Влияние декабристов на развитие Забайкальского края

     Все посылки, вся почта шла на имя жён декабристов. Они стали посредниками между живыми и умершими политической смертью.

     Все они жили на одной улице, которая у жителей получила название "Дамской", теперешняя "Аянская". Через них, главным образом, и удалось декабристам основать своего рода культурный уголок, заполненный богатым подбором книг, журналов и газет, как на русском, так и иностранных языках. Этот культурный уголок явился тем первым в нашем Забайкалье светильником, от которого искры культуры падали на служилые элементы и коренное население. Число декабристов, заключенных в Читинском остроге, несколько изменялось: вначале их было 84, потом осталось 70 человек.

     Первым отсюда выехал на поселение В.С.Толстой (14 мая 1827 года). 8 Января 1828 года увезли в Петербург (в крепость) А.О.Корниловича. В апреле 1828 года вышли на поселение 11 человек, осужденных по седьмому разряду; наконец 30 августа 1829 года выехал на поселение Ю.К.Люблинский.

     По материалам государственного архива нашего края, расходы на "государственных преступников" в 1828 году составили 7762 рубля и пять с половиной копеек, из них "платы государственным преступникам" – 1581 рубль 42 копейки, на постройку "арестантской казармы" – 2165 рублей 59 с половиной копеек. Кроме того, уплачено за "наём двух частных домов, занимаемых государственными преступниками", – 370 рублей, за "коморничество" – 110 рублей, за "поправку арестантских казарм" – 110 рублей 40 копеек и "перенос тына от острога к арестантским казармам" – 10 рублей 50 копеек.

      За время пребывания декабристов в Чите была выстроена недалеко от Верхнеудинска, в Петровском железоделательном заводе, специально для них огромная тюрьма, по образцу исправительных домов в Америке. К лету 1830-года постройка новой тюрьмы была закончена, и комендант декабристов генерал-майор Лепарский получил приказание переселить их туда.

4. Переход декабристов из Читинского острога

в Петровский завод.

     Вот и пришла пора перебираться декабристам в новую тюрьму, что возвели в Петровском заводе. Построили её за два года, и обошлась она действительно дешевле, чем, если бы её срубили в Акатуе. Лес был рядом, железо было своё. Давно уже стал не нужен ни Сольвычегодск, ни Великий Устюг. Здесь отливали чугунную посуду, вытягивали полосовое железо, катали проволоку. Её делали особенно много: шла она на решётки, цепи и кандалы.

     Строили тюрьму меченые, с клеймами на лице. Тати, разбойники, душегубы, которых сослали сюда за тяжкие прегрешения. Каждый четвёртый житель Петровского завода был горным служителем, чиновником, солдатом или разночинцем. Остальные – ссыльнорабочие, каторжане.

    Весть о переводе в Петровский завод декабристы восприняли с большим огорчением, так как новая тюрьма представлялась им ещё отвратительней Читинского острога. "Каземат, строившийся в Петровском заводе, далеко не был окончен, – рассказывает Д.И.Завалишин. – Он не был ещё ни обшит снаружи и ни оштукатурен внутри, как было получено приказание летом в 1830-году перевести нас туда. Все оставляли Читу с большим сожалением". И далее: "Мы знали уже, что Петровский завод – место вообще невыгодное и что каземат расположен на болоте и дурно построен, вследствие воровства инженеров. К тому же не было уже тайною для нас и то, что в комнатах, назначенных для нас, нет окон. К довершению невыгоды, и время отправления подошло под осень; начались уже осенние дожди, а как переход был расписан на основании военных маршрутов, то и должен был он продолжаться полтора месяца. Всё это с бесконечными хлопотами сборов, укладывания, отправления наперед обозов и всяческой неизбежной в таких случаях суеты порождало общее дурное настроение"[6].

