Наследие Ивана I Калиты

Особо перечисляет князь  Иван во второй, «пространной», версии своей духовной грамоты села, купленные  им в других русских землях: в  Новгороде, Владимире, Ростове и  Костроме. Они также идут в раздел между сыновьями.

Значительную часть своего движимого имущества Иван Калита, заботясь о спасении души, завещал  духовенству. Княжеские пояса и  одежды («порты») раздавались попам  московских церквей, конечно, не для  использования по прямому назначению. Известно, что еще в домонгольский  период великие князья Владимирские завещали часть своих церемониальных одежд Успенскому собору, где они  хранились как реликвии, напоминавшие об умерших благодетелях.

Среди распоряжений Ивана  Даниловича, относящихся к церкви, особо выделяется пожалование трех сел «святому Александру собе в поминанье». По-видимому, речь идет о небольшом  Александровском монастыре, который, как можно понять из другого фрагмента  завещания, был куплен Иваном Даниловичем  «на Костроме» и завещан «княгини своей». В источниках нет никаких  сведений об этом монастыре. Однако и  сам контекст, в котором он упомянут, и его посвящение позволяют догадываться о причинах особой любви Ивана  Даниловича к этой забытой обители, которой он поручил самое главное  — вечный помин своей души. «А что село Павловское, бабы нашее  купля, и Новое селце, что есмь купил, и Олександр святыи, что  есмь купил на Костроме, даю княгини  своей».

Под «бабой нашей» (то есть «бабушкой, бабкой») князь Иван разумеет жену Александра Невского Александру — мать Даниила  Московского. В логической связи  с этим воспоминанием стоит и  Александровский монастырь —  либо основанный самим Александром, либо поставленный в память о нем  и его супруге. Обители и храмы  с таким посвящением были крайне редки в ту эпоху. Подобное посвящение могло объясняться только мемориальным значением храма.

Все это позволяет обрисовать историю «святого Александра» следующим  образом: князь Иван Данилович, получив  великое княжение и став хозяином в Костроме, выкупил у прежних  владельцев, благоустроил, а в конце  жизни завещал своей жене Ульяне Александровский монастырь, связанный  с именем Александра Невского. Заметим, что Калита тогда был последним  из оставшихся в живых внуков Александра Невского. Это возлагало на него особую ответственность за сохранение памяти Невского героя. Возможно, подражая деду, Иван Данилович завещал обитель  своей вдове, которая и поддерживала вечное поминовение деда и внука. Если допустить, что монастырь был  женским, можно думать, что вдова  Калиты приняла здесь постриг.

Завершается завещание Калиты строгим наказом старшему сыну Семену: «А приказываю тобе, сыну своему Семену, братью твою молодшую и княгиню свою с меншими детми, по Бозе ты им будешь печалник. А кто сю грамоту порушит, судить ему Бог»...

Духовная грамота Ивана  Калиты — его расчет с семейными  делами. Но это была лишь часть его  Завещания.

Еще в 1339 году Калита распорядился приготовить хороший список Евангелия. Работу выполняли в течение нескольких месяцев два переписчика —  Мелентий и Прокоша. Первый из них  был старшим, а второй — его  молодым помощником. Князь Иван хотел  видеть книгу нарядно украшенной, и потому к делу были привлечены два художника. Один из них, Иоанн, нарисовал  две красочные миниатюры —  «Поклонение волхвов» и «Отослание апостолов на проповедь»; другой, неизвестный  по имени мастер,, сделал к главам нарядные заставки — цветные рисунки  в виде фантастического переплетения растительных и животных мотивов. Нравоучительный  смысл этих заставок был вполне ясен: только тот, кто следует путем  Евангелия, может избежать сетей  грехов, которые сплетает враг рода человеческого — дьявол.

Свое Евангелие князь  Иван задумал послать «на Двину  к святой Богородици». Полагают, что  это был основанный в 1330-е годы близ устья Северной Двины Успенский  Явленский монастырь, из которого рукопись в XVII веке была передана в крупнейшую обитель края — Антониевсийский монастырь. Там она и была обнаружена в 1829 году известным археографом П. М. Строевым. Возникает вопрос, зачем понадобилось Калите отсылать эту превосходную и дорогую книгу в маленький лесной монастырь на самом краю Русской земли?

