Рыцарская культура

      Вот тут-то и происходил настоящий бой: два закованных в железо всадника, закрытых щитами, выставив вперёд длинные копья, сшибались с налёта, и от страшного таранного удара, усиленного тяжестью доспехов и весом лошади в сочетании со скоростью движения, враг с треснувшим щитом и распоротой кольчугой или просто оглушённый вылетал из седла. Если же доспехи выдерживали, а копья ломались, начиналась рубка на мечах. Это было отнюдь не изящное фехтование: удары были редкими, но страшными. Об их силе говорят останки воинов, погибших в сражениях средневековья, — разрубленные черепа, перерубленные берцовые кости. Вот ради такого боя и жили рыцари. В такой бой они кидались очертя голову, забыв об осторожности, об элементарном строе, нарушая приказы командующих. Хотя какие там приказы — рыцарям лишь предлагали держать строй, их просили.

      При малейшем признаке победы рыцарь кидался грабить лагерь врага, забывая обо всём, — и ради этого тоже жили рыцари. Недаром некоторые короли, запрещая бойцам ломать боевой порядок при наступлении и ход битвы из-за грабежа, строили перед боем виселицы для несдержанных вассалов. Бой мог быть довольно долгим. Ведь он распадался обычно на нескончаемое количество поединков, когда противники гонялись друг за другом.

      Рыцарская честь понималась весьма своеобразно. Устав тамплиеров разрешал рыцарю нападать на противника спереди и сзади, справа и слева, везде, где можно нанести ему урон. Но если противнику удавалось заставить отступить хоть нескольких рыцарей, их соратники, заметив это, как правило, ударялись в паническое бегство, которое не в силах был остановить ни один полководец (как, впрочем, и управлять боем после начала атаки). Сколько королей лишились победы только потому, что преждевременно теряли голову от страха!

      Никакой воинской дисциплины у рыцарей не было и быть не могло. Ибо рыцарь — индивидуальный боец, привилегированный воин с болезненно острым чувством собственного достоинства. Он профессионал от рождения и в военном деле равен любому из своего сословия вплоть до короля. В бою он зависит только сам от себя и выделиться, быть первым может, только показав свою храбрость, добротность своих доспехов и резвость коня. И он показывал это всеми силами. Да кто же тут мог что-то ему указать, приказать? Рыцарь сам знает всё, и любой приказ для него — урон чести. Такое самосознание рыцаря было хорошо известно полководцам, государственным деятелям — светским и церковным. Видя, что несокрушимые всадники терпят поражения из-за своей горячности и своеволия, вылетая в атаку разрозненными группами, и зная, что тяжёлая конница непобедима, когда наваливается всей массой, государственная и церковная администрации принимали меры, чтобы навести хоть какой-то порядок. Ведь к тому же рыцарей было мало. Например, во всей Англии в 70-х гг. XIII в. насчитывалось 2750 рыцарей. В боях участвовало обычно несколько десятков рыцарей, и лишь в больших сражениях они исчислялись сотнями, редко переваливая за тысячу. Понятно, что это мизерное количество полноценных бойцов нельзя было растрачивать, распылять по мелочам. И тогда с конца XI в., во время крестовых походов, стали возникать духовно-рыцарские ордена (см.ст. «Рыцарские ордена») со строгими уставами, регламентирующими боевые действия.

      Но  самый крепкий порядок был, разумеется, в бандах отрядах рыцарей-наёмников, расплодившихся в XII—XIV вв., предлагавших свои услуги кому угодно и грабивших всех подряд в мирное время. Именно для борьбы с этими бандами и были созданы в XIV в. французскими королями впервые в средневековой Европе регулярные армии — маленькие, состоявшие из разных родов войск, где воины служили за плату постоянно. Надо сказать, что вся строгость рыцарских воинских распорядков иссякала в тех разделах, которые трактовали боевые действия. То есть строгость была, но требования были самыми общими: не покидать и не ломать строй, обороняться при неудаче, а не сразу бежать. Не начинать до победы грабить лагерь противника. Итак, как же воевала рыцарская конница? Чтобы сохранить строй к решающему моменту схватки, она подходила к противнику шагом, была «покойна и невозмутима, подъезжала не торопясь, как если бы кто-нибудь ехал верхом, посадивши впереди себя на седло невесту», как писал один средневековый автор. И только подъехав к врагу совсем близко, рыцари бросали коней в более быстрый аллюр. Медленное сближение имело ещё и тот смысл, что экономило силы лошади для решающего броска и схватки. Пожалуй, самым удобным построением был издавна придуманный для тяжёлой конницы «клин», «кабанья голова», или «свинья», как называли его русские дружинники, любившие, кстати, это построение ничуть не меньше своих западных «коллег».

