Социальный облик политической элиты России 90-х гг

Содержание.

1. Введение         стр.2
2. Внутренняя иерархия политической элиты   стр.3
3. Элита и контрэлита  дореволюционной России   стр.10
4. Революция 1917-20 гг.: судьбы элиты и контрэлиты  стр.14
5. "Пролетарская" бюрократия и ее эволюция   стр.18
6. Социальный облик политической элиты России 90-х гг. стр.23
7. Заключение        стр.26
8. Список литературы       стр.27

Введение.

     Люмпены, чиновники, предприниматели и интеллигенция — это идеальные типы, которые поддаются вычленению только с относительно недавнего времени. На формирование политической элиты в течение даже не столетий, а тысячелетий существенное влияние оказывали родовые и сословные отношения, равно как и господство религиозного мировоззрения, что способствовало сакрализации власти. Так, бюрократия как класс — прямая наследница военно-феодального сословия (недаром долгое время ее высшие слои формировались по сословно-родовому принципу). Только полное искоренение родовых и сословных пережитков позволило бюрократии стать “классом в себе”. Класс буржуазии, несмотря на то что зачатки гражданских отношений возникли еще внутри античной общины, также вырос в рамках феодального общества на базе одного из сословий. “Вход” в политическую элиту открылся для его представителей только после зарождения парламентаризма и существенного ограничения сословного принципа. Интеллигенция может вести свою родословную от духовенства, но вообще она не слишком укладывалась в рамки сословий, поэтому ее представителям если и удавалось войти в политическую элиту, то исключительно путем чиновной службы. Люмпенов во все времена “выносило наверх” только в переходные эпохи, когда рушились прежние общественные отношения, а новые утвердиться еще не успевали. Когда же переход завершался, на периферии политической элиты оседал довольно мощный слой люмпеноидов, грезивших о возвращении былого (что находило отклик в тех слоях общества, которые тоже тяжело адаптировались к новым реалиям). Однако только сравнительно недавно сколько-нибудь значительная прослойка люмпенов смогла цивилизоваться настолько, чтобы претендовать на роль хотя и низшей по статусу, но все-таки элитной страты.

     Сосуществование в любом развитом обществе всех четырех  элитных групп, а также неравномерная  индивидуальная эволюция разных их представителей, накладываясь на соответствующие тенденции  в развитии общественных отношений, приводят в итоге к тому, что  каждая из этих групп подразделяется на несколько подгрупп, воспроизводя стратификацию, свойственную всей политической элите. Например, буржуазная политическая элита включает в себя не только “чистых” предпринимателей, но и предпринимателей-люмпенов, предпринимателей-чиновников и предпринимателей-интеллигентов, причем пропорции между данными  подгруппами более или менее точно повторяют существующие между всеми этими классами в политической элите.

1. Внутренняя иерархия  политической элиты

     Многолетний мониторинг деятельности современных  политических партий и политической элиты страны в целом привел автора к выводу, что активной политической деятельностью, в том числе и  созданием политических организаций, занимаются представители четырех  основных классов: 1) люмпены и люмпеноиды; 2) бюрократия (чиновничество); 3) буржуазия (предприниматели); 4) интеллигенция. Каждому  из этих классов свойствен определенный тип мировоззрения, укорененный  в основах их социального бытия. Представители этих классов способны навязывать свое видение мира остальному обществу – особенно очевидным это  становится в условиях демократии, предоставляющей членам социума  возможность выбора между различными типами мировоззрения.

     В свою очередь, влияние процессов, охватывающих общество в целом, на политическую элиту  имеет ограниченный характер. Оно  не касается сути мировоззрения и  сводится к изменению удельного  веса различных элитных групп  – выведению на авансцену одних  и вытеснению на второй план, а то и вовсе на периферию других.

Определим вкратце  суть каждого из указанных выше типов  мировоззрения.

     1. Люмпенов отличают две основные  особенности – эгоцентризм и  волюнтаризм. В центре мира  любого люмпена помещается он  сам, все остальное – лишь  второстепенное приложение. Люмпен  по определению – нравственный  и социальный солипсист. Мир,  по его глубокому убеждению,  изначально в большом долгу  перед ним и существует исключительно  для того, чтобы поставлять ему  разнообразные блага. Взять их  немедленно, здесь и сейчас –  в представлении люмпена его  священное и неотъемлемое право.  Причем единственное, что необходимо  сделать самому люмпену, –  просто протянуть руку. Мир же  обязан подчиниться желаниям  люмпена, и если не подчинится, тем хуже для мира. В этом  случае он заслуживает уничтожения  как недостойный существования.  Всякий, кто отрицает право люмпена  на беспрепятственное получение  дармовых благ, – его кровный  враг. Непоступление этих благ  в безраздельное распоряжение  люмпена – следствие происков  разнообразных врагов, против которых  допустимо бороться любыми методами.

