Контрольная работа по "Культурологии"

Следование всем этим принципам  было обязанностью благородного цзюнь-цзы, который в сборнике изречений  Конфуция «Лунь Юй» определяется как человек честный и искренний, прямодушный и бесстрашный, всевидящий и понимающий, внимательный в речах осторожный в делах. В сомнении он должен сдерживаться, в гневе - обдумывать поступки, в выгодном предприятии - заботиться о честности; в юности он должен избегать вожделений, в зрелости - ссор, в старости - скряжничества. Истинный цзюнь-цзы безразличен к еде, богатству, жизненным удобствам и материальной выгоде. Всего себя он посвящает служению высоким идеалам, служению людям и поиску истины.

Познав истину утром, он «может спокойно умереть вечером.

«Чего не желаешь себе, не делай и другим», - утверждал он. Это качество в понимании Конфуция, сумма всех добродетелей: «Победить себя и возвратиться к «нормам поведения» - значит стать гуманным человеком». Что же касается женщины, то согласно конфуцианской морали, женщина должна быть добродетельной, уметь поддерживать разговор, следить за своей внешностью, проявлять искусство в рукоделии. Она не учится в школе и получает воспитание исключительно в семье.

Таким образом, «благородный человек» Конфуция - это умозрительный социальный идеал, назидательный комплекс добродетелей.

Конфуций вполне искренне стремился  создать идеал рыцаря добродетели, боровшегося за высокую мораль, против царившей вокруг несправедливости. Но, как это нередко случается, с  превращением его учения в официальную  догму на передний план выступила не суть, а внешняя форма, проявлявшаяся преимущественно в демонстрации преданности старине, уважения к старшим, напускной скромности и добродетели.

Многочисленные последователи  и почитатели Конфуция, слепая преданность  которых каждому слову философа тоже в немалой степени способствовала превращению его учения в закостенелую догму, стали видеть в идеале цзюнь-цзы не столько выражение внутренней цельности и благородства, сколько внешнее оформление благопристойности.

В любой момент жизни, на любой случай, в счастье и горе, при рождении и смерти, поступлении в школу или назначении на службу - всегда и во всем существовали строго фиксированные и обязательные для всех правила поведения.

Одной из важных основ социального  порядка, по Конфуцию, было строгое повиновение старшим. Любой старший, будь то отец, чиновник, наконец, государь, - это беспрекословный авторитет для младшего, подчиненного, подданного. Слепое повиновение его воле, слову, желанию - это элементарная норма для младших и подчиненных как в рамках государства в целом, так и в рядах клана, корпорации или семьи. Не случайно Конфуций напоминал, что государство - это большая семья, а семья - малое государство. Этим сравнением подчеркивался не только патернализм внутри общества, но и тот строй семейной жизни, который реально существовал и сохранялся в старом Китае вплоть до недавнего времени: основа семьи - беспрекословное повиновение младших старшим, детей родителям.

Сегодня Китай - сверхдержава: 22% населения  планеты и по некоторым сведениям, экономика, обогнавшая даже экономику США с долей экспорта около 20%, скорость роста экономики - около 10% /71/.

Однако, страной по-прежнему руководит  КПК, имеются планы развития на 5,10, 15 и даже 60 лет. Имеется очень сильный  государственный сектор экономики, но сейчас большинство предприятий принадлежит частникам (хотя нет свободного хождения иностранной валюты и экспортные потоки под контролем государства). Предприниматели традиционно пользуются уважением. Колоссальный размах строительства и вообще деловой активности. Стратегия - опираться на собственные силы, покупать технологии и производить все внутри страны.

Около 50 млн. китайцев «хуацяо» - бизнесмены, проживающие за рубежом, но работающие на Китай. Есть «малый Китай» - Тайвань. Это небольшой густонаселенный остров (более 30 млн. чел). Имеется развитая промышленность, причем пребладают высокие технологии. Налицо культ служения государству - чиновники имеют двухнедельный отпуск один раз в три года.

