Откуда есть и пошла земля русская

Четвертый антропологический  тип восточного славянства характеризуется  мезо- или суббрахикранией, низким или  низко-средним, сравнительно узким  лбом. Черепа, принадлежавшие этому  типу, были найдены в курганах и  могильниках Северо-Западной Руси. Суббрахикранный узколицый антропологический  тип славян не связан с антропологическим  строением прибалтийско-финского населения, жившего в Новгородско-Псковской  земле в древности. Ближайшие  аналогии черепам раннесредневековых славян Новгородской и Псковской  земель обнаруживаются в северо-западной части общего славянского ареала - в землях балтийских славян. Это  приводит к выводу о переселении  предков новгородских словен и кривичей откуда-то из бассейнов Одры и Вислы.

Основным занятием восточных  славян было земледелие. Это подтверждается археологическими раскопками, обнаружившими  семена злаков (рожь, пшеница, ячмень, просо) и огородных культур (репа, капуста, свекла, морковь, редька, чеснок и др.). Человек в те времена отождествлял жизнь с пашней и хлебом, отсюда и название зерновых культур "жито", сохранившееся до наших дней. О  земледельческих традициях этого  региона говорит заимствование  славянами римской хлебной нормы  квадрантала (26,26 л), называвшегося на Руси четвериком и просуществовавшего в нашей системе мер и весов  до 1924г.

С природно-климатическими условиями тесно связаны основные системы земледелия восточных славян. На севере, в районе таежных лесов (остатком которых является Беловежская  пуща), господствующей системой земледелия была подсечно-огневая. В первый год  деревья подрубали. На второй год  высохшие деревья сжигали и, используя  золу как удобрение, сеяли зерно. Два-три года участок давал высокий  для того времени урожай, потом  земля истощалась и приходилось  переходить на новый участок. Основными  орудиями труда были топор, мотыга, соха, бороне-суковатка и заступ, которыми взрыхляли почву. Серпами  собирали урожай. Молотили цепами. Размалывали  зерно каменными зернотерками и  ручными жерновами.

В южных районах ведущей  системой земледелия был перелог. Там плодородных земель было много и участки земли засевали в течение двух-трех и более лет. С истощением почвы переходили (перекладывались) на новые участки. В качестве основных орудий труда здесь использовали соху, рало, деревянный плуг с железным лемехом, т.е. орудия, приспособленные для горизонтальной вспашки.

С земледельческим занятием было тесно связано скотоводство. Славяне разводили свиней, коров, мелкий рогатый скот. В качестве рабочего скота использовали на юге  волов, в лесной полосе лошадей. Из других занятий славян следует назвать  рыболовство, охоту, бортничество (сбор меда диких пчел), имевшие большой  удельный вес в северных регионах. Выращивались и технические культуры (лен, конопля).

2. Летописцы о начале Русского  государства и происхождение  названия «Русь».

О названии «Русь» писали много, и каждый, кто пытается заново поставить  этот вопрос, как будто не в состоянии  выйти из круга уже возникших  теорий. И тем не менее вопрос о происхождении названия «Русь» не может быть снят с обсуждения, ибо он тесно связан с вопросом о происхождении русского государства  и русского народа. Недаром же летописное сказание о начале Руси 200 лет служило  темой для споров норманистов  и антинорманистов, тех споров, которые  всегда шли в накаленной политической атмосфере, начиная с полемики великого Ломоносова с немцами-академиками  середины XVIII века.

В настоящее время наиболее принята компромиссная теория Брима  о двойном, северном и южном, происхождении  слова «Русь». Но эта теория, как  всякое компромиссное решение, по существу ничего не объясняет, потому что оставляет  в силе и теорию, возводящую «Русь» к варягам-скандинавам, и взгляды  о южном происхождении Руси ¹.

_______________________________________________________________

1 Брим В. А. Происхождение  термина «Русь». — В кн.: Россия  и Запад: Ист. сб-к. Пг., 1923, вып. 1, с. 5 — 10.

Не больше ясности в  рассматриваемый вопрос вносит и  опубликованная статья Л. С. Тивериадского ².

Как и ранее писавший С. В. Юшков, названный автор видит  в терминах «варяги» и «Русь» классовое  содержание: «...термин Русь, принимая его  автохтонно-южное происхождение, должен был относиться к местной, исконной славянской знати».

Однако доказательств  того, что словом «Русь» обозначалась только знать, а не отдельный народ  или племя, автор в своей статье не приводит.

В исторической науке давно  уже отмечено, что в XII — XIII вв. название «Русь» обозначало вполне определенную страну — собственно Киевскую землю. Примеров подобного словоупотребления  можно указать немало и притом в разных русских памятниках. Так, Лаврентьевская летопись, памятник владимиро-суздальского происхождения, рассказывает о походе киевского князя Святослава Всеволодовича  и сожжении города Дмитрова: «...пожга (Святослав — М. Т.) город Дмитров, возвратися опять в Русь...». И  это не случайное, а общепринятое выражение владимиро-суздальских  памятников. После смерти Андрея Боголюбского на совещании во Владимире говорилось: «...князь наш убьен, а детей  у него нету, сынок его в Новгороде, а братья его в Руси...». Итак, Владимиро-Суздальская  земля — не Русь, а Русь — это  южные княжества, где живут братья Андрея.