Обычно это решение  объясняют в контексте борьбы Москвы и Новгорода за влияние  в Подвинье. Но можно посмотреть на дело и с другой стороны. Сийское  Евангелие содержит своего рода послание Ивана Калиты к будущим поколениям, его отчет перед Богом и  людьми. И где он мог найти более  надежное место для него, как ни там, на краю света, где не ступала  нога татар и литовцев, шведов и  немцев?! Московские пожары 1330-х годов, уничтожившие среди прочего и  множество книг, неизбежно должны были заставить Ивана задуматься о сохранности своего послания. И  он, как всегда, нашел единственно  правильное решение. То, что сегодня  мы держим в руках его Евангелие, лучше всех других соображений подтверждает прозорливость Калиты, его умение заглянуть в будущее.

История Сийского Евангелия  полна загадок. И самая сложная  из них — знаменитое послесловие. Чего стоит одна только его хронологическая  часть! Дата завершения книги указана  сразу в нескольких календарных  системах. «В лето 6000-е 800-е 47-е, индикта 12, миротворенаго и солнечьного  круга в 4-е лето висикостное, жидовь сего ирук в 7-е лето, епакта 18 лето, в 5-и каланд месяца марта, жидовьскы  нисана, написано бысть си еуангелье». Однако эти системы противоречат друг другу. 6847 (1339) год имел число индикта 7, а не 12, и число круга солнца 15, а не 4. Указания на «лето висикостное» и на еврейский «длинный год» («сено ируко») совпадают, однако високосным был не 6847-й, а следующий, 6848 (1340) год. Запись указывает на календы марта, и если римский счет употреблен правильно, то это — февраль, однако в древнееврейском календаре месяц нисан соответствует марту, а перед ним в «долгом» (високосном) году вставляется дополнительный месяц «второй адар»

Очевидно, что автор приписки либо не вполне владел еврейским, римским  и византийским календарями и  запутался в них, либо и не стремился  к точности, используя все системы  иносказательно, как своего рода метафоры. Последнее вполне вероятно: он действовал подобно художнику и создавал своего рода «вселенскую» заставку перед  текстом приписки. В самой приписке дела великого князя Ивана сравниваются с деяниями знаменитых лиц Священного Писания и византийской истории. Они представляются как исполнения ветхозаветных пророчеств: «О семь бо князи великом Иване пророк Езекии глаголеть: в последнее время  в апустевшии земли на запад встанеть цесарь правду любя и суд не по мьзде  судя, ни в поношение поганым странам».

Уже в этой первой фразе  похвалы Ивану Калите хорошо виден  весь ее дальнейший склад: очень вольное, «творческое» использование текстов  Священного Писания. В основе этого  фрагмента — одно яркое место  из книги пророка Иезе-кииля: «Так говорит Господь Бог: рыдайте! о, злосчастный день! Ибо близок день, так! близок день Господа, день мрачный; година народов наступает. И пойдет меч на Египет... И опустеет он среди  опустошенных земель, и города его  будут среди опустошенных городов... И реки сделаю сушею и предам землю  в руки злым, и рукою иноземцев  опустошу землю и все, наполняющее  ее» (Иезекииль, 30, 2 — 12). Все эти беды исполнятся рукою Навуходоносора, царя Вавилонского. Так возник образ «апустевшей  земли». (Это один из первых примеров характерного московского диалекта с заменой «о» на «а».)

Но далее звучит мотив  уже другой библейской книги —  пророка Иеремии. «Вот, наступают  дни, говорит Господь, и восставлю  Давиду Отрасль праведную, и воцарится  Царь, и будет поступать мудро, и будет производить суд и  правду на земле. Во дни его Иуда спасется и Израиль будет жить безопасно; и вот имя Его, которым  будут называть Его: «Господь оправдание наше!».

Из туманных пророчеств Иезекииля, Иеремии, Исайи и Даниила вырисовывается образ грядущего в мир «Царя» — Иисуса Христа. Его важнейшим  достоинством будет «праведный суд». «Он будет судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине». В сложной, многоплановой символике похвалы образ земного «царя последних времен» великого князя Ивана как бы наслаивается на образ Царя Небесного.

Из той же книги Иезекииля  происходит и мысль о наступлении  «последних времен». Рассказ о Гоге, «князе Роша, Мешеха и Фувала», которого Господь «в последние времена» выведет  из земли Магог и пошлет «от  пределов севера» войной на Израиль, — одна из любимых ветхозаветных  тем византийского Средневековья. Там этот народ ассоциировался с  руссами, часто нападавшими с  севера на Византию.