Менталитету китайцев присущ, несмотря на их внешнюю мягкость, национализм и пренебрежение к другим народам. Китай - «Поднебесная», остальные страны - варварские окраины Китая. С VI по XVI вв. Китай был самой экономически развитой страной мира. Но затем его величие стало рушиться. В XIX веке страна потерпела ряд поражений от западных стран и вынуждена была заключить кабальные договоры. Но вера в Поднебесную сохранилась. Безусловно, Китай стремится к мировому лидерству и мировой гегемонии. Но ему не хватает жизненного пространства. Сейчас огромное кол-во китайцев обосновалось на русском Дальнем востоке. Они постепенно захватывают лучшие рабочие места, и строят чайн-тауны - китайские поселения, доступ в которые иностранцам сильно затруднен. Медленно, но верно Китай завоевывает мировое господство.

По древним китайским воззрениям мир вначале представлял собой хаос, состоявший из мельчайших частиц . Эти живые частицы существовали в беспорядочном разреженном состоянии в виде бесформенного тумана. Потом частицы ци разделились на легкие и светлые, которые поднялись вверх и получили название «ян», и на тяжелые и темные, которые упали вниз и получили название «инь». Из легких и светлых частиц образовалось небо, а из тяжелых и темных – земля. Природа создавалась из хаоса постепенно: вначале сформировалось небо, затем земля и только после этого появился человек.  

Взаимодействием светлого начала ян и темного начала инь порождены пять первоэлеменов или стихий- Вода ,Огонь, Дерево, Металл и Земля, от которых и происходит все во Вселенной. Китайцы верили, что взаимодействие инь-ян порождает и доброе и злое в природе и в жизни. Не стоит рассуждать, что лучше, что хуже -  свет или тьма, все необходимо, одно переходит в другое и может быть и плохим и хорошим в зависимости от ситуации и времени. Графически эти космические силы изображались знаком тайцзи – две неотделимые половины, изогнутые таким образом, что одна готова перейти в другую. Чередование инь-ян так же неизбежно, как чередование тьмы и света, зимы и лета. Они проникают друг в друга, меняются местами – так создается круговорот вещей. 

Цикл борьбы инь-ян у  китайцев соответствовал календарному году. Начало цикла – день зимнего солнцестояния (22-23 декабря), могущество инь; сила ян испытывала наибольшее напряжение, когда в недрах мрака зарождался свет. Это самый короткий день и самая длинная ночь в году. День летнего солнцестояния (21 или 22 июля) – апогей могущества ян. Это самый длинный день в году. В дни равноденствий силы сторон уравновешены. 
  

Согласие между инь  и ян выражалось в том, что великое  Небо- отец творило добро Земле-матери. Небо согревало землю своим теплом и оплодотворяло дождем, делая  землю способной порождать живые существа и вскармливать их. Китайцы считали, что вечнозеленые деревья –ель, кипарис, сосна – содержат особенно много животворящих сил ян , почему и сохраняют зеленую листву и зимой. Их сажали на кладбищах и во дворах храмов, что предохраняло тела усопших от разложения, а живым приносило счастье и удачу. 
  

Небо олицетворяло собой  движение, земля – покой. Она была всего лишь объектом  воздействия неба, воспринимала тепло и холод, свет и дождь.  Небо- отец, управлял жизнью земли- матери, выступает в качестве активного начала, тогда как Земля живет по Небесным законам, олицетворяет пассивное начало. Взаимодействие «супругов» породило жизнь и человека. Понятие Тянь ( небо)  тесно связано с понятием Шанди – верховный государь, который в космогонических теориях китайцев или отождествлялся с Небом, или выступал в виде некоего безликого «повелителя миров». Бесплотный Шанди регулировал движение светил и жизнь растений, наблюдал за делами людей, награждал и наказывал их, мог выражать любовь и гнев, слышать и говорить. Шанди представлял собой духа- правителя, живущего на небе и оттуда распоряжающегося империей. Со временем его обязанности наряду с Шанди стало выполнять само Небо , как верховная божественная сила, олицетворение разума и высшей справедливости. 
 

В книге «Шу цзин»  Конфуций писал: «Только Небо осуществляет наблюдение за народом, ведает справедливостью, посылает урожай и неурожай. Без  неба погибнет народ. От милости Неба зависит его судьба». Наводнение, засуха, солнечные и лунные затмения, голод, бунт и эпидемии рассматривались китайцами  как вестники небесного гнева. Урожай, мир и спокойствие на земле говорили о том, что Небо довольно земными делами. Так, большие пожары, вспыхнувшие в Пекине в апреле 1908 года приписывались астрологами  богу Огня, сошедшему на землю для стодневной прогулки по земле, чтобы наказать людей. Они говорили: «Когда это зловещее божество вернется в свою резиденцию, пожары прекратятся».  

