Христианство и язычество в современном православии

То, что язычники на протяжении веков находились в контакте с  преобладающими численно христианскими, мусульманскими, буддийскими общинами, то, что современная культура большинства  стран евразийского континента оформилась при значительном участии тех  или иных неязыческих религий, конечно, влияет на отношение язычников ко многим религиозным и общественно-политическим вопросам, в том числе и к  глобализации. Во многих отношениях язычники каждой страны перенимают черты той религии, которая в этой стране преобладает.

* Язычество на Западе  многое взяло у либеральной  христианской культуры. Проблема  борьбы с язычеством была решена  там еще в средние века, фактически  — язычество было уничтожено, отсюда и нынешняя терпимость  западноевропейского христианского  общества к немногочисленным  нарождающимся язычникам — в  них не видят реальной опасности.  Язычники отвечают тем же, делаются  либеральными, терпимыми и во  многом похожими на своих христианских  “соседей”. Так, западноевропейские и североевропейские “Асатру” и “Викка” на фоне всех языческих движений являются наиболее демократичными по своей структуре,— женщины в них пользуются равными правами с мужчинами, кроме того, в них практически отсутствует национализм, они активно заявляют о разрыве всяких отношений с нацизмом и гитлеризмом, а в политической жизни они участвуют исключительно в качестве общественных организаций, изредка предлагающих правозащитные и экологические проекты местным парламентам.

* Восточноевропейское славянское  язычество (особенно украинское) по многим совим характеристикам обнаруживает немало сходства с “черносотенной” линией в РПЦ и с советским государственным православием в целом. Православие, особенно в России и на Украине, с одной стороны, тотально нетерпимо к иноверцам, с другой стороны, предельно терпимо к родному, то есть, местному “прирученному” язычеству. Язычество во многих своих элементах успешно интегрировалось в православную жизнь, что сказывается на характере обоих. Язычники-славяне ихз всех являются наиболее ярыми почвенниками, от чего им русское православие зачастую ближе скандинавского одинизма. Славянское “родноверие” (а именно так себя обычно называют славянские язычники) и внешне похоже на РПЦ: оно чаще всех прочих направлений язычества создает централизованные организации, больше других тянется в политическую жизнь, создает (хотя и малочисленные и маргинальные) политические партии в основном радикальной фашистской ориентации, активно занимается геополитическими штудиями, наиболее склонно к радикальному национализму и антисемитским выпадам; да и женщин большинство славянских общин содержит в относительно подчиненном положении.

* Язычество балтского варианта в Литве и Латвии, представляет собой промежуточный вариант между двумя описанными: оно также существует в виде практически полностью автономных братств, общин и клубов, большинство из которых занимается преимущственно религиозной деятельностью и фольклорными изысканиями и довольно демократично по своей идеологии[17]; однако есть и радикалы (например, латышская община “Сидабрене”), которые также активно строят геополитические концепции и мечтают о политической власти[18]. Налицо здесь чередование влияний либерального лютеранства и того же “черносотенного” православия, издавна боровшегося с католической “экспасией” в Прибалтику;

* Тенгрианство — тюркская “доисламская” религия — интересно тем, что оно сильно зависит от окружающего его ислама. Ислам в целом известен своей тотальной нетерпимостью к язычеству, языческое возрождение вызывает резкое неприятие в исламской среде — более резкое, чем протестантские миссионеры. Отчасти поэтому тенгрианство на евразийском фоне — пока самое слабое языческое движение. С другой стороны, оно и одно из самых агрессивных в смысле анти-мусульманства и антихристианства. Собственно религиозные общины тенгрианцев — единичны, в основном существуют только тенгрианские “историко-культурные” кружки и общества, которые по-разному ведут себя в разных регионах. В Дагестане, среди кумыкского народа, тенгрианство выступает главным образом в роли национальной символики, подчеркивающей своеобразие кумыкской культуры, при этом оно мирно уживается с исламом; в Татарстане и Кыргызстане оно принимает формы довольно радикального этнополитического течения антимусульманского характера. Отличие тенгрианства от перечисленных вариантов язычества — в устойчивом сочетании радикальной критики мировых религий (ислама, христианства), что сближает его со “славянским” вариантом язычества, и радикальной критики характерных, по мнению тенгрианцев, авторитаризма, духа государственничества и подчинения, в чем оно гораздо ближе к западноевропейскому варианту, чем славянское язычество. В тенгрианстве много от современного ислама — с одной стороны, полицентричность, внешне демократичная структура, экологизм (наиболее выраженный на фоне всех прочих современных языческих течений), с другой — наиболее радикальное антизападничество, ощущение единства между всеми братьями по вере вне зависимости от страны проживания и принадлежности к конкретному тюркскому народу. Тенгрианцы любят говорить о великом прошлом тюркской цивилизации, частичными наследниками которой являются сегодня все тюркские народы.

