Эпоха застоя

1 «Застой» – стабилизация или внутрисистемный кризис ?

Брежневская эпоха вошла в современную  литературу под емким названием  «застой». Ее также называли «время консерваторов». Нередко и критики  этой эпохи, и ее апологеты выделяли  в своих работах  какую-либо одну сторону жизни советского общества: первые положительную, вторые отрицательную. Одни подчеркивали, что за двадцать лет рассматриваемого периода Советский Союз достиг своего апогея, а его глобальная мощь указывала на смещение соотношения сил между двумя мировыми  социальными системами «в пользу социализма». Сторонники другого направления отмечали, что за внешними признаками имперского величия Советского Союза скрывались внутренние болезни системы, вступившей в стадию разложения и исчерпавшей внутренний потенциал для своего дальнейшего развития. М.С.Горбачев, предпринявший последнюю попытку реформирования  советской системы, первым назвал предшествующую брежневскую эпоху «периодом застоя». Сделано это было, по всей видимости, для того, чтобы на  фоне предшествующего периода оттенить собственный курс реформ и те успехи, которые казались новому руководителю страны  легко достижимыми на начальном этапе перестройки. С легкой руки Горбачева термин «застой» получил в отечественной литературе права гражданства. В последующем он перекочевал из политического лексикона в исторические работы, став своеобразной  визитной карточкой рассматриваемой эпохи.

Многие ученые считали ошибочным утверждение  о застое в социально-экономическом  развитии страны в 1965-1982 гг. на том основании, что за указанный период  объем промышленного производства в СССР вырос почти в три раза, а сельского хозяйства в 1,5 раза; национальный доход увеличился в 2,5 раза, а капиталовложения – в 2,7 раза. Почти вдвое выросли показатели по важнейшим видам продукции в стране (производство электроэнергии, добыча нефти и газа, выплавка чугуна и стали, производство автомобилей и тракторов). По  мнению этих ученых, разговоры о застое возникли по двум причинам. Во-первых, в связи со снижением темпов экономического роста в 80-е годы в сравнении с 60-ми годами. Это снижение стало результатом того, что в указанный период произошел переход с экстенсивного на интенсивный путь развития экономики как прямое следствие насыщения народного хозяйства СССР важнейшими видами продукции. Вторая причина – «реальный застой в общественно-политической жизни», связанный первую очередь с «укреплением личной власти Брежнева» и соответствующей этому кадровой политикой.

Ученые отмечали два  разных по своему содержанию периода  брежневского правления: первый – с 1965 по 1968 гг., когда советская политика исходила из необходимости «предотвратить войну», «сдвинуть сельское хозяйство с мертвой точки», «ускорить развитие группы «Б», когда по всем этим направлениям имелись «положительные результаты». Второй период, ускорившийся после чехословацких событий 1968 г., характеризовался, по мнению этих ученых, тем, что курс на стабильность, не сопровождавшийся развитием демократии, необходимыми переменами, обновлением кадров, начал «порождать застой», который, в свою очередь, стал источником «бесконтрольной бюрократизации, нравственно-политического разложения работников партийного и государственного аппарата». Именно такую точку зрения отстаивал в своих работах А.Бовин, более десяти лет работавший в аппарате ЦК КПСС. В конце 80-х годов Бовину, по его собственным словам, было  понятно, что модель социализма, созданная в 30-50-е годы, «полностью исчерпала свои возможности».  Он ставил в вину брежневскому руководству, что оно вовремя не научило народ «что и как надо строить». Однако, как и многие другие, Бовин  полагал, что у социализма, как  у всякой укоренившейся социальной системы, был «необходимый запас прочности». Проблема, по мнению Бовина, заключалась в том, чтобы заменить изжившую себя модель социализма другой, «более жизнеспособной».

Данной позиции придерживаются многие ученые. Некоторые из них  убеждены, что первые пять лет правления  «коллективного руководства» во главе  с Брежневым содержали «многочисленные  варианты альтернатив», что именно в это время определялся внутриполитический курс Советского Союза, поэтому было бы исторически неправильным определять снятие Хрущева с поста руководителя страны как простое «возвращение к неосталинизму». Вслед за Бовиным и другими политологами,  они считают, что одним из важнейших факторов, определивших поворот к застою  и последующему  кризису советской системы, стали события 1968 г. в Чехословакии. Коммунистическая элита  стран, входивших в так называемый социалистический лагерь, усмотрела в попытках реформаторов построить «социализм с человеческим лицом» угрозу утраты своей власти. В конечном счете именно это обстоятельство вызвало поворот к борьбе с инакомыслием во всех областях жизни страны – в экономике, культуре, науке, внешней политике. Так, по мнению Р.Г.Пихоя, неосталинизм включал в себя строжайший идеологический контроль и диктат в политической жизни страны, преследование любого инакомыслия, радикальное повышение роли КГБ в обществе, сопоставимое только с ролью ЦК КПСС, а «в ряде случаев даже превосходившее своим влиянием ЦК КПСС».  Он также считал, что после чехословацких событий и свертывания экономической реформы Косыгина,  отныне и до конца 80-х гг. утверждается убеждение «в практической нереформируемости советского социализма».

