Древняя Русь и Великая Степь

Вот эту систему  русско-татарских отношений, существовавшую до 1312 г., следует назвать симбиозом. А потом все изменилось... 

Отрицательное отношение  русских политиков и дипломатов XIII в. к немцам и шведам вовсе не означало их особой любви к монголам. Без монголов они обошлись бы с  удовольствием, так же как и без  немцев. Более того. Золотая орда была так далека от главного улуса  и так слабо связана с ним, что избавление от татарского «ига»  после смерти Берке-хана и усобицы, возбужденной темником Ногаем, было несложно. Но вместо этого русские князья продолжали ездить кто в Орду, а кто в  ставку Ногая и просить под­держки друг против друга. Дети Александра, Дмитрий  и Андрей, ввергли страну в жестокую усобицу, причем Дмитрий держался Ногая, а Андрей поддерживал Тохту, благодаря  чему выиграл ярлык на великое  княжение. 

До тех пор пока мусульманство в Золотой орде было одним из терпимых исповедании, а не индикатором принадлежности к суперэтносу, отличному от степного, в котором восточные христиане  составляли большинство населения, у русских не было повода искать войны с татарами, как ранее  — с половцами. Татарская политика на Руси «выражалась в стремлении... всячески препятствовать консолидации, поддерживать рознь отдельных политических групп и княжеств». Именно поэтому  она соответствовала чаяниям  рас­падавшейся державы, потерявшего  пассионарность этноса. Процесс этот, как было показано выше, начался  еще в в. и закончился, как мы знаем из общедоступной истории, в в., когда наступила эпоха  «собирания» земель. Совершенно очевидно, что здесь дело было не в слабых татарских ханах Сарая, а в  новом взрыве пассионарности. 

Таким образом, заслуга  Александра Невского заключалась в  том, что он своей дальновидной политикой  уберег зарождавшуюся Россию в инкубационной  фазе ее этногенеза, образно говоря, «от зачатия до рождения». А после  рождения в 1380 г. на Куликовом поле новой  России ей никакой враг уже не был  страшен. 

Сила монголов была в мобильности. Они могли выиграть маневренную войну, но не оборонительную. Поэтому остро встал вопрос: на кого идти? На папу, в союзе с русскими и греками, или на халифа, при поддержке  армян и персидских шиитов? 

Батый обеспечил  престол Мункэ, тем самым обратив  силы Монголии на Багдад и освободив  от угрозы Западную Европу. Он считал, что дружба с Александром Невским  надежно защищает его от нападения  с Запада, и был прав. Таким  образом, ход событий сложился в  пользу «христианского мира», но не вследствие «героического сопротивления русских», русским ненужного, а из-за его отсутствия. Зато династия Аббасидов погибла, и, если бы не вмешательство крестоносцев, предавших монгольско-христианскую армию, Иерусалим был бы освобожден. 

На второй натиск у монголов не хватило пассионарности, растраченной в полувековой междоусобной воине (1259—1301). Итак, походы монголов 1201—1260 гг. есть история пассионарного толчка или, точнее, энергетического взрыва, погашенного энтропией. Поэтому  поиски здесь правых и виноватых  или добрых и злых бессмысленны, как любые моральные оценки природных  процессов. Они только мешают разобраться  в механизмах изменений причинно-следственных связей в сложных вариантах суперэтнических  контактов.