Преступление совершенное в состоянии аффекта

Как видно из приговора, судом не признавались обстоятельствами исключительными такие, которые  были связаны с целями и мотивами преступления, ролью Р., поведением последнего во время и после совершения преступлений, с активным его содействием  раскрытию преступления.

Таким образом, оснований  к изменению приговора как  в части юридической квалификации действий осужденного Р., так и  назначенного ему наказания, Судебная коллегии не находит.

Исходя из изложенного, руководствуясь ст. ст. 377, 378, 388 УПК РФ, Судебная коллегия определила: приговор Верховного Суда Республики Бурятия  от 4 августа 2006 года в отношении  Р. оставить без изменения, кассационную жалобу осужденного Р. - без удовлетворения. [20]

Завершая рассмотрение уголовно – правовой характеристики понятия «аффект», уместно указать, что законодательная формула  ст. ст. 107, 113 УК РФ не отвечает сложившейся  правоприменительной практике. Суды расширительно толкуют нормы, предусматривающие  ответственность за аффективные  деяния. Несомненно, этому способствовал  и законодатель, который ввел в  диспозицию ст. ст. 107, 113 УК психологический  термин "аффект", придав ему совершенно иное содержание и смысл. Думается, что с целью более точного  применения уголовного закона, а также  единообразного понимания категории "аффект" необходимо внести в текст  ст. ст. 107 и 113 изменения следующего характера: "...совершенное в состоянии  сильного душевного волнения (физиологического аффекта или приравненной к нему эмоции)...". Соответственно необходимо расширить перечень обстоятельств, закрепленных в ст. 196 УПК РФ, для  установления которых проведение экспертизы является обязательным.

Глава 3 Убийство, совершенное в состоянии  аффекта: актуальные проблемы применения

3.1 Проблемы  установления внезапно возникшего  сильного душевного волнения (аффекта)  в российской уголовно – правовой  доктрине

Согласно отечественной  уголовно - правовой доктрине убийство или причинение вреда здоровью в  состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного неправомерными действиями потерпевшего, влекут за собой  значительное смягчение наказания. Преступления, совершенные в таком  состоянии, уголовный закон традиционно  выделяет в специальный состав. Действующий  УК РФ, сохранив унаследованное им понятие "внезапно возникшее сильное душевное волнение", дополнил его уточняющим термином "аффект". В литературе появились высказывания, что в  новой редакции закон стал более  определенным. Однако некоторые важные вопросы, по нашему мнению, так и  остались без четкого ответа и  требуют дополнительной доработки.

УК РФ предусмотрел два специальных состава для  преступлений, совершаемых под влиянием сильного душевного волнения, - "убийство, совершенное в состоянии аффекта" (ст. 107) и "причинение тяжкого или  средней тяжести вреда здоровью в состоянии аффекта" (ст. 113). Анализ названий и текста обеих статей дает основания полагать, что наименование "внезапно возникшее сильное душевное волнение" и термин "аффект" использованы как синонимы. При более  внимательном рассмотрении всей проблемы ее терминологические аспекты оказываются  весьма непростыми. Попытаемся разобраться.

Понятие "сильное  душевное волнение" появилось в  российском Уголовном Уложении 1903 г. взамен прежнего, выполнявшего аналогичные  функции - "запальчивость и раздражение". В литературе отмечалось, что данное терминологическое изменение было во многом «обусловлено научными достижениями рубежа XIX - XX веков, прежде всего в  области психологии и физиологии» [21]. Несмотря на это, новое понятие долгое время оставалось вполне обыденным, а его содержание толковалось в духе общекультурных представлений своего времени на уровне простого здравого смысла. Таким его восприняло и советское уголовное право.

Ключевое слово  анализируемого понятия - "волнение". В обычном словоупотреблении  оно означает "сильная тревога, душевное беспокойство" [22]. Правда, слово "душевное" в качестве синонима слова "психическое" в наши дни устарело и звучит архаично.

При толковании рассматриваемого понятия в учебниках и практических пособиях по уголовному праву едва ли не основное внимание долгие годы уделялось  признаку "внезапности возникновения", трактуемому сугубо хронологически. Наличие "внезапности" за душевным волнением признавалось лишь тогда, когда разрыв во времени между неправомерными действиями потерпевшего и спровоцированным ими преступлением либо отсутствовал, либо был крайне невелик.