* Есть свои особенности  и у язычества в буддистском  окружении. Буддизм очень терпим  к местным религиозным традициям,  исторически в нем всегда присутствовали  элементы синкретизма, из всех  мировых религий он легче всех  “вживается” в любые формы  культуры. Буддизм легко допускает  и собственное сосуществование  с язычеством. Язычество в какой-то  форме сохранилось во всех  буддистских культурах, и современное  развертывание язычества в буддийской  среде вызывает минимальные конфликты.  Весь буддистский антиглобализм  концентрируется на призывах  к ненасилию, буддизм преимущественно  миролюбив и охотно соседствует  с индуизмом, даосизмом, синто.  Последние сегодня немало подверглись его влиянию. Они заимствуют от него эту своеобразную терпимость, установку на создание мягких альтернатив глобализму — через разработку этической и экологической проблематики (среди таких альтернатив на сегодняшний день наиболее четко вырисовывается уже упомянутая синтоистская альтернатива). Подобно самому буддизму эти религии стали одновременно национальными и транснациональными (самыми транснациональными во всем язычестве). В целом, наряду с западноевропейскими одинизмом и викканством, языческие религии, происходящие из “буддистских” стран, являются сегодня одними из наиболее динамично развивающихся по всему свету.

В завершении — о наиболее “проблемных” сторонах теоретического осмысления современного язычества.

Во-первых, с учетом сказанного о прогрессирующем “вливании” язычества  в современные глобализационные процессы, существенный вопрос на сегодняшний день (касающийся в принципе всех религий): останется ли в будущем мире язычество в качестве именно религии, или оно приобретет статус одной из “альтернативных культур”? Насколько сильны секулярные тенденции в язычестве, связаны ли они также с глобализацией? Не трансформируется ли языческая религия в так называемый этнофутуризм — то есть, общественно-политическое по сути течение, берущее от этнических религий только “светский”, “культурный” компонент?

Думается, что определять судьбу язычества как светскую как  минимум поспешно. Напротив, возможно, в мире, измененном глобализацией, язычество (в том числе, маскирующееся под  мировые религии) окажется наиболее успешным видом религии.

Во-первых, языческие религии  зачастую лучше, чем, например, исторические христианские церкви, позволяют современному человеку поддерживать чувство этнической и культурной идентичности, стремительно ускользающее в глобальном мире. Во-вторых, язычество, по-видимому, лучше других религий способно противостоять  тотальной секуляризации, сохранению твердой сексуальной и семейной морали. Далее, язычество (как, впрочем, и буддизм) легче других оказывается способно примириться с господством синкретизма в мировой культуре. Так, уже сегодня язычество обнаруживает способность вбирать в себя символы и идеи самых различных, в том числе мировых, религий, зачастую позволяя им таким образом выживать в более “комфортных” условиях. Так, современное язычество позволяет человеку избирательно принимать ценности буддизма, иудаизма, православия, при этом не заявляя о себе как о чьем-либо последователе, или об адепте какого-либо учения. Язычник может сам определять, каким правилам в религиозной жизни он будет подчиняться, какие обряды будет выполнять; он может участвовать в жизни самых разных общин, даже если их лидеры не согласны между собой по поводу религиозных доктрин, и избежит преследований. Современное язычество в большей степени, нежели христианство, ислам или даже буддизм позволяет человеку без страха относиться к авторитетным членам общин, критически воспринимать любую религиозную проповедь, а также исключить навязывание взглядов одних людей другим. В отличие от христианских церквей и мусульманских таррикатов, язычники меньше конфликтуют между собой, что располагает к ним общественное мнение. Язычеству оказывается легче усвоить идею плюрализма мнений, многообразия мира, — таким образом, оно помогает избежать конфликта, противостояния там, где этого не могут позволить современные мировые религии.