Дао – это путь. Его можно сравнить с рекой, непрерывно текущей, впадающей во все более широкое русло. Цель потока не может быть конечной. Если поток остановить – он неизбежно либо пересохнет, либо застоится и загниет. Таким образом, цель потока – непрерывное течение. Только в этом случае он сохранит себя как поток. Смысл Дао в непрерывном движении, пока движение есть, поток не пересохнет, человек идущий по пути не исчезнет как сущность. 
     Если же ты добрался до вершины горы, то дальше все пути ведут с неизбежностью только вниз. 
     Если продолжать сравнение Дао с рекой, то он напоминает реку со множеством притоков, родников, ручейков. Каждый из этих родников, ручейков и притоков можно сравнить с человеческой жизнью, каждый имеет свое начало и с неизбежностью, при правильном подходе, будет переходить во все более широкое русло, пока не достигнет моря. А при неправильном они могут пересохнуть, впасть в болото и застояться. Т.е. каждый человек проходит какой-то путь, но если непрерывность пути не становится одним из основополагающих условий, то человек неизбежно заходит в тупик, и его Дао – это путь. Его можно сравнить с рекой, непрерывно текущей, впадающей во все более широкое русло. Цель потока не может быть конечной. Если поток остановить – он неизбежно либо пересохнет, либо застоится и загниет. Таким образом, цель потока – непрерывное течение. Только в этом случае он сохранит себя как поток. Смысл Дао в непрерывном движении, пока движение есть, поток не пересохнет, человек идущий по пути не исчезнет как сущность. 
     Если же ты добрался до вершины горы, то дальше все пути ведут с неизбежностью только вниз. 
     Если продолжать сравнение Дао с рекой, то он напоминает реку со множеством притоков, родников, ручейков. Каждый из этих родников, ручейков и притоков можно сравнить с человеческой жизнью, каждый имеет свое начало и с неизбежностью, при правильном подходе, будет переходить во все более широкое русло, пока не достигнет моря. А при неправильном они могут пересохнуть, впасть в болото и застояться. Т.е. каждый человек проходит какой-то путь, но если непрерывность пути не становится одним из основополагающих условий, то человек неизбежно заходит в тупик, и его короткий путь обрывается. Большой поток устойчивей маленького ручейка. Ручейку приходится преодолевать какие-то естественные препятствия для того, чтобы достичь более широкого русла. И в более широком русле остаться в движении и сохранить себя как частичку потока удается не каждой молекуле воды. Те частицы, которые попадают в центр потока движутся быстрее, и шанс достичь моря или океана у них гораздо выше, другие же, медленно продвигаю-щиеся с краю могут всосаться в почву, или просто перемещаться бесконечно долго, а если берега неровные с заводями, у них есть шанс и застояться и испариться в какой-нибудь спокойной луже. 
     Сама человеческая жизнь – это и есть более или менее полноводный или пересыхающий, быстрый или застаивающийся поток. Исчезает поток – заканчивается жизнь. 
     У истоков будущее кажется устрашающе величественным и мощным, а сами истоки мало-значимыми и никчемными. Любой желающий у истоков может перешагнуть Волгу или Нил. Величие и великолепие замыслов и планов давит. И в этой ситуации либо опускаются руки, либо человек во весь опор, во всю силу рвет вперед. Но где вы видели ручеек, который вращает турбины ГЭС? Это будет потом, это потом вода будет прорывать любые плотины и выдавать при этом мегаватты мощности. А вначале ручей можно легко остановить. Либо мы не верим в то, что можно стать великой рекой, и становимся болотом, либо от очень сильного желания размываем все и сами мешаем себе, перегораживая путь смытыми с берегов деревьями, илом и камнями.  
     Что делает поток, когда на пути возникают препятствия? Он не пробивает их мгновенно. Он накапливает силы, разливается, успокаивается, набирает мощь, а потом без труда сокрушает преграду. Сложнее преграда – меньше суеты и больше времени уходит на собирание ресурсов. В свое время преграда падет как бы сама. 