Не причисляли себя к русинам  жители Смоленской земли, что явно вытекает из рассказа о походе Изяслава Мстиславича  на Волгу в 1148 г. На устье Медведицы  он соединился с новгородцами, а  потом пришел его брат Ростислав  «с всими рускыми силами, полкы, и  с Смоленьскими».

Даже Галицкая земля, что  особенно важно, также не считалась  Русью. Победив в 1152 г. Владимира  Галицкого, венгерский король пошел  «в Угры, а Изяслав у Русскую  землю».

______________________________________________________________

2 Тивериадский Л. С.  К вопросу о происхождении  Руси в связи с этногенезом  славян. — ИЗ, 1942, т. 13, с. 40 — 53.

Значит, можно с полным основанием считать, что в XII — XIII вв. название «Русь» обозначало определенную область: Киевскую землю в узком  смысле этого слова.

Наряду с термином «Русь» как обозначением определенной территории употреблялось другое, более широкое  понятие «Русской земли» в применении ко всем восточнославянским землям, входившим  в состав Киевского государства. Еще более четко и ясно под  Русской землей понимается вся территория, населенная восточными славянами,

Здесь само Киевское княжество  является лишь составной частью общей  Русской земли. Так понимают Русскую  землю и певец «Слова о полку  Игореве», и Даниил Паломник, поставивший  лампаду от всей Русской земли  на гробе господнем, и автор «Слова о погибели Русской земли», обозначавший ее границы от Угорских гор до «дышучего  моря», т. е. от Карпат до Ледовитого океана. Перед нами очень интересное явление. Термин «Русь» получил двоякое значение: узкое — для обозначения Киевской земли и широкое — для обозначения  всей земли, населенной русскими.

Какое же из этих обозначений  древнее? Слово ли «Русь», относившееся первоначально к Киевской земле, распространилось на остальные восточнославянские земли или широкое понятие  «Руси» сосредоточилось на понятии  небольшой территории вокруг Киева? Наиболее обычным был, как известно, порядок, когда «название небольшого племени становилось названием  целого парода, как, например, чехов и поляков»³. Можно с вероятностью предполагать, что Русью первоначально называлась только Киевская земля, откуда это название распространилось на остальные земли восточных славян.

Чтобы доказать это положение, мы должны выяснить, какое значение имело слово «Русь» в еще более  раннюю эпоху, в X — XI вв, «Русь» и «Русская земля» неоднократно упоминаются в  летописных известиях, но в такой  форме, что трудно установить, о чем  идет речь: о всей Русской земле  в целом или об отдельной ее части.

Тем не менее некоторые  места начальной летописи недвусмысленно доказывают, что авторы XI в. называли Русью именно Киевскую землю. Говоря о древних славянских племенах, летописец  сообщает: «...и Поляне, яже ныне зовомая Русь». Но поляне, по той же летописи, населяли Киев и его окрестности. Следовательно, Русь — это название Киевской земли, а не какого-либо другого участка восточнославянской территории. В свете подобного толкования термина «Русь» для нас становится понятным своеобразное выражение летописи, дающее расчет лет от цесаря Михаила до смерти Святополка Изяславича (в 1113 г.): «...от перваго лета Михайлова до перваго лета Олгова, Рускаго князя, лет 29; а от перваго лета Олгова, понеже седе в Киеве, до перваго лета Игорева лет 31» . Итак, Олег признается русским князем с того времени, как он стал княжить в Киеве (понеже — потому что сел в Киеве).

Такое понимание летописного  текста подтверждается другим местом «Повести временных лет»: «Седе Олег, княжа в Киеве, и рече Олег: „се  буди мати градом Руским“. Беша у него Варязи и Словени, и прочи прозвашася Русью». Здесь Киев — мать городов русских, а осевшие в нем варяги и словени прозываются Русью потому, что они стали жить в Киеве.

А. А. Шахматов, а вслед  за ним М. Д. Приселков возводят большинство  известий о событиях IX — X вв. к так  называемому «Древнейшему летописному  своду», составленному в 1037 г. Во всяком случае, некоторые известия X в. были записаны не позднее первой половины XI в. Так, летописец сообщает, что  могила Олега Святославича находится  «и до сего дне у Вручего», а под 1044 г. говорит о переносе костей Олега  из прежней могилы в Десятинную церковь.

Тот, кто писал о могиле Олега у Вручего «до сего дне», явно не знал о последующей судьбе костей Олега. Отсюда вытекает, что  рассказ о Ярополке и его братьях  был написан до 1044 г.