По  мнению Ф.Бурлацкого,  понятие «застой» нуждается во взвешенной оценке, поскольку  если для экономики тенденция к стагнации обнаруживалась все более зримо, то в области политики и морали имел место не просто застой, а «откатывание назад» в сравнении с десятилетним периодом хрущевской оттепели. Он выражал резкое несогласие с концепцией «двух Брежневых» – до середины 70-х годов и после; выступал против утверждения будто Брежнев был в самом начале своей деятельности сторонником реформ. Брежнев, по мнению Бурлацкого, был типичным аппаратным деятелем «областного масштаба», «флюгерным лидером», стоявшим на «центристских позициях».

Общий вывод многих критических  публикаций о «застое» сводится, как  правило,  к тому, что в брежневские  годы судьба страны определялась не интересами общества, а «эгоистическими интересами консервативных сил». Отсюда такое внимание к политической истории тех времен, стремление изобразить Брежнева «изворотливой, хитрой и ловкой посредственностью», утверждения о «принципиальных разногласиях» во внешней и внутренней политике между Брежневым и Косыгиным, попытки объяснить кризисные явления в высшем руководстве исключительно  «раболепством ближайшего окружения» Брежнева. Именно такую картину, например, нарисовал в своих воспоминаниях бывший партийный деятель и историк П.А.Родионов. Похожий портрет Л.И.Брежнева изображен во многих мемуарах политических деятелей брежневской эпохи

Некоторые современные российские историки при характеристике брежневской  эпохи основное внимание уделяли  оценке внутренней политики партии, квалифицируя ее как «консервативную». Сюда они относили  контрреформы в области партийного и советского строительства (объединение промышленных и сельских областных, краевых парторганизаций и советских органов), ликвидацию совнархозов и восстановление отраслевых министерств,  частичную реабилитацию Сталина,  политику стабильности кадров, которая обернулась на практике торжеством геронтократии,  неприятие реформ в области экономики. По их мнению, централизация и бюрократизация управленческого аппарата, его быстрое разбухание стали следствием отказа советского руководства от экономических методов управления.

Известный биограф советских вождей Д.Волкогонов полагал, что брежневский  курс представлял «некий «новый»  путь: между реформизмом Хрущева  и диктатурой Сталина», который сложился  как результат,  с одной стороны, нежелания общества возвращаться к ужасам большевистской диктатуры,  с другой  –  как попытка властей использовать социальную  инерцию движения хрущевского периода  «ничего кардинально не меняя и не реформируя». Выбор брежневским руководством консервативной политической линии определялся, по мнению историка,  объективными факторами: конфликтом между обществом и властью, не желающей возвращаться к старому и не имеющей достаточно сил, чтобы продолжать курс реформ. Таким образом, брежневизм, согласно Волкогонову, - исторически закономерный этап в жизни советского общества. Состояние стабильности советского общества было, по мнению Волкогонова, результатом определенных исторических условий, в которых находился Советский Союз в эти годы. Важнейший фактор -  достижение военно-стратегического паритета с США, заключение в 1972 г. договора между двумя странами об ограничении системы противоракетной обороны и подписание в 1973 г. документа  о предотвращении ядерной войны между СССР и США. Оборотной стороной этого равновесия, достигнутого в ходе непрекращающейся гонки вооружения,  стало истощение советской экономики. При общей стагнации  системы резко «прибавил» только военно-промышленный комплекс, усилились многие виды Вооруженных Сил и окреп КГБ. Второй важнейший фактор застоя  -   кризис бюрократической системы управления. Он заключался в том, что руководство партии и государства «не хотело замечать» отрицательных явлений в жизни советского общества, главной заботой «верхов» в этот период стало сохранение «обстановки полного единодушия» в собственной среде. Именно этими словами, указывал Волкогонов,  заканчивались все партийные форумы страны – от заседаний Политбюро и Секретариата до съездов и пленумов партии.

 Основная идея, которую выдвигали  и отстаивали Р.Медведев, А.Бовин,  Ф.Бурлацкий и их сторонники, - доказать, что советская социалистическая  система подлежала реформированию  и если бы был продолжен  курс хрущевских реформ, страна  могла преодолеть тот системный кризис, в котором Советский Союз оказался главным образом по причине низкой компетентности брежневского руководства. В качестве основной  причины смены курса, как правило, называли  внешнеполитический фактор, когда пражская весна 1968 показала, что экономическое оживление и рост благосостояния далеко не гарантировали политической стабильности в обществе, а нередко на их базе возникали требования политических перемен, несовместимые со строительством социализма. Поэтому пражская весна рассматривалась Брежневым и его окружением как «атака на партию и на само дело социализма в Чехословакии», которое следовало защищать с помощью военной силы. Не найдя адекватного ответа на этот  вызов времени, Брежнев и его окружение решили перейти к полной консервации системы. Такова в своей основе логическая канва большинства исследований по брежневской эпохе.