     Важно понимание того, что тебе нужно. В суете его не будет. Бурлящий поток, постоянно меняющий русло, мутен. Дна не разглядеть. Не понять, что же движет им, то ли он делает. Воде ведь не надо тащить с собой тонны песка, камней и ила. Это лишняя работа. Т.е., чем больше суеты, тем больше работы. 
     Надо помнить, что вода камень точит, но для этого необходимо упорство и время. Впереди вся жизнь. И осилит путь идущий. Можно, конечно, и быстро побежать, но только если опаздываешь на свидание. В жизни же часто опаздывает тот, кто суетится и спешит. 
     Развиваться тяжелей, чем деградировать. Еще Платон говорил об этом «Дорога вниз легче». Развиваться быстро и долго еще сложней. Поэтому важны принципы экономии усилий, своевременности, эффективности и др. Познать и научиться применять их в жизни – значит, стать по-настоящему счастливым человеком. 
     Мы успеваем без труда тогда, когда делаем мало ошибок. Совсем их не делает тот, кто не делает ничего, но мало их делает тот, кто принимая решения имеет достаточное количество информации, т.е. не суетится и не спешит. Больше времени на принятие решений – меньше на исправление ошибок. В результате – экономия времени и сил, достижение результата. Перемещаться бесконечно долго, а если берега неровные с заводями, у них есть шанс и застояться и испариться в какой-нибудь спокойной луже. 
     Сама человеческая жизнь – это и есть более или менее полноводный или пересыхающий, быстрый или застаивающийся поток. Исчезает поток – заканчивается жизнь. 
     У истоков будущее кажется устрашающе величественным и мощным, а сами истоки мало-значимыми и никчемными. Любой желающий у истоков может перешагнуть Волгу или Нил. Величие и великолепие замыслов и планов давит. И в этой ситуации либо опускаются руки, либо человек во весь опор, во всю силу рвет вперед. Но где вы видели ручеек, который вращает турбины ГЭС? Это будет потом, это потом вода будет прорывать любые плотины и выдавать при этом мегаватты мощности. А вначале ручей можно легко остановить. Либо мы не верим в то, что можно стать великой рекой, и становимся болотом, либо от очень сильного желания размываем все и са-ми мешаем себе, перегораживая путь смытыми с берегов деревьями, илом и камнями.  
     Что делает поток, когда на пути возникают препятствия? Он не пробивает их мгновенно. Он накапливает силы, разливается, успокаивается, набирает мощь, а потом без труда сокрушает преграду. Сложнее преграда – меньше суеты и больше времени уходит на собирание ресурсов. В свое время преграда падет как бы сама. 
     Важно понимание того, что тебе нужно. В суете его не будет. Бурлящий поток, постоянно меняющий русло, мутен. Дна не разглядеть. Не понять, что же движет им, то ли он делает. Воде ведь не надо тащить с собой тонны песка, камней и ила. Это лишняя работа. Т.е., чем больше суеты, тем больше работы. 
     Надо помнить, что вода камень точит, но для этого необходимо упорство и время. Впереди вся жизнь. И осилит путь идущий. Можно, конечно, и быстро побежать, но только если опаздываешь на свидание. В жизни же часто опаздывает тот, кто суетится и спешит. 
     Развиваться тяжелей, чем деградировать. Еще Платон говорил об этом «Дорога вниз легче». Развиваться быстро и долго еще сложней. Поэтому важны принципы экономии усилий, своевременности, эффективности и др. Познать и научиться применять их в жизни – значит, стать по-настоящему счастливым человеком. 
     Мы успеваем без труда тогда, когда делаем мало ошибок. Совсем их не делает тот, кто не делает ничего, но мало их делает тот, кто принимая решения имеет достаточное количество информации, т.е. не суетится и не спешит. Больше времени на принятие решений – меньше на исправление ошибок. В результате – экономия времени и сил, достижение результата.

