Постмодернизм в науке и литературе

В произведениях  посмодернистов пародия приобретает  иное обличье и выполняет иную функцию по сравнению с традиционной литературой. Так, Ч.Дженкс говорит  о «двойном кодировании», под которым  понимает присущее постмодернизму пародийное сопоставление двух (или более) «текстуальных  миров». Это специфическое свойство пародии получило название «пастиш» (от итальянского pasticcio – опера, составленная из отрывков других опер, смесь, попурри, стилизация. По мнению А.Гульельми, пастиш – одновременно и фантазия, и пародия, либо автопародия. Важно и то, что если классическое литературное произведение ясно дает понять, где автор говорит серьезно, а где – иронизирует, то в постмодерне эта граница размыта, и читатель, как правило, остается в недоумении – где пародия, а где искренний, подлинный текст. Многоуровневое письмо, женское письмо. По Тео "Дану, произведения постмодернизма, с одной стороны, обладают рекламной привлекательностью предмета массового потребления, с другой – пародийным переосмыслением более ранних, и преимущественно модернистских сочинений, иронической трактовкой их сюжетов и приемов.

Многоуровневое  письмо постмодернистов – это  такой текст, которому подходит «вертикальный  и горизонтальный тип чтения» (термин Р.Барта). Так, например, следование перипетиям путешествия Венички по маршруту Москва-Петушки (В.Ерофеев, Москва-Петушки) соответствует горизонтальному  способу чтения, а прослеживание  взаимоотношений культурных цитат  и образования текста – вертикальному.

В постмодернизме сосуществуют еще два понятия  – фаллогоцентризм (опирающееся  на теорию фаллоса Ж.Лакана, представляющую фаллос как атрибут целостности, знак власти), и деконструкция этой теории, нашедшая выражение в так  называемом «женском письме». На Западе классическими работами в этом направлении  являются труды Ю.Кристевой (Женщина, всегда разная, 1974), Л.Иригарэй (Зеркало  другого рода / другой женщины, 1974; Этот пол, который не один, 1977), Э.Сиксу (Смех медузы, 1975) и др. Русскоязычные женщины-писательницы, представляющие разные типы постмодернистской  женской прозы, это – Т.Толстая, Н.Габриэлян, М.Голованиевская, Л.Улицкая, В.Токарева, Н.Искренко (см. ПОЭЗИЯ), В.Нарбикова и др.

Женское письмо распадается на две составляющие: отрицательную и сентиментально-пародийную. Автор может или явно репрезентировать свое женское начало (Л.Фоменко, Буйволенок; М.Вишневецкая, Воробьиные утра, Увидеть  дерево; О.Новикова, Женский роман) или, напротив, отказаться от «женской»  инициативы повествования (О.Новикова, Мужской роман; Н.Габриэлян, Хозяин травы). Речь может также зайти  о бесполости или андрогинности  героини-расказчицы. В «женском письме»  прослеживается еще одна тенденция  – инфантилизация мужчин, или умаление их значимости и сущности. Например, у Т.Щербины «музчина» выполняет  даже роль Музы по отношению к женщине-поэту (...Он, муза, музчина, свинья...).

«Эротическое  тело текста». Об «удовольствии» как  основе литературы писал еще Аристотель в своей Поэтике, в частности, об удовольствии, связанном с «узнаванием».

В концепции  Р.Барта «удовольствие от текста», или, другими словами, «эротическое тело текста», принцип удовольствия, лежащий в основе как секса, так  и любого другого жизненного наслаждения, – разрушает метатекст, претендующий на то, чтобы заменить собой подлинную  реальность («жизнь как она есть»).

Например, удовольствие от чтения сочинений Б.Акунина во многом состоит в узнавании самого разного уровня – от детективного до угадывания первоначального текста, лежащего в основе повествования (римейк). Недаром Акунин говорил, что его  тексты подобны лаковым миниатюрам в 15 слоев – не обязательно видеть их, но глубина чувствуется. Любопытно, что уже Э.Хемингуэй «удовольствие от текста» делает одним из главных приемов своей прозы. Причем, его метод даже шире бартовской концепции и помимо эстетического удовольствия от игры с именами собственными, с благозвучнейшими георафическими названиями, блюдами евпропейской кухни, марками вин и т.д., предлагает читателю «жизненное» удовольствие. Герои Хемингуэя как бы делятся удовольствием, которое они получают от жизни. Впрочем, уже И.Тургенев, у которого Хемингуэй, по его сосбтвенному признанию (Праздник, который всегда с тобой), во всю использует прямую зависимость правды изображения от удовольствия, которое испытывают его герои, проживая в дворянской усадьбе, на свежем воздухе, среди лесов и полей.