  Отметим еще одну особенность  работ вышеназванных авторов.  Как правило, многие из них  написаны активными участниками  событий того времени, когда  роль многочисленных «советников»  вождя в решении важных политических вопросов многократно повысилась – отсюда желание мемуаристов представить свои действия в выгодном свете. Поэтому свои неудачи на посту «советников» они, как правило, связывали   с тоталитарным сталинским наследием, наиболее полно сохранившемся в советской политической системе и ее институтах.

По мнению сторонников модернизационного  подхода, с петровских времен и вплоть до нынешних в  России правители  пытались осуществить модернизацию страны, каждый по-своему, но общим для всех начинаний было то, что в триаде личность – общество – государство «доминировало государство». Так, по мнению В.В.Согрина, Советский Союз, как некогда Российская империя, пытался провести модернизацию страны «на основе мобилизационной модели» и под «верховенством вотчинного государства». Обе попытки закончились распадом великих империй, поскольку не носили «органический» характер, а также по причине того, что устойчивыми характеристиками российской имперской политики были «мессианизм и экспансионизм», которые отвлекали общество и ресурсы на решение сугубо внешних задач в ушерб внутренним. В русле этой теории, Согрин  выделял брежневский период как качественно отличный от хрущевского. Если Хрущев, вслед за Сталиным, пытался вторично осуществить советскую модернизацию «сверху», то после его отставки новое руководство страны осознало значение модернизации «снизу». Об этом, по мнению Согрина, свидетельствовала косыгинская реформа, допускавшая «развитие инициативы и самостоятельности промышленных предприятий и колхозов». Реформа закончились неудачей поскольку, считал Согрин, партийное руководство «смертельно испугалось» возможности сужения экономического и политического «всевластия КПСС». 

Один из сторонников теории модернизации Е.И.Пивовар обращал внимание на то обстоятельство, что процесс глобализации,  который охватил СССР в 60-80-е годы XX столетия, оказал не менее серьезное воздействие на результаты «советского эксперимента», чем «ошибки, просчеты, слабости» послесталинского руководства. Он отметил, что  советское общество в рассматриваемый период переживало качественно новый этап урбанизации, связанный с преобладающим ростом городского населения и резким повышением образовательного уровня в стране. В то же время предшествующий этап индустриализации в СССР «не был завершен», а высокие технологии господствовали только в военно-промышленном комплексе. Одновременно с качественным изменением социальной структуры страны росла «тяга широких слоев общества к массовому потреблению», но советская экономика не могла удовлетворить эти требования, поскольку существовала в условиях «всеобщего дефицита». В результате произошло «разочарование» среднего класса Советского Союза в советской системе.

Некоторые ученые, сторонники феномена цикличности,  объясняли   застойные явления 60-80-х годов XX столетия  преобладанием контр реформаторской тенденции в развитии экономики и общества СССР. Так,  по  мнению В.Т. Рязанова, в отечественной истории с XVIII и до XX века включительно периоды реформ сменялись контрреформами. В предшествующий брежневскому реформистский период Хрущева в народном хозяйстве СССР завершилось оформление современного комплекса отраслей, связанных с научно-технической революцией (в первую очередь, освоение космоса и выпуск сложной оборонной техники). Помимо этого выросли реальные доходы населения и этот рост продолжался и в брежневские времена. Фактически заново были созданы отрасли, работающие на потребительский рынок – электробытовая техника,  массовое жилищное строительство, автомобилестроение и пр.  Рязанов объяснял  это  практической реализацией курса на «экономическую заинтересованность хозяйствующих субъектов». Что же помешало развиться реформистским тенденциям в брежневские годы ?  По мнению Рязанова, таких причин контрреформ  было несколько. Одни лежали в экономической плоскости, другие – в политической. В первую очередь ни социалистическая теория, ни соответствующая ей практика не смогли ответить на главный вопрос: как совместить экономическую заинтересованность производственных коллективов в получении прибыли с их экономической ответственностью в условиях государственной собственности. Не был также найден эффективный экономический механизм, позволяющий государству  бороться с инфляцией, дефицитом, сокрытием внутренних резервов. Вторая важнейшая причина – на военные нужды в СССР, по экспертным оценкам, тратилось до 20% ВНП, тогда как в США вдвое меньше. Последствия гонки вооружения для экономики Советского Союза и уровня жизни населения страны оказались более тяжелыми и долговременными, чем для США.