Вообще, типичная для мировоззрения люмпенов установка  – это борьба всех против всех. Необходимость  же сплочения в мало-мальски дееспособный коллектив порождается особого  рода корпоративной моралью, выражаемой формулой "дружить против кого-то". Наиболее типичные формы таких коллективов  – шайка, банда, клиентела, сплотившаяся вокруг вождя, и т.п. Их императивом  является т.н. "готтентотская мораль" ("Плохо – это когда бьют нас, хорошо – это когда бьем мы"), однако на практике даже она соблюдается  отнюдь не пуристически. Люмпен в принципе не способен иметь прочные привязанности  и в любой момент готов бросить "своих", чтобы примкнуть к  более удачливой шайке или  клиентеле.

Люмпен внеидологичен, или, скорее, доидеологичен. До высоких  материй ему нет никакого дела. В более или менее развитых обществах, предполагающих если не самостоятельную  выработку, то свободный и сознательный выбор индивидуумом своего мировоззрения, люмпен-политик вынужден мимикрировать  под какую-либо идеологию. Причем идеология  для подобной мимикрии выбирается, как правило, довольно примитивная  и, что характерно, весьма агрессивная  к окружающему миру, полная ксенофобии и социальной озлобленности –  националистическая, религиозно-фундаменталистская, право– и леворадикальная, т.е. такая, которая ставит исповедующего ее субъекта во главу мира, а всем, кто  не желает этого признавать, отводит  роль его злейшего врага. Подобные идеологии  весьма благосклонны к насилию как  методу достижения целей. Более того, этот метод является для них предпочтительным.

Отличие люмпеноида от люмпена заключается, по большому счету, только в том, что если люмпен всем своим существованием отрицает легитимность имеющей место социальной структуры, то люмпеноид некогда  являлся ее частью, но, будучи из нее  вытеснен, стал ее непримиримым врагом. В своем стремлении вернуть прежний  порядок он проявляет себя таким  же эгоцентристом, солипсистом и  волюнтаристом, что и люмпен. По мнению люмпеноида, для восстановления некогда  бывшего положения вещей, которое  он считает единственно справедливым, достаточно совершить простой, но решительный  шаг, и тогда в механизме мироустройства что-то щелкнет, и все встанет  на свои места. И если кто-то не является горячим сторонником этого "простого шага", а тем более отрицает безусловную справедливость старого  порядка, то этот кто-то – лютый враг люмпеноида, и в борьбе с ним  хороши все средства. Однако, поскольку  люмпеноид пребывает в положении  люмпена не "по рождению", а  в силу обстоятельств, в его отношениях с себе подобными сохраняются  следы социальной привычки. Поэтому сообщества люмпеноидов, как правило, отличаются большей устойчивостью. В душе люмпеноида есть место более или менее постоянным привязанностям, правда, они сильно обесцениваются повышенной склочностью и нетерпимостью. Тем не менее единство на основе "готтентотской морали" в среде люмпеноидов носит более прочный характер, нежели в среде люмпенов. Во всяком случае, в борьбе против многочисленных "врагов" они способны на товарищескую взаимовыручку.

В отличие от люмпена, люмпеноид не чужд идейности. Он не притворяется приверженцем той  или иной идеологии, он искренне верит  в то, что пропагандирует. Мало того, в своих убеждениях люмпеноид  довольно стоек – порой до фанатичности. Другое дело, что исповедуемые им идеологии  – это как раз те, под которые  и мимикрирует люмпен, т.е. национализм, религиозный фундаментализм, правый и левый радикализм и т.п. Причем в своем радикализме, нетерпимости, экстремизме и готовности к насилию  люмпеноид может дать фору любому люмпену.

     2. Мир глазами чиновника – это  строго иерархизированная структура,  живущая по принципам "Всяк  сверчок знай свой шесток" и  "Ты начальник – я дурак,  я начальник – ты дурак". Чиновник – отнюдь не эгоцентрист.  Он понимает, что мир достаточно  сложен, и для того, чтобы из  нижней его точки переместиться  в верхнюю, нужно много усилий  и много терпения. Он готов  запастись этим терпением и  приложить эти усилия. Но за  каждую достигнутую ступень иерархической  лестницы чиновник требует награды,  заключающейся в доступе к  благам и привилегиям, закрепленным  за данной ступенью. В отличие  от люмпена, чиновнику свойственно  чувство социальной ответственности.  В предлагаемой им картине  мира степень этой ответственности  возрастает по мере приближения  к самой высшей точке. Однако  на практике это не совсем  так, а очень часто – совсем  не так. Нередко по мере приближения  чиновника к высшей точке увеличивается  только объем его полномочий  и полагающихся благ и привилегий, тогда как ответственность умело  распределяется среди подчиненных.  Подобный нюанс, естественно,  не афишируется. Зато чем действительно  сильно чиновничество, так это  высоким уровнем корпоративной,  клановой спайки. Разумеется, элемент  конкуренции в отношениях между  чиновниками также весьма силен,  но он существенно ограничен  кодексом обязательств перед  "своими". Нарушение этого кодекса  чревато быстрым сходом с карьерной  дистанции. Во внутренней этике  чиновничества, как и у люмпенов  и люмпеноидов, в значительной  мере присутствует "готтентотская  мораль", однако она введена  в насколько возможно пристойные  рамки. Все-таки целью бюрократа является продвижение к вершинам иерархической вертикали, наиболее зримо воплощенной в государственном аппарате, а излишне резкие движения в борьбе против "чужих" способны расшатать, а то и вообще разрушить эту вертикаль, лишив тем самым жизненного смысла все существование чиновничества как класса.