     Перебраться в Петровский завод декабристам предстояло в начале августа. А уже в июне их жёны стали отправлять в Петербург письма-протесты. Стало известно, что новая тюрьма – слепая. Приезжавшие из Петровского завода служители рассказывали, что для каждого узника там приготовлена отдельная комната в шесть сажен длиной. Но единственное небольшое окно, что расположено над дверьми, "смотрит не на белый свет", а в полутёмный коридор. К тому же забрано оно толстой решёткой. Читать и писать там невозможно (впрочем, об этом они не упоминали – писать декабристам было всё-то запрещено).

     И ещё Бенкендорф получил от читинских дам шесть писем, в которых они просили определить их… в тюрьму, чтобы не разлучаться больше с мужьями. Трубецкая потом напишет об этом матери так: "Эта жизнь от свидания до свидания, которую нам приходилось выносить столько времени, нам всем слишком дорого стоила, чтобы мы вновь решились подвергнуться ей, это было бы свыше наших сил".

     Дома для некоторых дам в Петровском заводе были уже готовы. Они заранее, с разрешения Лепарского, договорились со знакомыми чиновниками. Те купили для них дома недалеко от тюрьмы. Некоторые перестроили, некоторые построили вновь. Главный строитель Петровского каземата был и строителем дома Александры Григорьевны Муравьёвой. У Трубецкой был двухэтажный дом, который смотрел окнами на тюрьму. Улицу, на которой дома стояли, как и в Чите нарекут вскоре Дамской, их хозяек – "секретными барышнями".

     Идти в Петровский завод предстояло пешком, "хоть это и не ближний свет". Имеется довольно подробная переписка о переводе декабристов из Читы в Петровский завод. С этими документами находится и маршрут следования декабристов от Читинского острога до Петровского железоделательного завода, описание казарм и сведения о содержащихся там декабристах[7]. В то время никакого другого пути, как старый Московский тракт, не существовало; он шёл через Верхнудинск (Улан-Удэ) и далее к Байкалу. От Верхнеудинска была дорога на Петровский завод. Весь этот круговой путь до Петровского завода составлял 634,5 версты. От Петербурга до Москвы ближе. Правда, для больных были выделены повозки. Ведь у многих до сих пор ещё не зажили раны, полученные в Отечественную войну. Страдал от них в Благодатке и Чите Трубецкой, стонал по ночам Лунин, потирал разбитую грудь Бриген.

     И всё-таки перехода из Читы в Петровский завод декабристы ожидали с нетерпением. И действительно, на них произвёл огромное впечатление не только самый переход, полюбилась им и встретившаяся прекрасная природа. Большую радость доставляло декабристам подневольное путешествие. Их тогдашние душевные переживания по этому поводу нашли отражение в дневниках Михаила Бестужева и Штейнгеля, в письмах Розена и Фаленберга, в воспоминаниях Анненкова, Басаргина, Беляева, Завалишина, Лорера, Розена и Якушкина. Трогательное стихотворение-песню посвятил переходу Одоевский; оно сохранилось лишь в записи Михаила Бестужева и озаглавлено "Стихи на переход наш от Ч… в П…":

Что за кочевья чернеются

Средь пылающих огней? –

Идут под затворы молодцы

За святую Русь.

Припев:

За святую Русь неволя и казни –

Радость и слава!

Весело ляжем живые

За святую Русь.

Дикие кони стреножены,

Дремлет дикий их пастух;

В юртах засыпая, узники

Видят Русь во сне.

Припев

Шепчут деревья над юртами,

Стража окликает страж, –

Вещий голос сонным слышится

С родины святой.

Припев

Зыблется светом объятая

Сосен цепь над рядом юрт.

Звёзды светлы, как видения,

Под навесом юрт.

Припев

Спите <равнины> угрюмые!

Вы забыли, как поют.

Пробудитесь!.. Песни вольные

Оглашают вас.

Славим нашу Русь, в неволе поём

Вольность святую.

Весело ляжем живые

В могилу за святую Русь[8]

Ночевать предстояло в юртах, которые должны были ставить буряты. Но этому не огорчались, а радовались. Полтора месяца провести на природе, под открытым небом – об этом можно было только мечтать. Осенняя пора в Забайкалье – самая золотая.