Принцип недеяния

     Этический  идеал даосов представлен ими  в образе совершенно мудрого, который противопоставляется конфуцианскому «благородному мужу». «Благородный муж» в прочтении даосов есть обладатель низшего «дэ», а совершенно мудрый обладает не только высшим «дэ», но и «дао». Даосы отвергают конфуцианскую категорию взаимности, ибо, по их мнению, конфуцианцы, руководствуясь в своей деятельности этим понятием, в основу деятельности все-таки вкладывает определенные помыслы о выгоде. Таким образом, следование концепции конфуцианцев, употребление категории взаимности имеет своей основой не высшие духовные качества и намерения совершить для кого-то благо, а самый обычный, земной, приктичный обмен услугами. 
Даосы считают, что лучшей альтернативой подобного поведения может стать только недеяние! Именно поэтому человек, обладающий высшим «дэ», не стремится к благодетели. Он в своем недеянии подобен «дао», не имеющему имени. Он способен не бороться, но побеждать. 
Совершенно мудрый правитель позволяет всем идти путем «дао», не вмешивается в дела народа. Девиз управления даосов звучит следующим образом: «Лучший правитель тот, о котором народ знает, что он существует». Совершенно мудрый правитель ставит себя ниже других, и поэтому он впереди всех. 
Такой принцип (принцип «у вэй») был предложен в Древнем Китае. В современном мире таковой принцип тоже наличествует, но только в совершенно ином прочтении. Ранее выполнение принципа «у вэй» было своеобразным выражением уважения; человек, выполняющий его, показывал, что для него важным является не только собственное мнение; таким образом люди получали некоторую свободу; истина стала гораздо ближе. Можно сказать, что у древних китайцев принцип «у вэй» был средством достижения чего-либо важного (в позитивном смысле). 
В современном же мире от принципа древности осталось лишь название. Современный принцип недеяния правильнее было бы назвать «принципом ничего неделания», который лежит в основе «этического идеала» - ничтожного маленького нигилистического человечка – современных представителей рода человеческого  и постепенно становится частью менталитета. В современном мире принцип неделания перешел из разряда позитивных средств, в разряд негативных целей. Ради достижения подобной цели люди готовы забыть о других мотивах, целях более высокого порядка. Современное общество настолько спустилось на землю, что теперь продолжает опускаться еще ниже. Все забыли об истинном значении принципа недеяния, сложившегося тысячи лет назад в Поднебесной – государстве, которое теперь находится слишком высоко для земного понимания, земной, приземленной мысли. В современном мире принцип недеяния есть то, чем оправдывают свою немощность ничтожные.  
То, что в современном мире произошли кардинальные изменения в содержании понятия принципа «у вэй» (и других категорий) при сохранившейся внешней форме можно связать с тотальным распространением западной культуры. Но это не будет верным, так как любое понятие следует рассматривать прежде всего в связи с культурой, ментальными особенностями его месторождения и первичного употребления. Особенно это касается древнекитайских категорий, так как они очень специфичны и по большей части пригодны для использования только в определенных условиях. Если же учесть то, что Запад и Восток есть 2 противоположных «полюса»Земли (в социо-политическом смысле), то логично было бы предположить, что то, что действует на Востоке, то, что там является «панацеей», на Западе в лучшем случае может просто не работать, в худшем – может стать «ядом» для человечества, который будет травит его медленно, но верно. 
Западники настроены слишком «антивосточно», а люди Востока слишком традиционны, в некотором смысле даже консервативны для того, чтобы два «культурных гиганта» смогли найти консенсус даже не смотря на разрастающуюся западную культурную экспансию.  
Подобная проблема (проблема подмены понятий) происходит со многими категориями древности. Если посмотреть с этой позиции на философию Древнего Востока, на отношение к ней, то сразу становятся понятными причины нареканий западных философов: они по-другому понимают, основополагающиеся категории, а значит, просто не могут согласоваться с восточной философией и поэтому просто отрицают ее. Можно сказать, что все это началось с того, что сакральное стало публичным, было вырвано из одного контекста и перемещено в другой.