Однако самое существование  Древнейшего свода 1037 г. представляется недостаточно доказанным. Сводчик, работавший в 1037 г., должен был бы с особой подробностью рассказывать о своем времени, в  частности о княжении Ярослава. Между  тем оказывается, что летописец  говорит об его времени кратко и неточно. Наиболее подробно рассказана борьба Ярослава со Святополком Окаянным, но этот рассказ взят из особого  сочинения — «Сказания о Борисе и Глебе». Особым повествованием являлся  и рассказ о Мстиславе Черниговском, к тому же явно более благоприятный  по отношению к Мстиславу, чем  к Ярославу («не смяше Ярослав  ити в Киев, дондеже смиристася»). Остальные известия о событиях времени  Ярослава так кратки, что напоминают записи, сделанные на основании позднейших припоминаний или выдержек из синодиков.

В самом летописном повествовании  со времени Ярослава имеются указания на то, что оно было составлено по позднейшим припоминаниям. Битва с  печенегами под Киевом в 1036 г. происходила  там, «иде же стоить ныне святая Софья». В похвале Ярославу под 1037 г. говорится  о Ярославе: «отец бо сего Володимер  взора и умягчи (землю), рекше крещеньем  просветив; сь же насея книжными словесы  сердца верных людий, а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное». В этой фразе явно обозначены три поколения: первое — Владимир, второе — Ярослав, третье — «мы», т. е. уже не современник» Ярослава, а люди более позднего времени.

С тем же самым встречаемся  мы при изучении летописных известии о княжении Владимира. Летописец гораздо подробнее говорит о событиях княжения Владимира до его крещения, чем о последующем времени. За длительный промежуток времени с 988 но 1015 г. встречаем лишь несколько кратких заметок, часть которых, как это указал еще Шахматов, взята из записей какого-либо синодика (время смерти того или иного члена княжеской семьи). Более подробные повествования восходят лишь к особым сказаниям: к «Слову о построении Десятинной церкви» и «Похвальному слову или краткому житию Владимира». Как малочисленны были в руках летописца известия о второй, христианской половине княжения Владимира, видно из того, что в летописи вновь появляются легенды. Таковы рассказы о борьбе отрока с печенежским богатырем и об осаде Белгорода печенегами с наивным сообщенном о хитрости белгородцев.

Летописное повествование  о второй половине X в. оказывается  более подробным, чем рассказ  о первой половине XI в. Отметим несколько  фактов, которые были известны летописцу  из истории второй половины X в., чтобы  показать его осведомленность. Летописец, например, знает, что в 945 г. крещеную Русь водили к присяге в церкви Ильи, «яже есть над ручаем, конець Пасыньче беседы». Летописец знает о Свенельде, рисуя его отношения к Игорю  в реальных тонах. Летописный рассказ о распрях между сыновьями Святослава имеет любопытную особенность. Он написан человеком, благоприятно настроенным по отношению к Ярополку и враждебно к Владимиру. Виновником вражды Ярополка с Олегом представлен Свенельд, сам же Ярополк «плакал» над трупом брата. Рогнеда не хочет идти замуж за Владимира, «но Ярополка хочю». Киевляне были привязаны к Ярополку — «гражены же не бе льзе убити его».

Наоборот, Владимир изображен  в черных тонах, и летописец не скрывает не только его дурных деяний, но и низкого происхождения его  как сына ключницы, «рабичича». Владимир перетягивает на свою сторону воеводу  Блуда; по приказу Владимира убивают  его брата Ярополка; Владимир «залеже  жену братьню Грекиню», Владимир обманывает варягов и предупреждает об опасности  с их стороны византийского императора; Владимир ставит кумиры и вводит человеческие жертвоприношения; наконец, Владимир — «несыт блуда».

Противоположение Владимира  — язычника, грубого, хищного и  развратного варвара — другому  Владимиру, просвещенному христианством, сделано так ярко в летописи, что  отразилось на всей нашей исторической литературе. Обычно это противоположение объясняют желанием летописца особенно ярко обрисовать резкую перемену в  характере Владимира после принятия христианства. Но вполне мыслимо объяснение чисто источниковедческого порядка. Летописец имел в своих руках различные источники. Один из этих источников представлял собой подробный рассказ о распрях между сыновьями Святослава и первых годах княжения Владимира, написанный в отрицательном духе по отношению к последнему. Не имея других более или менее полных и достоверных источников о времени Ярополка, летописец воспользовался этим рассказом, изображая Владимира-язычника, чтобы на основании других источников описать его деятельность в качестве христианина.

Летописные известия X в. ясно различают варягов и Русь. Для летописца не было никакого сомнения, что русская и словенская грамота  — одно и то же, «а словенеск язык и рускый один... аще и поляне звахуся, но словенская речь бе». Это сознание единства русского и славянского  языка еще более подтверждается летописными словами [о том, что] «словеньску языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есме Русь». Итак, анализ летописных известий IX — X вв. приводит нас к мысли, что  эти известия были записаны уже в  начале XI в., что они дают ясное  представление о терминологии более  раннего времени (X в.) и что в X в. под Русью, как и позже, понималась совершенно определенная область, именно — Киевская земля.