     Читинцы не то чтобы были огорчены уходом узников – они по-настоящему горевали. ("Когда мы уехали, – заметил Михаил Бестужев, – они впали в ещё большую бедность и пьянство".) Жители деревушки плакали, провожая их до переправы через Читинку. Их не утешало даже то, что им остаются лучшие дома – дома коменданта, Трубецкой и Волконской. Остальные дамы хоть и жили в наёмных домах, но их капитально перестроили и облагородили.

     Разделённые на две партии, из которых одна вышла из Читинского острога 7 августа 1830 года и находилась под руководством коменданта Лепарского, лояльно относившегося к ним, а другая – 9 августа под руководством его племянника тоже Лепарского, плац-майора подполковника, декабристы шли с кашеварами и конвоем. "Женщины – "наши ангелы", как называл их Басаргин, – уехали раньше на лошадях. У них теперь было четыре юных читинца: три девочки и один мальчик. А пятая – Софья Волконская – навек осталась у восточной стены церкви. Умерла она три недели назад, едва появившись на свет. Мария Николаевна всё ещё была в трауре. Нарышкина в этом походе тоже вдруг оказалась с ребёнком. Выяснилось, это подкидыш. Перед самым отъездом несчастная мать семимесячной девочки принесла её Елизавете Петровне и уговорила взять с собой. Так графиня вдруг стала мамой.

     В первые дни утешала погода: с севера скатилась ранняя осень, сизая дымка казалась золотой из-за пожелтевших листьев берёз. (У Пушкина в эту пору начиналась самая замечательная пора в его жизни – Болдинская осень.) Декабристы были оживлены, много разговаривали. Путешествие по просторам Забайкалья, приблизительно верст 20-25 в день, продолжавшееся до 48 дней, по отзыву самих участников, не было тягостным. После острога соприкосновение с природой вызывало приятные ощущения. Всю оставшуюся жизнь они будут вспоминать этот удивительный переход. Через четверть века А.Н.Некрасов прочтёт их воспоминания. Описание Розеном Тарбагатая, где живут духовные наследники протопопа Аввакума, староверы-раскольники, пригодятся ему при создании поэмы "Дедушка". Декабристов очень удивило это старообрядческое село, а они удивили жителей. Многие декабристы написали тёплые строки о Тарбагатае. И пусть не смущает современников, что Торбагатай находится западнее Петровского Завода и декабристам был вроде бы не по пути. Нет, по пути. Как мы уже заметили выше, декабристы шли нерчинским (московским) почтовым трактом, а он вёл прямо на Верхнеудинск (Улан-Удэ). С него декабристы повернули на юго-восток и вышли к Петровскому заводу.

     "В Восточной Сибири", и особенно за Байкалом, – пишет Н.В.Басаргин, – природа так великолепна, так изумительно красива, так богата флорою и приятными для глаза ландшафтами, что, бывало, невольно с восторженным удивлением простоишь несколько времени, глядя на окружающие предметы и окрестности. Воздух же так благотворен и так напитан ароматами душистых трав и цветов, что, дыша им, чувствуешь какое-то особое наслаждение"[9].

     Свидетельства других участников перехода тоже пестрят описаниями природы. Называя места, которые им довелось повидать тогда, "самыми прелестными и величественными", Розен пишет: "Природа там красавица"[10]. Проделавшая тот же путь П.Е.Анненкова так выразила своё восхищение расстилавшимися перед нею пейзажами: "Ничего нельзя себе вообразить великолепнее и роскошнее сибирской природы"[11]. 

     Много восторженных слов, посвящённых природе этого края, занёс в свой дневник Михаил Бестужев. Вот строки из его дневника: "Прекрасные картины природы, беспрестанно сменяющие одни других, новые лица, новая природа, новые звуки языка, – тень свободы, хотя для одних взоров. Близкие деревья освещены, подобно театральным декорациям; бальзамический воздух – всё, всё очаровательно! Очаровательно даже и не для узника, которому после тюрьмы и затворов, без сомнения, прелестен божий мир"[12].