Даосизм и искусство

Развитие древневосточного искусства было неразрывно связано со многими сторонами общекультурных процессов Востока. Художественный аспект восточной жизни вобрал в себя черты экономико-политического устройства, религиозных и философских представлений, бытовых традиций, правовых и этических норм. 
Роль деятеля искусства в древнем обществе была велика и почетна. Иногда художника приравнивали к сану жрецов. Но его деятельность не рассматривалась как самодостаточная. Живописец, скульптор, литератор были призваны своим творчеством реализовывать высшие общественные установки и отказываться от любых форм художественного экспериментаторства, выходящего за пределы предписанных задач. Это связано с глубоким традиционализмом древневосточных культур. Многие представления народов Востока о важнейших сторонах бытия сложились очень рано и сохранялись на протяжении не только столетий, но и тысячелетий. 
Потому и искусство как неотъемлемая часть культурной системы должно было неукоснительно следовать как общекультурным, так и художественным традициям. 
Потребность зафиксировать устоявшиеся принципы и нормы культуры толкала народы Древнего Востока, в частности египтян, к созданию развитой системы канонов, предписывающих художнику правила пользования пропорцией и цветом, схемы изображения людей и животных. Канон становится важнейшим эстетическим принципом, определяющим творческую деятельность мастера. Древнеегипетский художник выступал в роли хранителя священных законов, наиважнейшим из которых являлось разграничение посредством искусства кратковременной жизни, земной и вечной. Произведение искусства получало в связи с этой установкой особую функцию перевода образов и сюжетов реальной действительности в предельно обобщенную идеальную форму, лишенную сиюминутности, созданную для бессмертия. Каноническая культура Древнего Востока выработала язык, отвечающий идее постоянства, — экономный графический знак, четкий контур, строгую и ясную линию. «Даже когда изображалось самое простое, самое обыденное — пастух доит корову, или служанка подает ожерелье своей госпоже, или идет стадо гусей, — эти бесхитростные мотивы выглядят не столько изображением мимолетного действия, сколько чеканной формулой этого действия, установленной на века» (см.: Дмитриева Н. А., Виноградова Н. А. Искусство Древнего мира. — М.,1986). Художественный эффект в таком искусстве достигался при незначительном варьировании форм внутри канонической схемы. 
Задача превратить «земные сюжеты» в чеканные формулы вечности не противоречила стремлению мастеров запечатлеть в формах искусства все многообразие социальной и природной жизни. Особенно это наглядно видно в мифологии, где отражены все основные этапы выделения человека из природы и становления культуры. 
В большинстве своем восточная мифология носила зооморфный характер. Персонифицированные божества изображались со звериными или птичьими головами, с другими частями их тел. Такая образная форма явилась следствием сохранения в сознании древнего человека тотемных отождествлений каждого индивида родового общества со своим предком, мыслимым в виде животного, насекомого или растения. Наличие в человеческом облике звериных черт не было связано с этическими или эстетическими характеристиками. Животное не служило человеку идеалом красоты. Образ зверя-человека в мифологической культуре Древнего Востока был скорее знаком подчиненности людей природным силам. Переход к культурному состоянию не означал разрыва с природой, а лишь был дополнением «природного» существования индивида 
теми чертами, которые характерны для мира культуры. Первоначально связь человека с тотемом представала как некая сила, не только господствующая над ним, но и оберегающая его. Позднее тотемический образ будет связан с большим аспектом человеческого бытия и трансформируется в человеко-зверя, актуализировав не природное, а социокультурное начало в искусстве. Для культуры Древнего Востока долгое время будет характерна именно первая модель — зверь-человек. 
Мифологические тексты воспроизводят различные этапы окультуривания человеком среды обитания. С одной стороны, это сюжеты, рассказывающие о возникновении природных ландшафтов, о циклической изменчивости природы, о самообновлении флоры и фауны и прочее. С другой стороны, это повествование о подвигах культурных героев, о созидании мира материальной и духовной культур. Так, например, в китайской мифологии вначале устроение земли понималось буквально как наведение богиней Нюйвой порядка в разрушенном хаотичном космосе. Позднее персонажи ранних мифов осушают землю, засевают поля, добывают огонь, плетут рыболовные сети, проводят дороги, словом, создают мир культуры. 