Возможно, это связано  с тем, что, язычество, известное  нам с XX века, исторически никогда  не обладало крупными и жесткими централизованными  структурами (все тайные секты и  военнизированные группировки фашистского типа были немногочисленны и недолговечны, и никогда не делали “погоды” в обществе), и поэтому ему и не приходится тратить усилия на их “перестройку” в новых условиях. Далее, в отличие от мировых религий, языческие культы давно и окончательно утратили фактическую связь с государством (даже опыт первой половины XX века в Германии, Италии и Японии не произвел долговечных плодов — в этих случаях связь была скорее идеологической, нежели организационной). И сельские языческие культы, и интеллигентские языческие кружки на протяжении XX века существовали безо всяких контактов с государственными структурами (в отличие от мировых религий, которые в большинстве стран и по сей день либо поддерживаются, либо преследуются государственными властями, либо, даже в случае условного нейтралитета власти в отношении религии, находятся под той или иной степенью государственного контроля). В эпоху, когда функции государств меняются, усиливается влияние транснациональных и межгосударственных связей, языческим общинам не приходится как-то существенно перестраивать свою идеологию. Государство никогда не было для большинства из них сколь-нибудь центральной идеей и сколь-нибудь важным условием существования, поэтому его “самоустранение” из религиозной жизни в демократически-ориентированных странах никак не сказывается на состоянии язычества. В тех же странах, где слабеющие государственные власти пытаются насильно “повернуть историю вспять” и добиться жесткого управления религиозными процессами (в частности, в РФ, на Украине, в бывших центральноазиатских республиках СССР), с язычеством “совладать” не удается по уже указанным причинам: язычники нигде не обладают единой организацией, фиксированным вероучением, однозначно определимыми лидерами, поэтому никакая местная администрация не способна наладить с ними “продуктивной” работы, и никакие органы госбезопасности не способны держать их под контролем.

Языческая символика. Обереги

Язычество находит выражение в  вещественном мире. Человек чувствовал себя бессильным перед природой и ее стихиями; пытаясь понять их суть, раскрыть механизм влияния на него природы, обезопасить себя от неуправляемой стихии, он составлял целый комплекс взаимодействия с этими силами. Славяне-язычники общались с миром на языке оберегов – предметов, украшений, узоров, которые люди носили с собой и защищали ими свое жилище. 

Языческие символы  викингов и кельтские символы

Наиболее древними обережными символами были узоры, связанные с тремя стихиями, которым поклонялись славяне: символы земли, воды, огня. Их призывали славяне к себе в охранители. Символы земли – засеянное поле (ромб, разделенный на четыре части с точками внутри каждой), знак плодородия (свастика). Символ воды – хляби небесные (волнистые линии).Символ огня - косой крест (огонь земной), громовный знак (шести- или восьмилучевая звезда). Кроме этих, основных знаков, языческая символика включает изображение солнца, радуги, фигур богини на вершине строения, подковы и многие другие. 

Языческие символы славяне  размещают на «уязвимых» участках жилища и двора. Заклинательным орнаментом они закрывают все проемы, через  которые нечистая сила может проникнуть к человеку: ворота, двери, окна, застрехи. Символ солнца, размещаемый в проемах, должен охранять жилище от ночной нечисти. Солярные знаки находим также на крыше дома – в виде конька (причем конь, как уже говорилось выше, сам по себе символизировал солнце, под крышей – в виде реального изображения солнца или его символа, на фасаде, на наличниках окон. На фасаде дома славяне изображают небо и ход солнца – утром, в полдень и вечером. При этом на центральном полотенце обычно размещают громовой знак (круг, разделенный на шесть секторов) – символ Рода или Перуна, оберегавшим дом от попадания в него молнии. Рядом с символом солнца почти всегда славяне изображают знак земли или засеянного поля, обозначающий единство небесного и земного, явного. Мир яви символизируют и изображения птиц, растений, богинь, переплетающиеся с фантастическими существами. Русалки-берегини защищают дом от нави, упырей. Чаще всего эти изображения находятся на наличниках окон, у входа в дом. Изображения  оберегающих мир в доме Лады (богиня веселья, благополучия и согласия в семье; богиня невест) или Мокоши располагаются также на резных наличниках (они изображаются с поднятыми вверх руками, словно просящими защиты у верховных богов, дающих небесную влагу и свет), а также на хозяйственных постройках (они изображаются с опущенными руками, словно обращаются к матери-сырой земле, дающей урожай).