Слово "сильное" служит показателем того, что возникающее  у виновного волнение должно быть выраженным, интенсивным и нарушать нормальную психическую регуляцию  поведения. Вместе с тем дезорганизация психической деятельности не должна быть столь глубокой, чтобы полностью  исключать способность лица к  осознанию своих поступков и  к руководству ими. Этим сильное  душевное волнение, являющееся неболезненным  состоянием вменяемого человека, отличается от болезненных психических расстройств, обусловливающих невменяемость (к  числу последних относится, в  частности, патологический аффект).

В целом же содержательные характеристики сильного душевного  волнения как преимущественно "обыденного" понятия при попытке их прояснения оказываются скупыми и не всегда четкими. По каким, к примеру, признакам  можно было бы раскрыть содержание слова "сильное"? Как именовать  эти признаки? Чем вообще надлежит измерять интенсивность, "силу" душевного  волнения на уровне обыденных представлений  и здравого смысла?

Несмотря на отмеченные трудности, понятие сильного душевного  волнения долгое время считалось  достаточно очевидным и вполне доступным  для понимания следователями, прокурорами, судьями и другими участниками  уголовного процесса.

Так, в Комментарии  к УК РСФСР 1926 г., изданном в 1944 г., нет  никаких разъяснений по поводу содержания этого понятия. Объяснение напрашивается  одно: авторы Комментария сочли подобные разъяснения излишними ввиду  полной ясности самого предмета.

Подтверждением  сказанному может служить следственная и судебная практика 40 - 70-х годов. Соответствующие примеры регулярно  публиковались в юридических  журналах и официальных бюллетенях судебной практики. Анализ их показывает, что при решении вопроса о  наличии у обвиняемого внезапно возникшего сильного душевного волнения следователи и судьи тщательно  изучали детали возникновения и  развития конфликта между потерпевшим  и обвиняемым.

В оценках эмоционального состояния обвиняемого следствие  и суд опирались на две группы обстоятельств: 1) внешне наблюдаемые  признаки поведения обвиняемого  в момент совершения им преступления, установленные в ходе следственных и судебных действий, - внешний вид, двигательная активность, особенности  речи, мимики и пр.; 2) субъективно  переживаемые обвиняемым ощущения, о  которых он мог сообщить в своих  показаниях.

Эти ощущения выражались обычно словами: "очень смутно помню  случившееся", "все было как  во сне", "во мне будто что-то сорвалось" и т.п. Все относящиеся  к установлению сильного душевного  волнения обстоятельства, в том числе  признак "внезапности возникновения", выявлялись следователем и судом  самостоятельно с опорой на свои профессиональные знания (правовых дисциплин и основ  юридической психологии) и здравый  смысл. Эту систему оценок можно  назвать рационализированным здравым  смыслом.

Позднее в трудах по уголовному праву категорию внезапно возникшего сильного душевного волнения все чаще стали соотносить с психологическим  понятием "аффект", которому свойственны  такие признаки, как внезапность  возникновения, взрывной характер эмоциональной разрядки, специфические и глубокие психические изменения, остающиеся тем не менее в пределах вменяемости.

Этот подход имел очевидные преимущества. Он позволял не выискивать характеристики значимого  в уголовно - правовом отношении  эмоционального состояния среди  житейских понятий и обыденных  представлений, а заимствовать эти  характеристики непосредственно из психологии, где они были либо уже  выработаны, либо их поиск мог целенаправленно  вестись учеными - психологами.

В итоге ко второй половине 70-х гг. во многих юридических  и судебно - психологических работах "внезапно возникшее сильное душевное волнение" по своей содержательно - психологической стороне стали  фактически отождествлять с "физиологическим  аффектом". Слово "физиологический" было призвано провести разграничение  между двумя разновидностями  юридически значимых аффектов - патологическим и непатологическим.

Разработка проблем  физиологического (непатологического) аффекта велась в отечественной  судебной психологии весьма интенсивно. В ходе исследований выявлялись и  уточнялись его признаки, разновидности, стадии и пр. В итоге понятие "физиологический  аффект" все более насыщалось сложным психологическим содержанием. Достаточно сказать, что в одном  из последних учебников по юридической  психологии можно насчитать уже 8 (!) его диагностических признаков.

Такое развитие проблемы естественным образом поставило  вопрос о необходимости судебно - психологической экспертизы. Эксперты - психологи стали привлекаться к  установлению физиологического аффекта  еще в 60-е гг. (патологический аффект как болезненное расстройство всегда устанавливался с помощью судебно - психиатрической экспертизы). Со временем число экспертиз возрастало, и  ныне случаи, когда вопрос о наличии  физиологического аффекта решается с помощью психологической экспертизы, количественно не уступают случаям  традиционного решения данного  вопроса неэкспертным путем.