     Так "божий мир", который после пятилетнего заключения открылся перед Николаем Бестужевым в дни перехода из Читинского острога в Петровский завод, не мог не вызвать в нём горячего желания заняться живописью. Этому способствовали и условия, в которых совершался переход, и самый распорядок дня в пути. Сделав 15-25 вёрст, партия останавливалась на отдых у какого-нибудь источника на два-три часа. На протяжении 48 дней перехода было 15 дневок. "Место выбирали около речки или источника на лугу. Особенно приятен для нас был день отдыха. Тогда мы оставались на одном месте почти два дня, и, следовательно, имели время хорошенько отдохнуть и налюбоваться природой"[13].

     Во время этих продолжительных остановок декабристы, владевшие карандашом и кистью, спешили запечатлеть чудесную природу, окружавшую лагерь. "Между нами было много живописцев, обладавших весьма серьёзными дарованиями, и потому поход наш был изображён в самых живых картинах, как в движениях, так и в стоянке. Хотя эти картины были в малом масштабе, но они были так талантливо набросаны, что все лица были узнаваемы[14]" – сообщает в своих воспоминаниях А.П.Беляев.

     Говоря о живописцах, Беляев, конечно, прежде всего, имеет в виду Николая Бестужева; из всех декабристов, участников этого перехода, именно Бестужев обладал самым "серьёзным дарованием" художника. К тому же на каторге именно Николай Бестужев занимался живописью систематически. Вот почему нет никаких сомнений, что по дороге из Читы в Петровский завод он писал природу и декабристов в пути.

     Сейчас нам известны всего три акварели (а также их варианты), запечатлевшие отдельные этапы перехода. "Бурятские юрты по дороге из Читы в Петровский завод", "Село Укир", "Деревня Хара-Шибирь". На каждой акварели есть надпись, сделанная Николаем Бестужевым в позднейшие годы.

     "Братские юрты на дороге из Читы в Петровской", – надписал Михаил Бестужев на той акварели, которая изображает дневку 11 августа на станции Домно-Ключевской. Вдали поселок и лесистый холм, на переднем плане и в глубине – фигуры декабристов и бурят, справа – часовой и юрта, слева, под деревом, – выстроившиеся в один ряд девять войлочных бурятских юрт (местное русское население называло их "братскими"). По приказу Лепарского юрты оставляли в заранее определенных местах по пути следования декабристов кочевавшие вокруг буряты.

     Под второй акварелью Михаил Бестужев написал: "Укыр". Здесь 22 августа была устроена дневка, а накануне он записал у себя в дневнике: "Переход в село Укир (16 верст, 20 дворов). День прохладный. Шли по берегу большого Яравинского озера. Прошёл 10 верст, сделал привал. Собирали на берегу сердолики. Не доходя до села, прошли небольшой берёзовый лес, и, вышедши из него, открылось круглое небольшое Укирское озеро, при котором и село с каменною, но бедною церковью"[15]. Всё это и изображено на акварели: вдали на берегу озера виден лес, слева в глубине – крестьянские избы, в центре – церковь, окружённая частоколом, слева, на переднем плане, возле избы, – забор, на котором сидит мужчина с  трубкой, на дороге – женщина с ребёнком, справа – юрты, приготовленные для декабристов.

     На третьей акварели рукой Михаила Бестужева надписано: "Хабашибирь". В деревне Хара-Шибирь 19 сентября была дневка, и здесь, как гласит запись в путевом дневнике В.И.Штейнгеля, декабристы получили через коменданта первое известие о революции во Франции[16]. А о самой Хара-Шибири Михаил Бестужев записал в дневнике следующее: "Деревня раскидана по неровности. Предки их – польские переселенцы, но в потомках ничего польского не осталось". На акварели художник изобразил лишь несколько крестьянских домов, расположенных вдоль берега реки, в глубине – лесистые холмы, слева – фигуру мужчины, сидящего на земле возле дома, на улице – мужские фигуры.