Растворение характера в романе, новый биографизм. Для литературы постмодернизма характерно стремление к разрушению литературного  героя и вообще персонажа как  психологически и социально выраженного  характера. Наиболее полно эту проблему осветила английская писательница и  литературовед Кристина Брук-Роуз в  статье Растворение характера в романе.

Брук-Роуз приводит пять основных причин краха «традиционного характера»: 1) кризис «внутреннего монолога»  и других приемов «чтения мыслей»  персонажа; 2) упадок буржуазного общества и вместе с ним жанра романа, который это общество породило; 3) выход на авансцену нового «искусственного  фольклора» как результата воздействия  масс-медиа; 4) рост авторитета «популярных  жанров» с их эстетическим примитивизмом, «клипповое мышление»; 5) невозможность  средствами реализма передать опыт 20 в. со всем его ужасом и безумием.

Читатель  «нового поколения», по мнению Брук-Роуз, все больше предпочитает художественной литературе документалистику или «чистую  фантазию». Вот почему постмодернистский  роман и научная фантастика так  схожи друг с другом: в обоих  жанрах персонажи являются скорее олицетворением идеи, нежели воплощением индивидуальности, неповторимой личности человека, обладающего  «каким-либо гражданским статусом и  сложной социальной и психологической историей».

Общий итог, который делает Брук-Роуз, таков: «Вне всякого сомнения, мы находимся в  переходном состоянии, подобно безработным, ожидающим появления заново структурированного технологического общества, где им найдется место. Реалистические романы продолжают создаваться, но все меньше и меньше людей их покупают или  верят в них, предпочитая бестселлеры  с их четко выверенной приправой  чувствительности и насилия, сентиментальности  и секса, обыденного и фантастического. Серьезные писатели разделили участь поэтов – элитарных изгоев и замкнулись в различных формах саморефлексии  и самоиронии – от беллетризованной эрудиции Борхеса до космокомиксов  Кальвино, от мучительных мениппеевских  сатир Барта до дезориентирующих символических поисков неизвестно чего Пинчона – все они используют технику реалистического романа, чтобы доказать, что она уже  не может больше применяться для  прежних целей. Растворение характера  – это сознательная жертва постмодернизма, которую он приносит, обращаясь к технике научной фантастики».

Размывание  границ между документалистикой  и художественным произведением  привел к появлению так называемого  «нового биографизма», который встречается  уже у многих предшественников постмодернизма (от эссе-самонаблюдений В.Розанова до «черного реализма» Г.Миллера). Симулякр. Кризис характера, тяготение к фантастике породил в постмодернизме теорию симулякра. Симулякр (франц. – стереотип, псевдовещь, пустая форма). Еще ранее, у Платона – «симулякр», «копия копии». В постмодернистской эстетике симулякр занимает место, принадлежащее в классических эстетических системах художественному образу. Однако если образ (копия) обладает сходством с оригиналом, то симулякр уже весьма далек от своего первоисточника. Жиль Делез рассматривает симулякр как знак, который отрицает как оригинал, так и копию. Бодрийяр определяет симулякр как псевдовещь, замещающую «агонизирующую реальность» постреальностью посредством симуляции, выдающей отсутствие за присутствие, стирающей различия между реальным и изображаемым.

Симулякр  – образ отсутствующей действительности, правдоподобное подобие, лишенное подлинника, объект, за которым не стоит какая-либо реальность. Так для В.Пелевина «полная  пустота», в которой разворачивается  действие его романа Чапаев и Пустота  – не что иное, как Путь к сокровенной  истине. Усталость постмодернизма. «Итоги многолетней эволюции постструктурализма, – пишет И.Ильин, – свидетельствуют об известной усталости современных критиков от основных теоретических положений постструктуралистской догмы». Например, уже с конца 80-х наметился отход многих авторов-постмодернистов от концепции «смерти автора» (М.Фуко, Пользование наслаждением и Забота о себе, 1984; Ж.Деррида, Психея: Изобретение другого, 1987 и др.). Даже у Ж.-Ф.Лиотара и Ж.Бодрийяра ощущается тенденция к существенному пересмотру постмодернистского канона. Сравнивая культуру 20 в. с засыпающей осенней мухой, Бодрийяр, например, указывает на риск деградации, истощения, «ухода со сцены», таящийся в эстетике симулякра.Что касается Дерриды, то, в отличие от других апостолов постструктуралисзма, ему всегда была чужда позиция «революционного» разрушения ценностных установок.

Многие исследователи  рассматривают постмодернизм как  переходный этап к новому культурному  периоду, поскольку исторический опыт говорит о невозможности существования  стабильной культуры вне определенной системы ценностей.

Поэт и  киносценарист Юрий Арабов, пожалуй, наиболее точно указал на главную  слабость постмодернистского мышления, на его «тонкое место», назвав постмодернизм  системой, «в которой отсутствуют  предпочтения, где червь равен  Богу, а король капусте, где человек  „страдающий" позорно капитулировал перед „человеком играющим"».