Казалось бы, в  этой эволюции в сторону усиления роли экспертизы нет ничего необычного. Напротив, подобный путь решения сложных  неюридических по своему содержанию вопросов для уголовного процесса традиционен. Два века назад помешательство обвиняемого, исключающее возможность применения к нему обычных уголовно - правовых санкций, могло быть установлено  как с участием врача - эксперта, так и без него. В наши дни  для установления психического расстройства, обусловливающего невменяемость, закон  требует обязательного назначения экспертизы (п. 3 ст. 196 УПК РФ [23]). Можно предположить, что и уголовные дела, по которым устанавливается физиологический аффект, ждет аналогичная судьба.

Но дело в том, что вопрос требуется однозначно решать не когда-нибудь, а сейчас. Мы либо вынуждены признать, что для  установления непатологического аффекта  необходимы специальные знания и, следовательно, экспертиза, либо сделать вывод, что  специальные знания и экспертиза здесь не нужны, а наличие или  отсутствие аффекта следователь  и суд обязаны устанавливать  сами.

Таково общепризнанное правило теории судебных доказательств, нашедшее отражение в законе (ст. 57 УПК РФ, ч. 7 ст. 9 Федерального закона "О государственной судебно - экспертной деятельности в Российской Федерации" [24] и др.), которое кратко можно сформулировать так: если в ходе производства по делу для установления каких-то обстоятельств возникла потребность в специальных знаниях, то должна назначаться экспертиза.

Столь жесткая постановка вопроса немного смущает. Ведь вывод  о необходимости экспертизы (а  именно к нему склоняется все больше специалистов) означает, что ее придется проводить по каждому делу об установлении аффекта. В результате практика рискует  столкнуться со значительными трудностями - в стране может просто не оказаться  достаточного количества квалифицированных  экспертов - психологов.

Но озадачивает  и второй из возможных выводов - об отсутствии необходимости в специальных  знаниях и психологической экспертизе. В нем видится отход назад: ибо как можно отказываться от экспертизы, уже прочно укоренившейся  в следственной и судебной практике и вроде бы неплохо себя зарекомендовавшей? К тому же такое решение применительно  к аффекту способно поставить  под сомнение необходимость судебно - психологической экспертизы в решении  ряда иных вопросов, решаемых ныне с  ее помощью.

В этой связи хотелось бы отметить два момента. Во-первых, та противоречивая неопределенность, которая сложилась в вопросе  об установлении аффекта (можно назначить  экспертизу, а можно и не назначать), тоже неприемлема. Она, как уже говорилось, не соответствует правовой доктрине и закону и не имеет к тому же вразумительного объяснения. Как  бы мы отнеслись к подобной двойственности при доказывании других обстоятельств - если бы, к примеру, следователи  и суды стали определять исполнителя  рукописного документа в одних  случаях с помощью почерковедческой экспертизы, а в других - самостоятельно, путем сличения соответствующих  текстов, что называется, на глазок?

Во-вторых, двойственность в вопросе о необходимости  экспертизы может оказаться и  вполне оправданной, но только в строго определенных рамках. Например, все  случаи доказывания аффекта были бы подразделены на простые и сложные (оба названия условны). В первом случае обстоятельства происшедшего относительно просты и потому доступны для распознавания  и квалификации без обращения  к экспертам. Сложность второго  варианта может выразиться в атипичности  или необычности внешней картины  протекания эмоциональной реакции, в попытках обвиняемого "симулировать" аффект, которого на деле не было, и  пр. Эти и иные усложняющие правильную оценку эмоционального состояния факторы  дают основания для назначения экспертизы. Так что в одних случаях  она нужна, в других - нет. В настоящее  время все случаи доказывания  аффекта фактически тоже разделились  на два аналогичных вида - экспертный и неэкспертный. Однако само это  разделение осуществляется абсолютно  произвольно и зависит от случайных  обстоятельств - от личного доверия  следователя или судьи к возможностям психологической экспертизы, от наличия  квалифицированных экспертов - психологов в данном регионе и пр. Такого рода факторы не должны быть определяющими  в рассматриваемом вопросе, а  потому следует выработать систему  четких критериев назначения судебно - психологической экспертизы ("экспертизы аффекта").