В принципе, чиновник – вовсе не раб идей. Даже в  современном обществе в обыкновении  представителей бюрократии всячески подчеркивать свою аполитичность, свой т.н. "прагматизм". Когда же необходимость публичной  политической деятельности заставляет их формулировать свои идейные предпочтения, они проявляют изрядную гибкость, подстраиваясь под запросы избирателя. Тем не менее все предлагаемые ими построения всегда насквозь пропитаны  патерналистским духом, пронизаны  видением мира как жесткой вертикали, полны апологии государства как  высшего достижения человеческого  духа. Чиновник – всегда государственник  и практически всегда консерватор. Подобно люмпенам и люмпеноидам, он склонен весьма высоко оценивать  значение насилия как метода политической практики. Другое дело, что в его  понимании любое насилие обязательно  должно быть освящено и санкционировано  государством, т.е. это должно быть легитимизированное насилие, направленное на поддержание  и укрепление существующей системы.

     3. Предприниматели видят мир скорее  горизонтальным, чем вертикальным. Вертикальность в нем только  частный случай, относящийся в  основном к сфере взаимоотношений  работника и работодателя. В мире, конечно, сосуществуют разнозначимые  величины, но, во-первых, в силу динамичности  мира трудно предугадать, какими  они будут уже завтра, а во-вторых, в отношениях между ними отсутствуют  элементы какой бы то ни  было подчиненности – они вполне  равноправны. В связи с этим  предприниматели склонны уважать  даже незначительные "величины" – при условии, что те самодостаточны  и обладают неким минимальным  "капиталом", дающим им право  голоса.

Несмотря на высокий уровень конкуренции, основной чертой, наиболее высоко котирующейся среди предпринимателей, является не столько жесткость в борьбе за прибыль, сколько гибкость, умение договариваться ко взаимной пользе, а также способность  нести ответственность за принятые на себя обязательства. Именно способность  договариваться и следовать достигнутым  договоренностям воспринимается предпринимателями  как главный залог успеха.

В принципе, отношения, практикующиеся между предпринимателями, можно охарактеризовать как договорные, или, в точном смысле слова, гражданские, на что, собственно, и указывает происхождение  термина "буржуазия", "бюргеры" (т.е. горожане, граждане). Общественный договор, о котором писал Руссо [Руссо Ж.-Ж. 1998], – это и есть тип отношений, связывающий как  представителей буржуазии между  собой, так и в целом класс  предпринимателей с пользующимся его  поддержкой государством. Не зря парламентаризм – это способ достижения договоренностей, наиболее понятный буржуазии. Именно в  парламенте каждая из сторон, опираясь на имеющуюся в ее активе поддержку  избирателей, добивается наиболее выгодных для себя условий, признавая при  этом необходимость нести некие  обязанности перед социумом. Данная модель во многом воспроизводит повседневную предпринимательскую практику. Нельзя при этом не отметить, что идеал  парламента для буржуазии – это  парламент, избираемый в соответствии с имущественным цензом. Человек, не способный заработать, не имеет, по мнению предпринимателей, и права  голоса, поскольку предъявлять права  может только тот, кто несет обязанности, – иждивенцам в их мире места  нет.

Как и чиновник, предприниматель отнюдь не идеократичен. Абстрактной идее он всегда предпочитает конкретный интерес. Тем не менее  его жизненный опыт убеждает его  в необходимости гарантий личной свободы, частной собственности  и общественной безопасности. Предприниматель, как правило, – стихийный либерал  и сторонник имущественно-цензовой демократии. Он отнюдь не противник  насилия как метода политической и правовой практики (должен же кто-то в случае чего силой оружия защитить его собственность и свободу), но и не принадлежит к его горячим  сторонникам. Насилие для него –  лишь один из инструментов решения  проблем, и отнюдь не главный. Предприниматель  всегда стремится разрешить коллизию путем переговоров и к силовым  методам прибегает только в случае крайней необходимости.