Миф — это произведение устного народного творчества, сохранившее опыт поэтического осмысления действительности; это способ жизни, мышления, чувствования. Мифологические образы и сюжеты не трудно отыскать и в тех формах искусства, которые далеки от словесного воплощения — в скульптуре, в живописи, в архитектуре. Скажем, в Шумере храмы украшались изображениями не конкретных человекоподобных богов, а тотемами этих богов, являя как бы свернутую формулу ранних шумерских мифов (скульптурное оформление храма Энину является иллюстрацией мифологических сюжетов о Нингирсу и богине Узуд — священной козе). 
Мифы, имеющие временную протяженность, могут быть, следовательно, свернуты до символического образа. Склонность к символизации художественных форм (не только мифологических) одна из типичнейших черт древневосточного искусства, вызванная желанием приостановить и обобщить в символической фигуре длительный человеческий опыт в постижении внутренней сути вещей. В символе идея остановлена, чтобы обнажить многомерность смыслов. 
Принципы символического построения произведения лежат в основе китайской живописи и поэзии, воссоздающих в образной форме миниатюрные модели мира. Главная тема восточного искусства — тема перемен, вечного движения (смена времен года, многозначность душевного состояния, переменчивость настроения, чередование рождения и смерти и прочее) раскрывает иллюзорность, непрочность мира. Поэтому здесь присутствует двойной план, требующий многозначной оценки. 
В художественной системе индо-буддистского Востока отдается предпочтение скрытой красоте, не до конца явленной взору, такой красоте, которая требует неспешного созерцания, отрешенности от суеты, одиночества и покоя. Акцент делается не на то, что явленно, а на то, чего нет, что пребывает в покое, создает ситуацию замены конкретного и однозначно воспринимаемого образа символическим. 
Каждый элемент древнекитайской живописи символичен (сосна — символ долголетия, бамбук — стойкости, мужества, аист одиночества и святости). Восприятие такого произведения требует особого умения обнаруживать контексты, соединять символические образы в единую эстетическую картину. 
Потребность в символизации искусства развивалась в Древнем Китае на основе традиции восприятия мира как сложного и изменчивого космоса. Еще древнейшая Книга перемен — «И цзин» провозгласила дуалистическую структуру мира и выразила ее суть символически, как взаимодействие мужской, солнечной, активной силы — ян и женской, темной, пассивной — инь. «Характер живописного образа, построение пространства, проблема светотени и даже количественная, цифровая характеристика в произведении были предопределены цзиновским постулатом о дуализме» . 
Важнейшим символом всей древневосточной художественной культуры является Солнце. Оно чаще всего представляется в мужском образе как родной сын и наследник небесного бога. Солнце наследует важнейшее качество этого божества — умение все видеть и все знать. В Индии оно под именем Сурья является оком Варуны, в Египте — оком Ра. Однако этот мифологический образ получил в различных культурах Востока дополнительные символические оттенки. Солнце как один из важнейших абсолютов древнеиндуистской культуры получило свое раскрытие через противоположные начала (белый, черный). С одной стороны, солнце — источник света, гонитель тьмы. С другой, оно темного черного цвета, пребывает в ночи. Второе значение связано с символом смерти. Солнце, подобно смерти, разрушает мир, отмеряя его днем и ночью. 
Солнце в восточных культурах обычно было важнейшим знаком красоты. Но «прекрасное» связывалось не только с сиянием, блеском и золотом, вызывало не только чувство восторга, но и трепета, ужаса, преклонения, так как солнце символизировало и темную сторону жизни. Эти два смысловых оттенка сверкающего (сияющий свет и ужасный блеск) постоянно присутствуют в описании Солнца порознь или вместе. 
На примере символической природы Солнца видно, что семантика этого образа органично соединила в себе элементы различных культурных форм (философского, морально-этического, религиозного, собственно художественного и проч.). Именно на Востоке зародилась слярная (световая) религия. 
И именно солярное божество в процессе развития цивилизаций становится верховным государственным божеством. Искусство Востока, оперирующее столь многозначными образами-символами, не стремилось к четкому выделению художественной сферы из всеобщего социокультурного контекста. 