Но сами русские увидели  библейского Гога в татарах, а  их приход восприняли как знак наступления  «последних времен». Иными словами, на иносказательном языке древнерусского книжника «последние времена» — это  времена татарского владычества  над Русью. «В тот день, когда народ  Мой Израиль будет жить безопасно, ты (Гог. — Н. Б.) узнаешь это: и  пойдешь с места твоего, от пределов севера, ты и многие народы с тобою, все сидящие на конях, сборище  великое и войско многочисленное. И поднимешься на народ Мой, на Израиль, как туча, чтобы покрыть  землю: это будет в последние дни»...

От книг пророков автор  похвалы обращается к Псалтири. И  здесь его привлекает та же тема: царь-законотворец и праведный судия. Имецно о князе Иване «песнословец» (то есть автор Псалтири, царь Давид) возвещал в своих псалмах: «Постави, Господи, законодавца над ними, да разумеют языци яко человеци суть». И другое: «Боже! суд цесареви дай  же правду сынови цесареву».

Знаменитый царь Давид, основатель династии, подготовивший все необходимое  для строительства Храма в  своей новой столице Иерусалиме; его сын, мудрый царь Соломон, выстроивший  Храм, — этот библейский диптих волновал воображение князя Ивана. Ведь и  его отец Даниил был родоначальником  московского дома, а сам он, подобно  Давиду, был одним из младших сыновей  его, достигших власти Божией милостью. Подобно Соломону, князь Иван выстроил в своем городе Храм и окружил  его новыми крепостными стенами; подобно Соломону, князь Иван предстал перед .современниками и потомками  в образе праведного судии. Еще одна добродетель царя Соломона как идеального правителя — его милосердие. Оно  было воспринято и Калитой, прославившимся своим «нищелюбием».

В 71-м псалме звучит и уверение в том, что процветание земли  неотделимо от милосердия правителя. «... И поклонятся ему все цари; все народы будут служить ему; ибо он избавит нищего, вопиющего и угнетенного, у которого нет помощника. Будет милосерд к нищему и убогому, и души убогих спасет; от коварства и насилия избавит души их, и драгоценна будет кровь их пред очами его».

В правление этого милосердного царя люди «будут молиться о нем  непрестанно, всякий день благословлять  его; будет обилие хлеба на земле, наверху гор; плоды его будут  волноваться, как лес на Ливане, и  в городах размножатся люди, как  трава на земле; будет имя его  благословенно вовек; доколе пребывает  солнце, будет передаваться имя его».

Камнем преткновения для  современного биографа Калиты становится вопрос: как отделить в похвале  из «Сийского Евангелия» истину от хвалебной риторики, правду жизни  — от обычной придворной лести. Один из путей приближения к истине — воссоздание самой обстановки, в которой создавалась похвала. Очевидно, что она была написана по окончании политической жизни  князя Ивана, когда ложь уже не нужна была для его текущей  работы. Но при этом похвалу нельзя назвать и посмертной, когда ложь получает оправдание как необходимый  элемент исторического мифа. Создатель  похвалы исходил из того, что тот, кому она посвящена, успеет прочесть, а стало быть, и ощутить ответственность  перед Богом за достоверность  этого послания к потомкам. Иначе говоря, похвала возникла на узкой меже правды, разделяющей два бескрайних поля лжи — прижизненное и посмертное.

Вчитываясь в текст, легко  заметить, что похвала — не напыщенное холодное произведение придворного  ритора, а горячая молитва о  спасении души князя Ивана. Ее пронизывает  острое ощущение греховности, страх  скорого Страшного суда. Автор  словно торопливо вспоминает все, что  сможет сказать князь Иван на Страшном суде в свое оправдание.

Несомненно, писавший похвалу (или диктовавший ее переписчику) был лично близок к Калите. Конечно, он действовал не по собственной инициативе, но исполнял княжеское повеление: составить  перечень важнейших деяний великого князя Ивана Даниловича. Он был  хорошо осведомлен о том, какие деяния сам князь считал своими главными заслугами.

Неизвестный автор похвалы  был человеком весьма образованным, свободно владевшим текстами Священного Писания, наследием византийской и  древнерусской литературы. Среди  литературных источников похвалы —  «Слово о Законе и Благодати», созданное  в середине XI века киевским митрополитом Иларионом. Одно из самых ярких и  патриотических произведений древнерусской  литературы, «Слово» прославляло  Русскую землю, первых христианских князей — Владимира Святославича и его сына Ярослава Мудрого.