      «Кабанья голова» имела вид колонны, слегка суженной спереди. Давно известно, что конницу водить в колоннах очень выгодно, так как в этом случае лучше всего сохраняется сила её массированного, таранного удара. Это не столько боевое, сколько походное построение — когда «клин» врезается в ряды противника, воины, едущие в задних рядах, немедленно «разливаются» в стороны, чтобы каждый всадник не топтал передних, но в полную меру проявил свои боевые качества, равно как и качества коня и оружия. У «клина» было и ещё одно преимущество: фронт построения был узок.

      Дело в том, что рыцари очень любили сражаться, но совсем не хотели умирать — ни за сеньора, ни за святую церковь. Они должны были и хотели только побеждать. Этому, собственно, и служили их доспехи. Этому служил и «клин». Ведь когда отряд рыцарей медленно, шаг за шагом, приближался к врагу, он становился великолепной мишенью для лучников противника. Хорошо, если у того нет метких лучников. А если есть? Если у них вдобавок отличные дальнобойные, мощные луки? Монголы при Лигнице и англичане при Кресси и Пуатье именно из луков буквально расстреляли прекрасно защищённых доспехами рыцарей. А при построении «клином» перед вражескими стрелками оказывалось только несколько всадников в самом надёжном защитном снаряжении.

      Да, рыцари умирали весьма неохотно. Они предпочитали бежать или сдаваться в плен в случае неудачи. В европейских войнах гибло их очень мало — единицы, и лишь в крупнейших битвах, решавших судьбы стран, — несколько сотен.

      И дело тут не только в доспехах. Рыцари к XIII в. ощутили себя неким всемирным орденом, кастой, для которой не важны никакие территориальные границы, никакое подданство. Ведь границы всё время менялись, области переходили от одного короля к другому, а рыцари сидели в тех же замках, изъяснялись на французском языке и все, как один, считались слугами святой католической церкви. И убивать собрата, кто бы и откуда бы он ни был, становилось неприличным. Вот одолеть его — сбить с коня, взять в плен и, главное, получить выкуп — это победа. А что пользы от трупа? Войны превращались в массовые турниры. Но не превратились.

      Не  позволили «грубые мужики» — крестьяне и горожане, воевавшие в пехоте. Им-то рыцари пощады не давали. Но уж и они в долгу не оставались — пленных не брали. А когда в XIV в. сформировалась боеспособная пехота, сражающаяся в плотном строю, не боящаяся конных атак и с длинными алебардами сама бросающаяся в бой, рыцари обращались в бегство при одном виде швейцарских «баталий» и гуситских повозок, с ужасом и возмущением рассказывая о непривычных кровавых побоищах: ведь у швейцарцев, например, под страхом смерти запрещалось брать пленных. И когда рыцари тоже стали всё чаще применять глубокие плотные построения, так что отряд превращался в железного дикобраза, их снова смела — теперь уже навсегда — пехота, вооружённая огнестрельным оружием.

      Рыцарские турниры.

      Происхождение рыцарских турниров.

     Военные игры, пожалуй, были везде и всегда. Однако рыцарские турниры – не совсем то же самое. Они появляются около 1125 года между Луарой и Шельдой как новое социальное явление своего времени, быстро вовлекающее в свою орбиту тысячи людей. Уже в 1179-м турнир в Ланьи, устроенный по случаю коронации Филиппа Августа, собирает  четырнадцать герцогов и графов. За возникновением и моментальным распространением турниров встают насущные социальные проблемы века и среды.

     Основная масса турнирных бойцов – рыцарская «молодежь» (лат. iuvenes, в отличие от viri, «взрослых»). На языке эпохи так называют холостых, не обзаведшихся своим домом мужчин. Средневековый принцип майората (старшинства) отдавал львиную долю родового наследства старшему сыну. Младшим братьям оставалось позаботиться о себе самостоятельно. Мечтающие о социальном возвышении, они обречены на бродячую жизнь в поисках славы и добычи, приобретаемых на войне, а еще больше – на турнирах.

     Если «молодежь» предстает наиболее агрессивным и малоуправляемым социальным элементом своего времени, то турниры, переводящую военную агрессию прозябающих без настоящего дела рыцарей в игровые формы, возникают в роли инструмента относительно умиротворения «молодежи». Не случайно турниры развились в тех землях, где княжеская узда сделалась к 12 веку наиболее ощутимой. По сообщению Гальберта из Брюгге, фландрийский граф Карл Добрый в 20-е годы 12 века, а по Гислеберту Монсскому, юный граф Эно Бодуэн пятый в 70-х годах, пресекающие частные войны с неслыханной твердостью, лично ведут на турниры знать своих регионов. 

     По  числу участников, характеру и пространству схватки турниры этого времени скорее напоминают нешуточные битвы. Турнирное поле лишено точных границ. Барьеры отделяют лишь места, где можно перевести дух и подкрепить силы. Пересеченная местность с естественными преградами и укрытиями подходит для устройства засад и ловушек – наличие зрителей пока явно не предусматривается.