Недаром Д.Пригов – истый русскоязычный постмодернист, признается, возможно, с изрядной долей  кокетства в одном из интервью: «Я уже давно не человек. Столько  лет занимаясь такого рода поэзией, чувствуешь, насколько изжита жизнь».

Во всем мире принято считать, что постмодернизм  в литературе представляет собой  особый интеллектуальный стиль, тексты которого написаны как бы вне времени, и где некий герой (не автор) проверяет  собственные умозаключения, играя  в ни к чему не обязывающие игры, попадая в различные жизненные  ситуации. Постмодернизм критики  рассматривают как реакцию элиты  на повсеместную коммерциализацию культуры, как оппозицию общей культуре дешевой мишуры и блеска. В общем-то, это довольно интересное направление, и сегодня мы представляем вашему вниманию наиболее известные литературные произведения в упомянутом стиле.

1.Дэвид Фостер  Уоллес "Бесконечная шутка"

 Это произведение  является классикой жанра, конечно,  если так можно сказать о  литературе постмодернизма. Снова-таки, здесь можно встретить грусть  и веселье, ум и глупость, интригу  и пошлость. Противопоставление  двух крупных организаций —  основная линия сюжета, которая  приводит к пониманию некоторых факторов нашей жизни.

2.Уильям  Берроуз "Голый завтрак"

 Слишком  много было написано о влиянии  данного произведения на умы  современности, чтобы писать об  этом еще раз. Данное произведение  занимает достойное место в  литературном наследии современников  эпохи — здесь можно встретить  элементы научной фантастики, эротики  и детектива. Вся эта дикая  смесь каким-то таинственным образом  увлекает читателя, заставляя прочесть  все от первой до последней  страницы — правда, не факт, что  читатель все это поймет с первого же раза.

3. Томас Пинчон "Радуга Силы тяжести"

 Все попытки  описать сюжет данной новеллы  заведомо потерпят неудачу: это  симбиоз паранойи, поп-культуры, секса  и политики. Все эти элементы  сливаются особым образом, создавая  непревзойденное литературное произведение новой эпохи.

4. Джозеф  Геллер "Уловка-22"

 Наверное, это наиболее парадоксальная  новелла, что когда-либо была  написана. Произведение Геллера  широко узнаваемо, и главное,  признано большинством литературных  критиков нашего времени. Можно  с уверенностью говорять, что  Геллер — один из величайших  литераторов нашего времени.

5.Брет Истон  Эллис "Американский психопат"

Ни одно другое произведение не способно показать жизнь  обычного яппи с Уолл-стрит. Патрик Бейтмен, главный герой произведения, живет обычной жизнью, на которую  автор накладывает интересный фокус, для того, чтобы показать неприкрытую  реальность подобного образа существования.

6.Хантер  Томпсон "Страх и ненависть  в Лас-Вегасе"

 Книга  повествует по похождениях любителей  психотропных препаратов в Лас-Вегасе. Посредством простых, казалось  бы, ситуаций, автор создает сложную  политическую сатиру своей эпохи.

7.Хорхе Луис  Борхес "Лабиринт"

 Данную  книгу невозможно описать, не  прибегая к глубокому анализу.  В общем-то подобная характеристика  применима к большинству произведений  автора, многие из которых до  сих пор ждут объективной интерпретации.

8.Курт Воннегут "Завтрак Чемпионов"

 Вот, что  говорит сам автор о своей  книге: «Эта книга — мой  подарок самому себе к пятидесятилетию.  В пятьдесят лет я так запрограммирован, что веду себя по-ребячески;  неуважительно говорю про американский  гимн, рисую фломастером нацистский  флаг, и задики, и всякое другое.

 …Думаю, что это — попытка все выкинуть  из головы, чтобы она стала  совершенно пустой, как в тот  день пятьдесят лет назад, когда  я появился на этой сильно  поврежденной планете.

 …По-моему,  так должны сделать все американцы  — и белые и небелые, которые  подражают белым. Во всяком  случае, мне-то другие люди забили  голову всякой всячиной — много  там и бесполезного и безобразного, и одно с другим не вяжется  и совершенно не соответствует  той реальной жизни, которая  идет вне меня, вне моей головы»

9.Марк Данилевски "Дом листьев"

 Данная  книга является настоящим произведением  литературного искусства, поскольку  Данилевски играет не только  словами, но и цветом слов, сочетая  текстовую и эмоциональную информацию. Ассоциации, вызванные цветовой  комбинацией различных слов, помогают  проникнуться атмосферой данной  книги, в которой есть как  элементы мифологии, так и метафизики. На идею раскрашивать слова  автора натолкнул известный цветовой тест Роршаха.