нервная реакция, требовавшая разрядки. И все-таки они шли, поколение за поколением, так как внутреннее напряжение пассионарности не давало им возможности сидеть на месте. В результате ими были созданы центральноамериканский и южноамериканский и филиппинский этносы.

      Во  всех приведенных примерах подчеркивалось, что признак пассионарности был  характерен для этноса, а не только для какого-то одного человека. Внимание на отдельных личностях мы сосредоточили  с той целью, чтобы наиболее выпукло  обрисовать признак. В действительности процессы проходят сложнее, хотя и не до такой степени, чтобы их было трудно анализировать. Наоборот, предлагаемая концепция весьма облегчает анализ историко-географических и этнографических  явлений, в чем и состоит ее практическое значение.  
 
 
 
 
 
 
 

5. Природа пассионарности

      До  сих пор мы сосредоточивали свое внимание на психологическом моменте, который как будто не имеет  отношения к явлениям природы. Однако это не так. Через психологию мы подходим к решению проблем географических, ныне поставленных во всей мировой  науке.

      Заметим, что вся ландшафтная оболочка Земли в разной степени переоформлена  людьми, вследствие повторного создавания искусственной, вторичной сферы  антропогенных ландшафтов. Антропосфера мозаична вследствие многообразия процессов  деятельности тех или иных этносов, в зависимости от характера и  направления динамики их исторических судеб. Следовательно, антропосферу можно  считать продуктом кристаллизации законченных и протекающих процессов  этногенеза; поэтому предпочтительнее называть ее этносферой, а этногенез  рассматривать как один из антропогенных  факторов.

      Выше  было отмечено, что реликтовые этносы стабильны и входят в состав биоценозов населяемых ими регионов как верхнее, завершающее звено. В биоценозах идет постоянный процесс, названный Т. Гексли конверсией. Цикл конверсии – это механизм; обеспечивающий циркуляцию энергии среди растений и животных одного местообитания, т.е. обмен веществ в данном экологическом сообществе. Для сохранения геобиоценоза необходимо, чтобы циркуляция энергии поддерживалась и усиливалась. Последнее важно как страховка против экзогенных воздействий: войн, эпидемий, стихийных бедствий. На преодоление этих трудностей уходят усилия этнического сообщества, которое в стабильном состоянии лишено агрессивности и, следовательно, не способно к активному изменению природы.

      Зато  при динамическом состоянии этноса ландшафтогенные процессы возникают  стихийно. Ф. Осборн (США) в 1948 г. писал: “История нации (американской) за прошлый  век, с точки зрения использования  природных богатств, является беспримерной... Фактически это история человеческой энергии, безрассудной и бесконтрольной”. Но то же можно сказать об этнической истории Северной Америки. Истребление  инцейцев, торговля неграми, захват Техаса скваттерами в 1836 г., расправа с франко-индейскими метисами в Канаде в 1886 г., деятельность золотоискателей в Калифорнии и на Аляске – все это совершалось столь же неорганизованно и бесконтрольно, как и истребление лесов ради хлопчатника в южных штатах США, уничтожение бизонов, распашка прерий (вызвавшая эрозию почв) и хищническая деятельность меховых компаний в Канаде.