Собственно эстетическое в культуре Древнего Востока нередко пересекалось со смыслами иного плана. В частности, египтяне важнейшим качеством мудрости считали умение зафиксировать мысль письменно — в иероглифах и рисунках. Египетская письменность является комбинированной, где каждое слово изображалось алфавитными, слоговыми и картинно-образными знаками. Искусство живописцев практически не отделялось от искусства писцов, то есть мудрецов и словесников. В Египте, Китае, других восточных культурах живописец нередко обрамлял свое произведение иероглифами, завершающими единое эстетическое целое. Такое соединение было не случайным. У египтян мудрость теснейшим образом связывалась с умением зафиксировать ее — письмом и изобразительным искусством. Это и неудивительно. Ведь древнеегипетские иероглифы произошли от рисунков, и пиктографические элементы (пиктография — картинное письмо) навсегда осталось в их текстах. Живописное изображение древним египтянином воспринималось как знак-образ, обладающий животворной силой. Создать изобразительный знак предмета — значило сберечь и увековечить жизненное начало. Но и иероглифическая надпись тоже знак, обладающий подобной способностью. Письменность, как и искусство, была в Древнем Египте частью религии, делом жрецов. 
Иероглифы, украшающие древнекитайские свитки также несли на себе печать высокого сакрального смысла. Они были прекрасным дополнением к воплощенным в красках символам природы и помощником в истолковании философской сути произведения. Эта живопись, родившаяся в эпохи Тан и Сун, представляет совершенно специфический вид искусства. Она лишена декоративного начала и не может восприниматься с позиций любования. Такие произведения требуют внимательного вглядывания и погружения в суть изображенного. Китайская картина — свиток, родившийся из книги- свитка, — живопись для образованных людей. 
В художественной культуре Китая существует органическая связь между живописью и литературой. Живописность китайской поэзии и поэтичность живописи — нерасторжимый синтез, выросший на почве сформировавшегося в древности учения о «дао», дополненного буддистскими элементами. Китайский свиток был дорогим искусством, создавался для состоятельного потребителя, но также и для образованного, способного оценить философский контекст произведения. Такая живопись находит 
своего зрителя в среде ученых и поэтов, вельмож и государственных чиновников, получивших специальное образование и прошедших ряд строгих экзаменов. Ученость считалась одной из важнейших добродетелей в китайском обществе. Художественная культура Древнего Китая носила ярко выраженный элитарный характер. Элитарность была присуща и другим древним культурам Востока. 
При всем многообразии, а часто и несходстве культур Древнего Востока, можно обнаружить общие элементы в системе функционирования искусства. 
Древневосточная художественная культура сохраняла магическое предназначение, столь характерное для первобытного общества. Так же как и их древние предки, народы первых восточных цивилизаций считали, что определенные действия, совершаемые над изображением, способствуют их осуществлению и относительно оригинала. 
Магическая роль искусства была обусловлена представлением о неразрывном единстве человека с природой. Художественная культура становилась способом реализации высших духовных начал, находящихся за пределами человеческих навыков и умений. Красота, воплощаемая в произведении искусства, не есть результат духовных и материальных усилий художника. Она является воплощением красоты природы, существующей независимо от усилий творческой личности. Она нейтральна к любому проявлению «индивидуальности». Красота природы может открываться мастеру, творцу при определенных условиях, в частности, в момент созерцания, технологию которой человек может постигнуть при помощи религии и философии. 
Все ранние культуры восточного региона носили безымянный характер. Художник не стремился в предмете искусства выразить субъективную авторскую позицию. Личностное начало отсутствовало. Общественное, коллективное — получало высокое сакральное значение. Обязанностью художника была реализация всеобщих смыслов. 
Позднее искусство будет восприниматься как универсальный механизм воспитания добропорядочности гражданина. Так, Конфуций считал основой воспитания песни, обряды и музыку. «Воспитание начинается с песен: утверждается с обрядом и завершается музыкой»  
Художественная культура Древнего Востока воплощает в себе высокое синтетическое целое. Это уже не первобытный синкретизм, в котором существуют лишь зародышевые элементы будущих видов искусств, жанров, художественных форм наравне с элементами религии, политики, морали и проч. Но искусство пока еще ангажировано религиозной, философской, морально-этической системами, прочими общественными структурами. 
Отсутствие завершенной собственно эстетической системы не означало, что древние не понимали специфических задач искусства. Еще шумеры считали, что художественная культура способна доставить человеку удовольствие от приобщения к высшим духовным ценностям, находящимся за пределами биологической природы. Вопрос лишь в смещении акцентов.