     Как на войне главными действующими лицами выступают рыцари. Подобно настоящим сражениям, турниры – время, место и форма столкновения знати разных областей. Во главе со своим князем или без него земляки («французы», «анжуйцы», «бретонцы», «шампанцы») группируются затем в две команды, силы которых не обязательно равны; у каждой – свой кафтан, общие цвета и воинский клич. «Нормандцы» обычно объединяются с «англичанами» против «французов», естественными союзниками которых являются  рыцари Шампани и Бургундии. 

     Рыцари сражаются в конном строю отрядов по 10-30 человек, плотном настолько, чтобы «подброшенная перчатка не смогла упасть на землю». В этом залог неуязвимости для противника. Необходимостью благоразумно сохранять спасительный строй готовы пренебречь те, кто жаждет славы и добычи. Сама задача заключается в том, чтобы рассеять вражеский отряд, после чего начинается настоящая охота за богато экипированными противниками. Ради этого многие и приезжают на турниры. Победитель завладевает лошадью и вооружением своего пленника, которого отпускают на свободу под залог или поручительство выкупа.

     Хотя серьезные ранения и смертельные случаи скорее непредумышленны, на особенно кровопролитных турнирах гибнут десятки участников; по утверждению Мецкой хроники – более 80 на одном немецком турнире в 1239 году. Впрочем, рыцарская мораль заставляет щадить благородного противника и на войне, так что и крутое сражение может стоить жизни считанным рыцарям. Согласно Ордерику Виталию в битве французского короля Людовика шестого с английским королем Генрихом Боклерком при Бремулле в 1119 году погибло трое.

     Сражений подобного масштаба не было затем во Франции целое столетие, вплоть до Бувина(1214-й) . Иное дело – турниры. Если верить повествованию об Уильяме Маршале, прославленном турнирном бойце конца 12 века, пленившем пятьсот рыцарей, турниры проходят в этот период едва ли не каждые две недели и в отличие от войны не прекращаются даже зимой. Турниры – и страсть, и необходимое военное упражнение. Среди обстоятельств возникновения турниров – новая, трудная практика фехтования на копьях, требующая от рыцаря умения управлять конем, отпустив поводья; слово «турнир» (лат. torneamentum, ст.-фран. tornoi ) происходит от глагола со значением «поворачивать коня».

     Сама война является для рыцарства и развлечением, и доходным промыслом и воспринимается прямым и честным столкновением поставленных в равные условия противников в соответствии с предустановленными правилами: турниры без труда вписываются в этот строй представлений о военной активности и впоследствии сами влияют на образ войны и сражения.

     На  крупнейшие турниры сходятся тысячи рыцарей, не считая их оруженосцев, пеших воинов ( роль и численность которых еще не определены и не ограничены, как впоследствии ), слуг и толпы торговцев, заимодавцев, кузнецов, барышников, продажных девок, прихлебателей, «всех тех, кто зарабатывает или крадет деньги». «Ярмарки» - это название приходит на ум современникам до того, как турниры стали именоваться турнирами. Турниры возникают как новая форма многопланового, экономического и культурного обмена.

     Перед лицом не ведающих благородства купцов, под ревнивыми взорами своих товарищей рыцари вынуждены демонстрировать жадность особенного рода: сулящая богатую поживу военная доблесть ничего не стоит без щедрости; рыцарю пристало искать славы, восхищенного изумления и признательности окружающих, и богатство ему жизненно необходимо затем, чтобы его расточать. Турниры не просто отражают рыцарское самосознание, но и активно его формируют и способствуют распространению, предстают школой рыцарства в момент, когда в его ряды интегрируются еще много новых людей. Собирая знать из глуши захолустий, они не служат производству социальных связей, региональному и корпоративному единению рыцарства.

     Образец для подражания. Рыцарские романы.

     Небывалый взлет турнирного движения на севере Франции в 70-80-е годы 12 века и возникающий в это время рыцарский роман находят покровителей в лице одних и тех же князей. Стоит ли удивляться присутствию турниров на страницах всех романов родоначальника жанра Кретьена де Труа. Изначально в описании турниров романы – кривое зеркало правды жизни. Их реализм – в отражении рыцарской мечты. Турниры интересны как путь к славе идеального рыцаря, понятой как способ социального преуспевания. Само по себе честолюбие предстает первой добродетелью и единственно оправданным мотивом поведения героя. Идеальные герои Кретьена де Труа, рыцари Круглого стола короля Артура, либо обнаруживают полное пренебрежение захватом добычи, либо своей щедростью и великодушием немедленно обращают ее в туже славу и признательность со стороны облагодетельствованных противников. Надуманно по существу, но симптоматично изображение турниров чередой славных единоборств. Ярмарка тщеславия, романные турниры в больше мере рассчитаны на публику и зрелищность.